Множество (политическая философия)

Множество — понятие в политической философии , в настоящее время связываемое прежде всего с работами Антонио Негри и Майкла Хардта, а также Паоло Вирно:409.

Множество — это политический субъект, группа людей, которых нельзя отнести к какой-либо категории, за исключением факта их совместного существования. Множество возникает настоящее время в глобальном масштабе в связи с распадом старых принципов идентичности национального государства. Множество есть совокупность неоднородных сингулярностей, которые действуют не через национальные государственные институты, а через стихийные разнообразные процессы сетевой власти:409.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Примечание 3. Движение разума по планете в тех или иных его формах до сих пор пока не становилось действительно всеобщим в смысле причастности к нему всего человечества, распространения его на все народы, культуры, общности и личности, тем более разума в его конкретной культурно-исторической форме. И сегодня этот процесс также носит во многом искусственный характер. Вовлечение в ноосферу людей других культур, в том числе культур с иной рациональностью, пока не учитывает потенциала, способного развить, не вписывающегося в парадигмы разума, пытается исходить из универсальности и возможности унификации идеального бытия человека, бытия его мысли и духовной культуры. Однако это тупиковая и в сущности своей ошибочная концепция. Разум человечества существует и должен существовать как некоторая интегральная идеально-интеллектуальная активность во множестве культурно-исторических форм. На сегодня нет достаточных оснований для того, чтобы полагать, что существовала, существует или будет существовать некая «абсолютная» или «универсальная» форма разума как в истории человечества, так и в отдельно взятые исторические периоды, которая была бы превосходной над всеми иными в совокупности своих возможностей и обеспечивала бы ее всеобщность и повсеместность собственной универсальной эффективностью. Различные формы разума находятся в состоянии сосуществования и конкурентной борьбы, в ходе которых выявляются более эффективные (в тот или иной период, в том или ином отношении, в той или иной природно-культурной среде, относительно тех или иных аспектов функционирования либо перспектив развития тех или иных общностей и т. д. и т. п.).

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016

Однако сложность процесса осмысления состоит в том, что на пути индивидуальной эволюции нет внешних критериев и социального одобрения. Этот путь – за грань социального, коммуникативного образа реальности, хотя второе невозможно без первого. Социум, хотя и не думает об этом, живет своими корнями-индивидами и тем знанием, а также тем развитием тела, которые индивиды достигают на своем пути. Сегодня социум предпочитает управление и взаимодействие на основе текста – юридических, научных, религиозных и т. д. законов и догм. Общество, которое может сформироваться из индивидов, развивших свой разум до внутреннего осознания границ жизни, несомненно получит другой мощный инструмент самоуправления, обусловленный самой природой материальной реальности. С точки зрения эволюции, индивида этот инструмент – внутреннее осознание своего наличного состояния по отношению к состоянию жизни – более экологичен чем текст. Ведь в современной ситуации создание текста больше не является чем-то исключительным, подобным тому как это было в библейские времена: тексты создаются во множестве, отражая частные интересы отдельных людей и групп, никак не согласовываясь с интересами целого. В этом случае главным, хорошо осознаваемым условием эволюции разума как индивида, так и сообщества является сама жизнь. Только ее можно признать в качестве экологически верного управляющего параметра социальной системы взаимодействующих индивидов.

К. А. Суриков, Человек в космосе мышления. Введение в эпистемологию (сборник), 2008

Итак, термин «образ», по нашему мнению, включает основные понятия, характеризующие категорию «многообразие» – это «творческая активность в управлении действиями», а значит, и «практические действия» на основе определенных политических идей. Множество общественных интересов, формируемых различными общественными объединениями, итогом своим имеют множество политических идей, которые и составляют объективное основание плюрализма в политике. Ранее нами был проанализирован термин «политика» и выделены ее основные сущностные черты – отношения и деятельность, которые непосредственно связаны с государственной властью. Вследствие этого можно сделать вывод, что политическое многообразие, в отличие от политического плюрализма, всегда имеет четко направленный деятельностный аспект. Однако в дальнейшем мы иногда будем отождествлять эти понятия.

К. В. Старостенко, Конституционно-политическое многообразие, 2008

В любом обществе существует множество идеологий. Каждый обладающий самосознанием и особыми интересами коллективный социальный субъект является носителем собственной системы воззрений на социальную действительность и свое положение в ней. Более того, один и тот же субъект, например конкретная личность, идентифицируя себя с разными группами людей, одновременно является носителем нескольких взаимоувязанных идейных систем. Идеологии отличаются друг от друга своими базовыми постулатами, отношением к существующей действительности, декларированными целями, предлагаемыми путями и способами их достижения. Еще больше они рознятся своим влиянием на людей, масштабами распространения в различных регионах мира.

Владимир Мельник, Основы идеологии белорусского государства, 2013

Соглашаясь с данной теорией, в частности с типологией социального действия и с ролью духовных образований в развитии социума, мы сомневаемся в выводах, сделанных М. Вебером в отношении предопределенности исторического развития различных цивилизаций по западному образцу. В исследовании указанный недостаток мы учитываем как на парадигмальном уровне, так и на концептуальном. В частности, используем идеи М. Крозье, в основе которых лежит принцип рассмотрения социального субъекта в качестве действующего индивида, обладающего «ограниченной рациональностью» (он и творец: «голова, проект, свобода», и исполнитель, и существо, подверженное аