Пространство и Бытие. Сборник статей
В сборнике представлены работы разных лет, посвященные широкому кругу проблем, связанных с темой пространства как философской и культурологической категорией. Михалевский является автором концепций парадигмы пространственной многомерности и парадигмального цикла. Автор предлагает новый взгляд на развитие сознания, социума и истории культуры, которые представляют взаимосвязанный фрактальный процесс. Обоснование выдвигаемых теоретических положений дается на обширном фактологическом материале. Ряд статей посвящен истории театра, который, по мысли автора, играл в древнегреческой истории особую роль инструмента личностного развития человека и, по сути, определил уникальность европейской культуры и цивилизации. В сборник также включены материалы по научно-практическому проекту «АРХЕ», в рамках которого была предпринята попытка осуществить выдвигаемые теоретические положения на практике. Книга адресована как профессиональным философам, методологам науки, историкам, культурологам, так и широкому кругу читателей, интересующихся проблемами гуманитарного и общественного знания.
Оглавление
- Благодарности
- Введение в пространствоведение или новый подход к наукам о человеке и обществе
- Теоретические работы
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Пространство и Бытие. Сборник статей предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Теоретические работы
Парадигма пространственной многомерности[18]
I
Современный уровень развития понятия социальное пространство в значительной мере определяют работы П. Бурдье, который исходил из возможности представить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированным совокупностью действующих свойств. В рамках своей концепции Бурдье ввел понятие агент, как альтернативу понятиям субъект и индивид, используемых в структуралистском и феноменологическом подходах, соответственно. Бурдье наделил агента таким важным свойством как габитус, выполняющим функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик.
Агентов и группы агентов Бурдье определял по их относительным позициям в пространстве. Агенты наделены свойствами, которые придают их обладателям силу, влияние и власть[19]. Последние понимаются в самом общем виде — как способность добиваться результатов. В объективированной форме эти свойства выполняют функцию капиталов, которые выступают как центры силы. Таким образом, социальное пространство, в интерпретации Бурдье, можно описать «как поле сил, точнее, как совокупность объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям»[20]. Подобная трактовка позволяет дифференцировать социальное пространство по различным категориям. Универсальность характера сил, на которую указывал еще Флоренский[21], а также качественное разнообразие капиталов позволили Бурдье ввести понятие полей, которые в совокупности и составляют социальное пространство. От «основного» социального пространства поля отличаются только суженной типологией действующих в них сил, и потому нередко называются субпространствами, чем подчеркивается общность их природы. Такое строение социального пространства дало Бурдье основания предполагать возможности комбинации нескольких полей агентами, что соответствует различным вариантам срезов при анализе многомерного куба сложной информации.
Действительно, с одной стороны, П. Бурдье представил социальное пространство, как до него П. Сорокин[22], в виде, многомерного куба, в котором вместо положений рассматриваются капиталы, выступающие как центры силы. Поля в этом случае, фактически, являются сечениями или срезами такого многомерного куба по различным переменным, в качестве которых выступают, прежде всего, различные категории (включая культуру), которые Бурдье рассматривал как экономические понятия, подчиняющиеся правилам рынка. Но, с другой стороны, в концепции Бурдье, социальное пространство не является некоей «теоретически оформленной пустотой», в которой обозначены координаты агентов. Агенты, как тела и биологические индивиды, «занимают место». Это место, topos, может быть определено двояко: либо абсолютно, т. е. как локализация, в которой находится агент или предмет, где он существует, «имеет место»; либо — относительно, релятивно, как положение, ранг в порядке. Занимаемое место в таком случае, согласно Бурдье, может быть определено как площадь, поверхность и объем, который занимает агент или предмет: агенты «занимают» определенное пространство, а дистанция между их позициями — это тоже не только социальное, но и физическое пространство. В результате, социальное пространство представляет собой воплотившиеся физически социальные иерархии и классификации.
Социальное и физическое пространства, подчеркивал П. Бурдье, невозможно рассматривать в «чистом виде» — независимо друг от друга: «…Социальное деление, объективированное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип видения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура [выделено мной — Д. М.]»[23]. Если физическое пространство определяется по взаимным внешним сторонам образующих его частей, то социальное пространство определяется по различению позиций, которые его образуют — как структура социальных позиций.
Физическое пространство Бурдье понимал как социальную конструкцию и проекцию социального пространства, как социальную структуру в объективированном состоянии, как объективацию «прошлых и настоящих социальных отношений»[24]. Тем не менее, на уровне макросоциологических процессов, понимаемое таким образом физическое пространство обращается в абстракцию, редуцируясь, как говорил сам Бурдье, в физическую географию. В итоге, физическое пространство может рассматриваться либо как территория, либо как пустое местоположение материальных объектов — в классическом естественнонаучном смысле.
Подход П. Бурдье получил развитие в работах отечественных исследователей. Так А. Ф. Филиппов определяет социальное пространство как «порядок социальных позиций, например, статусов, сосуществующих таким образом, что занятие одной позиции исключает занятие другой»[25]. Так же, как и Бурдье, Филиппов сближает физическое и социальное пространства, полагая, что на первое проецируется принцип распределения и соотнесения социальных позиций. Тем самым, физическое пространство вновь представляется производным от пространства социального. Так же, как у Бурдье, этот вывод вытекает из рассуждений в рамках уровня микросоциологии, откуда следует, что социология пространства имеет дело с «пространством тел»[26]. В качестве пространства, в этом случае, понимается «все, что входит в пределы наглядного созерцания [выделено мной — Д. М.]»[27]. Это принципиально важный, на наш взгляд момент, позволяющий выявить специфику подхода, которая остается не высказанной автором. Далее Филиппов констатирует, что «здесь перемещения и движения тела сопряжены с дорефлексивным и притом столь же социальным, сколь и „натуральным“ представлением пространства [выделено мной — Д. М.]»[28]. Подобный — микросоциологический — подход, по мнению Филиппова, «облегчает объяснение квазинормативной (точнее, более фундаментальной, нежели нормы) значимости пространственных классификаций. Но это объяснение работает лишь для обозримого пространства и при отсутствии рефлексии [выделено мной — Д. М.]»[29]. Необходимо обратить особое внимание на связь «пределов наглядного созерцания» или «обозримого пространства» с «дорефлексивным» представлением пространства, как условия «работы объяснения». В этой связи требуется сделать некоторое разъяснение.
Дело в том, что в данном контексте речь идет об эффекте ближней зоны, который фактически никак не учитывается в современных исследованиях пространства в рамках философии и социологии. На этот эффект восприятия пространства обратил внимание академик Б. В. Раушенбах в ходе выполнения космических программ, и проведенный им комплексный анализ обнаружил, что различия между ближней и дальней зонами определяются психофизиологией человека. Достаточно сказать, что на небольших расстояниях человек видит в слабой обратной перспективе, в то время как на больших — в прямой. Еще Э. Мах не только указывал на существование ближней зоны, но и фактически точно назвал размеры: «Зрительное пространство скорее похоже на построения метагеометров, чем на пространство Евклида. Оно не только ограниченно, но кажется имеющим весьма тесные пределы. Один опыт Платона показывает, что последовательный зрительный образ не увеличивается уже заметно, если проецируется на поверхность, постепенно отступающую от глаза далее 30 метров расстояния»[30]. Эффект ближней зоны объясняет, почему в традиционной культуре шаман может залезть по дереву на небо, а боги, жившие на Акрополе, действительно представляли собой небожителей — в обоих случаях «высота неба» совпадает с радиусом ближней зоны, в которой была сосредоточена жизнь. Следует обратить внимание также на то, что «пространство», как самостоятельный феномен, на небольших расстояниях не воспринимается, для него нужен навык дальновидения. Тем самым разговор о «пространстве» применительно к ближней зоне, представляющей собой совокупность разрозненных предметов, оказывается некорректным. «Дорефлексивное» представление составляет специфику мыслительных механизмов, ответственных за восприятие ближней зоны.
Таким образом, пределы «наглядного созерцания», о котором говорит Филиппов, совпадают с ближней зоной, ограничивающей жизнедеятельность традиционного общества, а также большинства людей в период истории Древнего мира. Потому для них характерны «абсолютно социальная» форма бытия и «натуральное» представление пространства. Показательно, что к примеру Древней Греции обращались и П. Бурдье, и М. Хайдеггер. И в этой связи следует вспомнить О. Шпенглера, который определял древнегреческую картину мира как точечную[31].
В сложившейся ситуации А. Ф. Филиппов вынужден констатировать, что понятие «социальное пространство» утрачивает глубину и контекстуальный характер, переходя в разряд абстрактных социологизмов, не отражающих сущностные тенденции социальной реальности. В стремлении разрешить эту проблему, он предпринимает попытку расширить социологический подход за счет понятий, заимствованных из других социальных и гуманитарных наук, включающих социальную психологию, социальную географию, семиотику, социальную антропологию. Здесь имеются в виду территория, личная территория, исключительность пространства, область манипуляций, практическая схема, место, регион, локал и проч. Но эта попытка только усугубляет ситуацию и увеличивает трудности понимания социального пространства.
В работе 2002 г. Филиппов высказывает мнение, что «переживание подлинности пространства — это единственное, что делает обращение к нему чем-то иным и большим, нежели исследование образов и схем пространства как частного случая в общей культурной картине мира»[32]. И далее он предупреждает: «Но само это переживание подлинности может оказаться не подлинным, точнее говоря, противоположность подлинного и не подлинного рискует утерять смысл в той же мере, в какой не только физическая география, но и вообще любой более или менее внятный способ концептуализации местности может быть интерпретирован как социальный и культурный феномен»[33].В результате мы наблюдаем смешение реляционного характера социального пространства и классической монистической трактовки «физического» пространства внешнего мира. Трудности, с которыми сталкивается А. Ф. Филиппов, приводят его к мысли о том, «социологии пространства» как теории среднего уровня быть не может[34].
Таким образом, если П. Бурдье декларировал эмпиризм своей исследовательской позиции и потому мог пренебречь возникающими противоречиями, то для А. Ф. Филиппова, стремящегося решить теоретическую проблему социологии пространства на уровне философских обобщений, конфликт между представлениями о социальном и физическом пространствах становится неразрешимым препятствием. Еще более усугубляет ситуацию неудачная попытка связать пространственные представления на уровнях микро — и макросоциологии.
Разрешение отмеченной коллизии может быть найдено в контексте логики развития научной мысли, а именно в результате замены габитуса микроструктурами, формирующимися на более глубоком уровне развития психики.
II
Для преодоления выявленных ограничений и недостатков существующих концепций формирования социального пространства и его структур предлагается рассмотреть пространственную модель человека. C помощью этой модели будет осуществлена экспликация понятий, используемых в социально-философских интерпретациях социального пространства и проанализирован возможный механизм взаимодействия феноменов, отражаемых этими понятиями. Такая модель должна включать два четко обособленных друг от друга пространства: внешнее и внутреннее, а также сознание, как психический комплекс механизмов мышления, обеспечивающий взаимосвязь и взаимодействие этих пространств. Тем самым мы переходим на уровень анализа когнитивной структуры, рассматриваемой с позиций освоения и формирования социального пространства, чтобы затем абстрагироваться от данных психологии и достичь максимального возможного уровня абстракции. Рассматривая модель, включающую механизм индивидуального сознания, следует учитывать, что, как писал Э. В. Ильенков, «„ум“ — это не „естественный дар“, а результат социально-исторического развития человека, общественно-исторический дар, дар общества индивиду»[35]. Конкретизируем характеристики компонентов, входящих в состав пространственной модели человека.
Жизнедеятельность человека протекает в мире, который является внешним по отношению к человеку. Но в этом внешнем мире человек ориентируется на основании когнитивной модели. «То, что мы всегда знаем о мире, и то, чем мы непосредственно располагаем, — это содержания сознания, — справедливо писал К.-Г. Юнг. — Мы непосредственно живем исключительно в мире образов»[36]. Сказанное совпадает с позицией Э. Гуссерля, который полагал, что, если мы хотим адекватно описать трансцендентный предмет, то надо эту трансценденцию представить как компонент имманентного смысла предметности. Знание о трансцендентном предметном мире возможно только как знание о конструируемом посредством сознания трансцендентальном смысле этого мира. Соответственно, в контексте предлагаемой к рассмотрению модели, внешнее пространство понимается как воспринимаемый фрагмент реальности, форма которого определяется развитием человека как социального существа и потому связана с «социальностью». Трактуемое далее таким образом понятие «внешнее пространство» — это субъективная реальность, являющаяся социально-психологическим отражением бытия в сознании.
Внутреннее, духовное пространство — это внутренний мир человека. Такое представление является очевидным на уровне здравого смысла, однако в литературе по его поводу высказываются самые различные мнения. Встречающиеся определения охватывают, по сути, весь спектр представлений о человеке, сводя воедино бессознательно-эмоциональную и сознательно-рациональную составляющие. Чаще всего под внутренним миром понимается мыслительная модель[37], что объясняется их объединением в рамках понятия «психика». Подобная «интегративная» позиция встречала немало возражений: «Существуют такие воззрения, в которых „душевное“ цели ком ограничивается сознанием, — писал К.-Г. Юнг. — Сегодня, однако, мы вряд ли можем согласиться с подобным ограничением»[38]. «…Душа и тело — это пара противоположностей, — писал он в другой работе, — и они как таковые являются выражением некоего существа, природу которого нельзя познать ни из материального проявления, ни из внутреннего непосредственного восприятия»[39]. Это мнение также разделял лауреат Нобелевской премии К. Лоренц. Указывая на единство души и тела, он отмечал их сущностное различие: «Я думаю, что эта пропасть [между душой и телом — прим. Д. М.] непреодолима не только для нынешнего состояния наших знаний. Даже при самом утопическом их приращении мы не приблизились бы к решению проблемы тела и души. Своеобразные закономерности переживания в принципе невозможно объяснить с помощью физико-химических законов или законов, которым подчинена структура нейрофизиологического аппарата, какой бы сложной она ни была»[40].
Представители психологической школы (Г. Зиммель, О. Шпенглер, П. Флоренский, П. Слотердайк и др.) в качестве внутреннего пространства понимали душу человека. С. М. Белозеров, посвятивший проблеме организации внутреннего мира человека и общества объемное исследование, полагает, что «внутренний мир любого человека действительно представляет собой особое психическое пространство»[41]. Обосновывая этот тезис, автор ссылается на внеположенность, как необходимый признак пространственности, и связность — как признак достаточности. «Как и в любом пространстве, — пишет Белозеров, — в психологическом действуют силы взаимодействия»[42].
Сознание в данном контексте будем понимать, в соответствии с идеями М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского, как набор механизмов мышления, что позволяет «не приписывать сознанию чего бы то ни было как со стороны субъекта, так и со стороны объекта»[43]. Сознание обрабатывает информацию, которая поступает из двух доступных человеку источников: внешнего и внутреннего пространства. «Функция сознания заключается не только в том, чтобы воспринимать и узнавать через ворота разума мир внешнего, но и в том, чтобы творчески пере водить мир внутреннего во внешнее»[44]. Тем самым при посредстве структур сознания обеспечивается интериоризация внешней реальности, которую П. Бурдье называл «внешними условиями», и экстериоризация внутренних «схем восприятия и действия».
В таком случае, отвлекаясь от других функций, сознание можно представить в качестве фильтра, выделяющего некоторые области, доступные человеку в текущий момент времени, которые и являются внешним и внутренним пространствами рассматриваемой модели. Первое — внешнее пространство — есть социально-психологическое отражение внешнего мира. Второе — внутреннее пространство — формируется также путем выделения («вырезания») «фрагмента», но на этот раз в пространстве коллективной психики, поскольку, согласно К.-Г. Юнгу, «сознательная личность есть более или менее произвольно выбранный фрагмент коллективной психики»[45]. А на то, что инструментом, «вырезающим» такой фрагмент, является именно сознание, К.-Г. Юнг указал в другой работе: «Сознание представляется необходимым предусловием „Я“. Однако без „Я“ немыслимо также и сознание»[46]. В основе такой «фильтрации» лежат механизмы обработки информации, реализуемые на разных этапах развития. Характеристики этих пространственных областей определяются спецификой (в том числе «производительностью») механизмов сознания, что может быть оценено как пропускающая способность такого фильтра.
Рассмотрим некоторые особенности механизма обработки информации. В книге «Чудо языка» немецкий филолог В. Порциг писал: «Когда речь идет о психических процессах, мы говорим не только о внешнем и внутреннем, но также о том, что происходит „выше и ниже порога“ сознания, о подсознании, о переднем и заднем плане, о глубинах и слоях психики. Пространство вообще служит моделью для всех не наглядных отношений…»[47]. Здесь на первый план выводится структура мышления как сложного комплекса, в котором психоанализ выделяет несколько уровней, значительную роль отводя бессознательному. В последнем выделяются, прежде всего, «коллективное (не — или сверхличное) бессознательное», представляющее собой, как писал К.-Г. Юнг, объективно-психическое, а также «личное бессознательное», имеющее субъективно-психический характер[48].
Для мозга свойственно экономить свои «вычислительные возможности». А потому важная информация запоминается, в то время как все второстепенное забывается. Кроме того, повторяющиеся события и реакции на них постепенно уходят в бессознательное, обеспечивая человеку существенную экономию вычислительных ресурсов. Для описания этого механизма, Э. Гуссерль ввел термин «седиментация», что значит «выпадение в осадок» опыта в виде стереотипов. Э. Шредингер назвал этот механизм «опытом нахождения в изменяющейся среде», высказав также мысль о том, что сознание «связано с обучением живой субстанции; ее ноу-хау (Können) бессознательно»[49]. Тем самым, сознание «стремится избавиться» от мыслительной функции, передавая ее в подсознание, что представляется нам как механизм интуиции.
Но прежде разнообразных механизмов выпадения информации «в осадок», наверх из бессознательного развивается само сознание, процесс формирования которого проходит как на уровне онтогенеза, так и на уровне филогенеза. К.-Г. Юнг писал: «Наше сознание развилось и вышло — как исторически, так и индивидуально — из темноты и сумерек изначальной бессознательности. Посему имеются психические процессы и функции, которые были задолго до того, как наличествовало Я-сознание. „Иметь мысли“ — существовало прежде, чем человек сказал: „Я осознаю себя думающим“»[50]. Действительно, «тот факт, что ребенок воспринимает еще до того, как начать мыслить, тот факт, что вначале он приписывает свои мечты вещам, а свои мысли — другим, образуя вместе с ними что-то наподобие единого целого совместной жизни, где их перспективы еще не различаются, — эти факты генезиса не могут так просто игнорироваться философией, исходя из требований собственного анализа, — отмечает М. Мерло-Понти. — Мышление не может игнорировать своей видимой истории и должно ставить проблему генезиса собственного смысла»[51]. Как показал К. Лоренц, это метафизическое предначало, в действительности, определяется опытом, накопленным в результате поколений эволюции и хранящимся в коллективном подсознательном[52].
Итак, бессознательное играет существенную роль в обработке информации на всех стадиях жизни человека, на что наука обратила внимание в XX в. Поэтому необходимо учитывать его роль наряду с сознанием. Сразу следует сказать, что эффективность этих механизмов обработки информации существенно различна. Более эффективный механизм обеспечивает обработку более интенсивных потоков информации и, соответственно, большие субъективные размеры пространств, которые доступны человеку. Эта мысль вполне очевидна: человек начинает жизнь освоением пространства колыбели и заканчивает, нередко полагая себя «человеком мира». Повторим еще раз: подобная тенденция верна как для онтогенеза, так и для филогенеза. Р. Пенроуз в книге «Большое, малое и человеческий разум» приводит шкалу размеров, которыми оперирует человек[53]. Пользуясь ею как одним из возможных объективных критериев, можно сделать соответствующие оценки для разных периодов истории.
Рассматриваемый процесс можно трактовать в контексте соразмерности человека осваиваемым им масштабам пространства: «Понимание есть в принципе нахождение меры между мной и тем, что я понимаю, — соизмеримость»[54]. И пусть человек использует технические средства «масштабирования» для раздвижения границ картины мира, но сами средства появляются после того, как в них возникает потребность. Правомерен вывод: соизмеримость человека с расширяющимся (как в сторону увеличения масштаба, так и в сторону его уменьшения) пространством есть личностная предпосылка научного изучения.
Теперь обратим внимание на связь, существующую между внешним и внутренним пространствами рассматриваемой модели. Поскольку сознание «фильтрует» информацию, как поступающую из вне, так и поступающую изнутри, это позволяет предположить взаимный синхронизм развития внешнего и внутреннего пространств. Тем самым все три компонента рассматриваемой модели оказываются связанными между собой самым тесным образом. Иными словами, внешнему пространству должно соответствовать некоторое комплементарное внутреннее пространство.
Развитие сознания является латентным процессом, не доступным непосредственному наблюдению, процесс личностного становления мы замечать способны, но он, тем не менее, не является явным. Но между уровнем личностного развития и пространственными представлениями складывается отношение аргумента и функции. Соответственно переход от плоскостного рисунка к трехмерному получает у Б. В. Раушенбаха объяснение достижением определенного уровня личностного развития[55].
Рассматривая диалектику души и тела Б. Спиноза в «Этике» отмечал, что «того, к чему способно тело, до сих пор никто еще не определил, т. е. опыт никого еще до сих пор не научил, к каким действиям тело является способным в силу одних только законов природы, рассматриваемой исключительно в качестве телесной, и к чему оно не способно, если только не будет определяться душою»[56]. С тех пор многие авторы именно душу полагали движителем пространственных представлений. В этой связи интересным представляется определение души, которое давал М. К. Мамардашвили, — «эксплицитное выявление условий интеллигибельности или понятности, которые предшествуют тому, чтобы мы вообще нечто могли видеть в терминах естественного целого или естественной необходимости [выделено мной — Д. М.]»[57].
Итак, пространство (в том числе социальное), применительно к рассматриваемой пространственной модели человека, представляет собой связное восприятие объектов и явлений внешнего мира, т. е. отражает способность человека к целостному мировосприятию. Но и относительно личности самые разные мыслители высказывали идею о том, что ее основу также составляет целостность и, в этом смысле, определяет вектор развития человека. Ф. Шиллер в двенадцатом из «Писем об эстетическом воспитании человека» писал, что личность есть «абсолютное и неделимое единство», которое «не может противоречить себе»[58]. К.-Г. Юнг указывал на то, что «жизнь последовательно и поступательно движется в направлении индивидуации — пожизненного процесса, в ходе которого человек становится „психологическим индивидом, то есть отдельной неделимостью или „целостностью““[59]. Выдающийся отечественный психолог А. Н. Леонтьев высказывал следующее мнение: „…Немногие положения о личности принимаются, с теми или иными оговорками, всеми авторами. Одно из них состоит в том, что личность представляет собой некоторое неповторимое единство, некую целостность“[60].
К.-Г. Юнг полагал целостность высшей целью развития человека. И поскольку феномен цельной личности не совпадает с „я“, то есть с личностью осознаваемой, Юнг отделял его от „я“, вводя понятие „самости“, которая в силу своих эмпирических качеств являет собою эйдо с (идею) всех главенствующих представлений о целостности и единстве. „Под „я“ понимается тот комплексный фактор, с которым соотносятся все содержания сознания. В определенном смысле он составляет центр поля сознания, а поскольку таковое охватывает собой всю эмпирическую личность, то „я“ выступает субъектом всех личностных актов сознания… Такая дефиниция описывает и определяет прежде всего объем субъекта. Конечно, теоретически положить границы полю сознания нельзя, поскольку оно может расширяться в неограниченной степени. Но эмпирически его границы всегда задаются областью неизвестного. Последнее состоит из всего того, о чем нет знания и что, следовательно, никак не соотносится с „я“ как центром поля сознания. Неизвестное делится на две группы объектов: чувственно воспринимаемые, внешние, и непосредственно воспринимаемые, внутренние фактические обстоятельства. Первая группа представляет неизвестное как окружающий мир, вторая — его же как внутренний мир [выделено мной — Д. М.]“[61]. Таким образом, в своем развитии человек поэтапно движется от доличностного уровня в направлении полной реализации своих личностных качеств, что может быть представлено как достижение целостности внутреннего пространства. Синхронно этому процессу идет развитие пространственных представлений также в направлении их целостности. И за оба эти процесса отвечает сознание, что соответствует рассматриваемой модели.
Эффективность обработки информации сознанием и, соответственно, ширину горизонта социального пространства обеспечивают конкретные механизмы. „Очки“, через которые мы смотрим на мир, — писал К. Лоренц, — такие формы нашего мышления и созерцания, как причинность, вещественность, пространство и время, — суть функции нашей нейросенсорной организации, возникшей в целях сохранения вида [выделено мной — Д. М.]»[62]. На тот же механизм указывает В. Д. Шинкаренко: «Восприятие пространства и времени… напрямую связано с развитием головного мозга и формированием нейронных структур [выделено мной — Д. М.]»[63]. Нейросенсорная основа организации мышления позволяет обнаружить в рассматриваемой динамике пространственного восприятия, помимо количественной, также качественную составляющую. Немецкий психолог Ф. Кликс описывал процесс развития мыслительных механизмов следующим образом: «Самым существенным результатом мышления… является образование и фиксация в памяти различного уровня абстракций. Подобно ступенькам лестницы, обозначения способствуют введению все более абстрактных понятий. По мере того, как достигаются все более высокие (более абстрактные) уровни, человеческое познание охватывает все более обширные области реальности [выделено мной — Д. М.]»[64]. Действительно, как отмечал еще американский философ и социолог Дж. Дьюи, факт тесной связи между абстракцией и обобщением известен давно — «обобщение… переносит и расширяет»[65]. Обобщение, происходящее благодаря повышению степени абстракции мышления, обеспечивает более плотную «упаковку» информации, что позволяет расширять границы воспринимаемой действительности.
III
Произведем экспликацию понятия пространство и введем соответствующие обозначения. При этом будем опираться на методологически важную идею И. Канта о пространстве как априорной форме рассудка. Очевидно, с априорной формой рассудка можно сопоставить соответствующую форму чувственности, наглядности, содействующую более глубокому пониманию содержания категории «социальное пространство».
Поскольку пространство характеризуется вторичностью восприятия по отношению к расположенным в нем объектам[66], в рассматриваемом контексте — для большей наглядности — его целесообразно отождествить понятием множества, составленном из объектов и явлений материального мира. Обозначим это множество Б. Множество Б обладает мерой размерности, описывающей распределение объектов и явлений. Обозначим эти объекты и явления символом О.
В соответствии с положениями, сформулированным нами выше, пространственность есть характеристика целостности отражения множества Б сознанием.
m(Б) = Бmi
где m — мышление, понимаемое как «высшая форма активного отражения объективной реальности, состоящая в… познании субъектом существенных связей и отношений предметов и явлений, в творческом созидании новых идей, в прогнозировании событий и действий»[67].
m имеет следующие характеристики отражения:
переводит объекты в объекты;
переводит связи в связи.
Поскольку m ограничено, то при осуществлении операции отражения, как объекты, так и связи частично утрачиваются. Следует говорить о вероятностях объектов и явлений, а связь между ними понимать, как корреляцию. Такой подход реализует информатика (в шенноновском варианте). Функция автокорреляции равна нулю при полностью беспорядочном явлении и стремится к единице, если это явление полностью организовано, т. е. бесконечно предсказуемо. «Понятие средней автокорреляции имеет большое значение во всех случайных явлениях, ибо выражает внутреннюю взаимосвязанность, а, следовательно, способность образовывать структуры…»[68].
ρ-связь — это взаимообусловленность существования явлений, разделенных в пространстве и (или) во времени. «Связь — средство приобщения объектов друг к другу»[69].
Теперь определим связность — С — как наличие хотя бы одной связи/связей между объектами множества Б.
deg(Oi) — Степень связности — число связей в которых участвует O.
В таком случае целостность — Ц — полнота отражения множества Б в Бm.
Рассмотрим, каким образом мышление m формирует связность отраженного множества Бmi. Предположим для mi следующие значения:
m = m0 × m1 × m2 × m3
m0 — исходное начальное состояние, для которого deg(O) = 0.
m1 — состояние, для которого deg(Oi) = 1
m2 — состояние, для которого deg (Oi) = 2
m3 — состояние, для которого deg (Oi) = 3
Вероятно, можно предположить и более высокие уровни связности, но их визуальное представление оказывается затруднительным, и рассматриваемая нами гипотеза, обращения к таким уровням не предусматривает.
Минимальному уровню связности мышления m соответствует доминирование объектов над их совокупностью как целым. В такой ситуации понятие о целостности множества Бmi не возникает. Каждый объект воспринимается индивидуально. Общее количество воспринимаемых объектов в любой текущий момент времени ограничено предельной скоростью восприятия информации[70], а в долгосрочной перспективе — объемом памяти и других психических ресурсов человека, связанных с накоплением и обработкой информации. «Отсутствие структуры, внутренней организации эквивалентно слишком большому поступлению оригинальной информации»[71]. Информационное ограничение, имеющее место в этой ситуации, определяет размер Бm0, что можно трактовать как минимальный размер пространства, доступный сознанию человека. Можно предположить, что это минимальное пространство представляет собой ближнюю зону. В силу описанного ранее информационного ограничения, размер ближней зоны можно связать с мерой информации. В качестве обоснования такой меры сделаем предположение, что объем информации, который человек в состоянии обрабатывать (пропускная способность системы) на всех стадиях развития приблизительно постоянен, а реальное увеличение потока информации происходит за счет ее концентрации. Такая концентрация обеспечивается механизмами сжатия информации с утратой второстепенных деталей, что понимается как абстракция. Соответственно, на каждом следующем уровне абстракции целостность отражения множества Б будет возрастать. Соответственно будет возрастать связность и количество отраженных объектов.
Механизм, посредством которого устанавливаются первые связи между двумя объектами внешнего и/или внутреннего пространства — ассоциация. Она носит случайный характер и ее результаты наглядно видны на уровне бытового и традиционного мышления. Селекция этих связей по принципу достоверности осуществляется путем естественного отбора. Но в любом случае, для уровня т1 можно говорить о формировании элементарных структур сознания. «Создать элементарную форму — это значит обеспечить сообщению избыточность, или предсказуемость… Поскольку это предвидение носит только статистический характер, оно не может быть абсолютным, но оно имеет количественное выражение. Существует степень предсказуемости, которая представляет собой не что иное, как степень связности данного явления с другими явлениями… [выделено мной — Д. М.]»[72]. Для т1 — это одномерная элементарная форма.
Повышение степени связности до двух deg(Оi) = 2 означает формирование связностей второго уровня, обеспечивающих более высокий уровень абстракции. Связи второго уровня имеют вид двумерных форм. Троичная связность deg(Оi) = 3, при заполнении всех узлов, предполагает формирование элементарной структуры сознания т3 на основе трехмерных объемных форм.
Таким образом, морфогенез элементарных структур сознания, свидетельствует о том, что их дискретно увеличивающаяся сложность реализуется в виде последовательности элементарных пространственных форм возрастающей размерности — точка, линия, плоскость и, наконец, трехмерная связность реализуется в виде объемной фигуры — пирамиды.
Выявленный механизм можно понимать как фундаментальную закономерность структурирования системы мышления, которая, с одной стороны, определяет уровень личностного (психического) развития человека, а с другой — работы с формами внешнего мира. Чаще всего обращают внимание на гносеологический аспект рассматриваемой проблемы. Действительно, «процесс объективации возможен лишь как результат соотнесения внутренней структуры психического состояния с внешней структурой предмета, вызвавшего это состояние, благодаря чему субъективное переживание психики воспринимается как структура самого объекта»[73]. Но сознание как информационная деятельность представляет собой сложную структуру, включающую три основных компонента: процесс познания, процесс создания идеальной модели и процесс информационного предварения в ходе реализации практического действия. Так что тот же механизм отвечает и за создание форм продуктов творческой деятельности человека. В результате нельзя не согласиться с мнением С. М. Белозерова, который в своем исследовании организации внутреннего мира человека и общества пишет следующее: «Сознание каждый раз обеспечивает определенный уровень обобщенности психического материала, на котором он организуется в композицию — устойчивую психологическую систему, моделирующую поведение, деятельность или жизнь человека в целом. Только на определенном индивидуальном уровне обобщения образуются мыслеформы, чувствоформы и смыслообразы, которые „собирают“ необходимый им для объективации материал и выстраиваются относительно друг друга в психологическую композицию, регулирующую процесс объективации в ходе поведения, деятельности и жизни в целом»[74].
Взаимодействие человека с внешним миром — это процесс, в котором присутствует способность воспринимать и понимать данность, а с другой — творить собственную реальность, отражая в ней свой внутренний мир. Первое относится к сфере гносеологии; второе — рассматривается; скорее, как сфера творческой практики и ассоциируется со способностями человека и уровнем его развития. Но фактически это два аспекта представляющие собой стороны одной медали, хотя первичным следует считать процесс познания[75].
Н. Луман, рассуждая об аутопойесисе сознания, полагал, что тот реализуется в виде неких «ожиданий», смысл которых он понимал как «форму ориентации, с помощью которой система прощупывает контингентность своего окружающего мира в отношении себя самой и включает ее в качестве собственной неопределенности в процессе аутопойетической репродукции»[76]. В таких ожиданиях Луман видел обоснование эпизодов движения сознания по мере завершения последних. Иными словами, динамика развития механизмов мышления реализуется в процессе поиска форм пространственности внешнего мира, «резонансных» структурам самого сознания. Так что речь идет о системе с обратной связью, в которой контроль процесса обеспечивается совпадением управляющего сигнала — «ожидания» с формой, получаемой на некотором «промежуточном финише» аутопойесиса — самоорганизации и самопроизводства сознания.
М. К. Мамардашвили разбивал процесс развития сознания на два этапа, используя для их описания близкое лумановскому «ожиданию» выражение «мысленная неизбежность», которая разрешается изобретением и развитием формы, и «возможная мыслимость», представляющая реализацию изобретенной формы[77]. Тем самым, не случайно, анализируя механизм формирования структур сознания, М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский, констатировали, что «структура сознания представляется нам каким-то чисто „пространственным“ образом существования сознания»[78].
Понимая изобретение формы и ее реализацию как эксперимент «бытийно-личностный», Мамардашвили развивает результаты своего «мысленного эксперимента», вводя личностный аспект, т. е. внутреннее пространство человека в терминологии настоящего исследования. Тем самым оказываются связанными между собой все три компонента, рассматриваемой нами модели. Эта связь определяет синхронное развитие этих компонентов, а потому целесообразно сопоставить приведенные рассуждения, касающиеся сознания, с мыслями, высказывавшимися об эстетической деятельности, фиксирующей, в первую очередь, содержания внутреннего мира человека. П. Флоренский писал о «композиции», которая представляет собой схему пространственного единства произведения. Этой «композициею характеризуется внутренний мир самого художника, строение его внутренней жизни»[79]. В этом Флоренский практически точно интерпретирует слова выдающегося советского психолога А. Н. Леонтьева, который в качестве эстетической понимал деятельность, единственную отвечающую «задаче открытия, выражения и коммуникации личностного смысла действительности, реальности»[80], т. е. транслирования информации о внутреннем пространстве человека-творца, посредством упаковки ее в форму художественного произведения. В результате подобного информационно-коммуникационного процесса структура внутреннего мира автора, пространственная «композиция» его души, спроецированная в структуру произведения, на этапе эстетического потребления резонансно «дешифруется» структурой внутреннего мира перципиента.
Вне зависимости от степени обобщенности, с которой цитированные выше авторы подходят к понятиям «композиция» или «форма», ясно, что их трактовка подтверждает нашу гипотезу: сознание, действующее как фильтр, генерирует базовые пространственные структуры, обеспечивающие усложняющиеся упорядочивания информации, которые для внутреннего пространства обретают вид обобщенных устойчивых психических структур, а для внешнего — конструктов внешних форм. «…Нужно заглянуть в форму, и тогда организуется хаос», — говорил М. К. Мамардашвили[81].
В этом контексте числа 0, 1, 2, 3 приобретают смысл инвариантов самоорганизации и эволюции системы или, как называет их Э. М. Сороко, «узлов вероятности» или «обобщенных золотых сечений (ОЗС)»[82], которые определяют фазы развития человека как динамической системы. Тем самым получают уточнение идеи Н. Лумана об ожиданиях как стадиях аутопойесиса. Являясь инвариантами самоорганизации и эволюции человека, эти числа определяют не только динамику пространственных форм продуктов творческой деятельности человека, но и — через симметричное структурирование внутреннего пространства — этапы его личностного развития. Причем личностное развитие представляется приоритетным, поскольку «наши внешние абстракции, те, которые совершаются в поле внешнего наблюдения, должны учитывать факт… неразделимости внутреннего экранирования, или индивидуации, сознательными формами самих себя и внешнего пространства их наблюдения»[83]. При этом Э. М. Сороко сумел математически связать инварианты самоорганизации с рядом особых точек на возрастной шкале человека: «Они служат водоразделами возрастных фаз развития организма: в них завершается становление определенного состояния человека как целостности, качественный этап формирования личности, и начинается другой»[84]. При этом отмеченные этапы хорошо совпадают с данными личностной психологии, которая каждый раз фиксирует их как этапы, связанные с появлением определенной способности к логическому мышлению[85].
Чтобы зафиксировать эти инвариантные отношения, порождаемые структурами сознания, нами было предложено ввести понятие «парадигма пространственной многомерности» (далее — ППМ)[86]. Если научная парадигма определяется эволюционными процессами, манифестацией которых является динамика пространственных представлений, то ППМ представляет собой фундаментальный параметр, «некоторое упорядочение во времени, само являющееся способом извлечения порядка — порядок порядков»[87]. Смысл введения нового термина заключается в том, чтобы точнее показать связь между формообразованием физического и социального пространств.
ППМ абстрагирует качество пространственности, а потому описывает уровень целостности сознания и обеспечиваемого им мировосприятия, а потому задает научную парадигму в куновском смысле (как совокупность представлений, положений, законов и правил и проч.). ППМ — это своеобразный алгоритм мышления (ср. кантовское: пространство — априорная форма рассудка), некая кристаллическая решетка, которая отражает развитие психики человека, а, соответственно, форму и внутреннее содержание продуктов его творческой деятельности. «Любые законченные организованные образования в психике — теории, каноны, уравнения, философские системы, физические модели, композиции художественных, музыкальных произведений и т. д. — подчиняются основным законам композиции — устойчивой формы организованного существования отраженного и порожденного материала в психике человека. Более того, самим своим существованием все эти объективные (подтвержденные практикой) формы проявления структуры психики — теории, произведения, формулы, системы управления и т. д. — раскрывают и подтверждают законы организации материала в психическом пространстве. Изучая объективные формы проявления организованного материала психики, мы изучаем законы организации психологического пространства человека»[88]. Число размерностей ППМ определяет качество мировоззренческой картины человека, качество создаваемых им продуктов в различных сферах жизни и качество самого человека, фиксируя уровень его личностного развития. Парадигма пространственной многомерности — это мера, которая объединяет количественный и качественный аспекты бытия.
Наделяя продукты своей творческой деятельности формой и содержанием, человек неизбежно фиксирует в них свои текущие пространственные представления. В результате произведения искусства, политические, социальные, экономические, естественнонаучные модели, а также религиозные представления в пространственном отношении являются точными слепками с их автора, отражая уровень его развития. Универсальность и объективность выявленной закономерности предоставляет возможность для широких и научно достоверных междисциплинарных обобщений[89].
Таким образом, введенное понятие «пространственная парадигма» выполняет функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик. Фактически оно выполняет ту же функцию, которой П. Бурдье наделял вводимое им понятие «габитус», но в отличие от последнего, реализует более высокий уровень абстракции. На значение повышающихся уровней абстрагирования обращали специальное внимание М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский в своем исследовании структур сознания: «…Это обобщенное описание дает нам содержательные предметы, идеальные объекты, мотивации, отсчет вторичных процессов, т. е. саму работу, всегда совершающуюся во вторичных процессах, то развертывание, которое индивидуальный психический механизм совершает с материалом сознания, когда этот механизм в нем находится»[90].
Предложена и рассмотрена пространственная модель человека, которая включает внешнее и внутреннее пространства, а также сознание, как опосредующий механизм взаимосвязи этих пространств.
Внешнее пространство понимается как воспринимаемый фрагмент реальности, форма которого определяется развитием человека и потому связана с «социальностью». Трактуемое таким образом понятие «внешнее пространство» — это субъективная реальность, являющаяся социально-психологическим отражением бытия в сознании. Внутреннее, духовное пространство — это внутренний мир человека, связанный с личностным развитием. Сознание в этом контексте рассматривается как набор механизмов мышления, что позволяет выявлять в нем пространственные структуры. Как показал анализ, эти структуры связаны с уровнями абстракции мышления и в развитии образуют последовательность наглядных геометрических образов — точка, линия, плоскость, объемная фигура (пирамида, куб и др.), что позволяет ввести в научный оборот понятия «социальная точка», «социальная линия», «социальная плоскость», «социальный объем» (или «точка социального пространства», «линия социального пространства», «плоскость социального пространства», «объем социального пространства»).
Эти структуры определяют механизмы познания и формотворчества человека. Тем самым произведения искусства, политические, социальные, экономические, естественнонаучные модели, а также религиозные представления в пространственном отношении являются точными слепками с их автора, отражая уровень его развития.
Учитывая значимость выявленной закономерности, диссертантом вводится понятие «пространственная парадигма», которая имеет смысл универсальной характеристики описания гносеологического и онтологического аспектов бытия человека и социальных структур, обеспечивающая интериоризацию внешних условий и являющаяся средством экстериоризации схем восприятия и действия, форм и практик социально-культурной жизни, позволяющая сформировать наглядный геометрический образ для представления таких форм.
Поскольку пространственная парадигма выполняет функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик, она выполняет ту же функцию, которой П. Бурдье наделял вводимое им понятие «габитус», но в отличие от последнего, реализует более высокий уровень абстракции.
Арлычев А. Н. Сознание: информационно-деятельностный подход. — М.: КомКнига, 2005.
Белозеров С. М. Организация внутреннего мира человека и общества. Теория и метод композиций. — М.: Алетейа, 2002.
Бурдье П. Fieldwork in philosophy / Бурдье П. Начала. Choses dities. — М.: Socio-Logos, 1994.
Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов / Бурдье П. Социология социального пространства. — М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007.
Бурдье П. Физическое и социальное пространства / Бурдье П. Социология социального пространства. — М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007.
Дьюи Дж. Реконструкция в философии. — М.: Логос, 2001.
Доналдсон М. Мыслительная деятельность детей. — М.: Педагогика, 1985.
Ильенков Э. В. Истоки мышления; Диалектика идеального. Изд. 2-е. — М.: ЛИБРОКОМ, 2012.
Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. У истоков человеческого интеллекта. — М.: Прогресс, 1983.
Крюков Д. С. Кпроблеме определения религиозной личности. — Religio. — 2004–2007. — Вып. 1. — С. 51–62.
Леонтьев А. Н. Некоторые проблемы психологии искусства / Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения; В 2 т. Т. 2. — М.: Психология 1983.
Леонтьев А. Н. Личность как предмет психологического исследования / Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. — М.: Смысл, 2004.
Лоренц К. Оборотная сторона зеркала / Лоренц К. Так называемое зло. — М.: Культурная революция, 2008.
Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. — СПб.: Наука, 2007.
Мамардашвили М. К. Стрела познания (набросок естественно-исторической гносеологии). — М.: Языки русской культуры, 1997.
Мамардашвили М. К. Введение в философию / Мамардашвили М. К. Философские чтения. — СПб.: Азбука классика, 2002.
Мамардашвили М. К., Пятигорский. A. M. Символ и сознание. (Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке). — М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009.
Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2010.
Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. — М.: БИНОМ. Лаборатория знаний, 2003.
Мерло-Понти М. Видимое и природа. Философское вопрошание / Мерло-Понти М. Видимое и невидимое. — Мн.: Логвинов, 2006.
Михалевский Д. В. Пространственные представления как объективный критерий оценки нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции / Материалы XIX Международной научной конференции «Динамика нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции». — СПб., 2006. — С. 30–33.
Михалевский Д. В. Пространственные представления как объективный критерий оценки историко-культурных процессов. Закон повышения размерности восприятия пространства // Клио. — СПб., 2006. — № 1(32). — С. 21–31.
Mikhalevski D. The Periodic Law of the Development of Culture. — Ars Interpres. Stockholm-New-York-Moscow, 2006. — № 6–7, (September). — P. 47–50.
Михалевский Д. В. Периодический закон развития культуры // Сцена. — 2005. — № 4 (36). — С. 54–57.
Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие. — М.: Мир, 1966.
Пенроуз Р. Большое малое и человеческий разум / Р. Пенроуз, А. Шимони, Н. Кетрайт, С. Хокинг. — М.: Мир, 2004.
Раушенбах Б. В. Как мы видим сегодня / Раушенбах Б. В. Пристрастие. — 2-е изд. — М.: Аграф, 1997.
Современный философский словарь. — 2-е изд / Под общей ред. В. Е. Кемерова. — Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск, 1998.
Сорокин П. А. Социальная и культурная мобильность / Человек. Цивилизация. Общество / общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонов: Пер с англ. — М.: Политиздат, 1992.
Сороко Э. М. Культура как антиэнтропийный процесс: гармония разнообразия / Системные исследования культуры. 2008. — СПб.: Алетейя, 2009.
Спиноза. Этика, ч. III, теорема 2, схолия. URL: http://bdsweb.tripod.com/ru/eth/eth3.htm.
Филиппов А. Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы [Электронный ресурс] // Логос. — URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html, свободный. — Заглавие с экрана.
Филиппов А. Гетеротопология родных просторов // Отечественные записки. — 2002. — № 6 (7).
Филиппов А. Ф. Социология пространства. — СПб.: Владимир Даль, 2008.
Философский энциклопедический словарь. — 2-е изд. — М.: Советская энциклопедия, 1989.
Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. — М.: Прогресс, 1993.
Шиллер Ф. Письма об эстетическом воспитании человека [Электронный ресурс]. — URL: http://yanko.libru/books/cultur/shiller=letters.htm, свободный.
Шинкаренко В. Д. Смысловая структура социокультурного пространства: Игра, ритуал, магия. — Изд. 2-е. — М., 2010.
Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. В 2 т. Т. 1: Гештальт и действительность. — М.: Мысль, 1993.
Шредингер Э. Разум и материя. — Ижевск: Регулярная и хаотическая динамика, 2000.
Юнг К.-Г. Бог и бессознательное. — М.: Олимп, 1998.
Юнг К.-Г. Отношения между я и бессознательным / Психология бессознательного. — М.: Канон+, 2003.
Юнг К.-Г. Проблемы души нашего времени. — М.: Академический проект, 2007.
Юнг К.-Г. Эон: Исследования о символике самости. — М.: Академический проект, 2009.
Ясперс К. Общая психопатология. — М.: Практика, 1997.
Периодизация развития человека на основе парадигмы пространственной многомерности
I
Развитие человека связано в первую очередь с развитием его сознания. А последнее определяется эффективностью механизмов мышления, и сводится, по сути, к последовательному преодолению изначальных ограничений. Одно из таких ограничений связано с количеством объектов, которые человек способен удерживать в поле внимания. Емкость поля внимания определяется объемом рабочей (или кратковременной) памяти. Одним из первых на существование такого ограничения указал американский психолог Дж. А. Миллер[91]
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Пространство и Бытие. Сборник статей предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
18
Фрагмент диссертации на соискание звания кандидата философских наук «Формирование социального пространства и его структур (Социально-философский анализ). Специальность 09.00.11. — „Социальная философия“». 2012 г.
19
Бурдье П. Fieldwork in philosophy / Бурдье П. Начала. Choses dities. — М.: Socio-Logos, 1994. — С. 20.
20
Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов / Бурдье П. Социология социального пространства. — М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. — С. 15.
21
Флоренский П. А Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. — М.: Прогресс, 1993. — С. 81.
22
Сорокин П. А. Социальная и культурная мобильность / Человек. Цивилизация. Общество / общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонов: Пер. с англ. — М.: Политиздат, 1992. — С. 297–302.
24
Бурдье П. Физическое и социальное пространства/Бурдье П. Социология социального пространства. — М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007. — С. 53.
27
Филиппов А. Ф. Элементарная социология пространства / Социологический журн. — 1995. — № 1. — С. 51.
30
Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. — М.: БИНОМ. Лаборатория знаний, 2003. — С. 327.
32
Филиппов А. Гетеротопология родных просторов // Отечественные записки. — 2002. — № 6 (7). — С. 51.
34
Филиппов А. Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы [Электронный ресурс] // Логос. — URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html, свободный.
36
Юнг К.-Г. Дух и жизнь / Юнг К.-Г. Проблемы души нашего времени. — М.: Академический проект, 2007. — С. 251.
37
См. напр. Пенроуз Р. Большое малое и человеческий разум / Р. Пенроуз, А. Шимони, Н. Кетрайт, С. Хокинг. — М., 2004. — С. 101.
38
Юнг К.-Г. Душа и земля / Юнг К-. Г. Проблемы души нашего времени. — М.: Академический проект, 2007. — С. 119–120.
40
Лоренц К. Оборотная сторона зеркала / Лоренц К. Так называемое зло. — М.: Культурная революция, 2008. — С. 493.
41
Белозеров С. М. Организация внутреннего мира человека и общества. Теория и метод композиций. — М.: Алетейа, 2002. — С. 43.
43
Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. (Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке). — М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили,
2009. — С. 37.
44
Юнг К.-Г. Структура души / Юнг К.-Г. Проблемы души нашего времени. — М.: Академический проект, 2007. — С. 118.
45
Юнг К.-Г. Отношения между я и бессознательным / Психология бессознательного. — М.: Канон+, 2003. — С. 213.
48
Юнг К.-Г. Личное, сверхличное, или Коллективное бессознательное / Юнг К.-Г. Бог и бессознательное. — М.: Олимп, АСТ, 1998. — С. 295.
50
Юнг К.-Г. Сознание, бессознательное и индивидуация / Юнг К.-Г. Бог и бессознательное. М.: Олимп, АСТ, 1998. — С. 441–442.
51
Мерло-Понти М. Видимое и природа. Философское вопрошание / Мерло-Понти М. Видимое и невидимое. — Мн.: Логвинов, 2006. — С. 21.
54
Мамардашвили М. К. Введение в философию / Мамардашвили М. К. Философские чтения. — СПб.: Азбука классика, 2002. — С. 15.
55
Раушенбах Б. В. Как мы видим сегодня / Раушенбах Б. В. Пристрастие. — 2-е изд. — М.: Аграф, 1997. — С. 106–107.
56
Спиноза. Этика, ч. III, теорема 2, схолия. URL: http://bdsweb.tripod.com/ru/eth/eth3.htm, свободный.
58
Шиллер Ф. Письма об эстетическом воспитании человека [Электронный ресурс]. — URL: http://yanko.lib.ru/books/cultur/shiller=leters.htm, свободный. — Заглавие с экрана.
59
Цит. по: Крюков Д. С. К проблеме определения религиозной личности. — Religio. — 2004–2007. — Вып. 1. — С. 51–62.
60
Леонтьев А. Н. Личность как предмет психологического исследования / Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. — М.: Смысл, 2004. — С. 123.
63
Шинкаренко В. Д. Смысловая структура социокультурного пространства: Игра, ритуал, магия. — Изд. 2-е. — М., 2010. — С. 150–151.
64
Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. У истоков человеческого интеллекта. — М.: Прогресс, 1983. — С. 13.
67
Философский энциклопедический словарь. — 2-е изд. — М.: Советская энциклопедия, 1989. С. 382–383.
69
Современный философский словарь. — 2-е изд / Под общей ред. В. Е. Кемерова. — 1998. — С. 769–771.
77
Мамардашвили М. К. Стрела познания (набросок естественно-исторической гносеологии). — М: Школа «Языки русской культуры», 1997. — С. 28.
80
Леонтьев А. Н. Некоторые проблемы психологии искусства / Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения; В 2 т. Т. 2. — М.: Психология 1983. — С. 237.
82
Сороко Э. М. Культура как антиэнтропийный процесс: гармония разнообразия / Системные исследования культуры. 2008. — СПб.: Алетейя, 2009. — С. 32.
83
Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2010. — С. 107.
89
Михалевский Д. В. Пространственные представления как объективный критерий оценки нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции / Материалы XIX Международной научной конференции «Динамика нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции». — СПб., 2006. — С. 30–33; Михалевский Д. В. Пространственные представления как объективный критерий оценки историко-культурных процессов. Закон повышения размерности восприятия пространства // Клио. — СПб., 2006. — № 1 (32). — С. 21–31; Mikhalevski D. The Periodic Law of the Development of Culture. — Ars Interpres. Stockholm-New-York-Moscow, 2006. — № 6–7, (September). — PP. 47–50; Михалевский Д. В. «Периодический закон развития культуры» // Сцена. — 2005. — № 4 (36). — С. 54–57.
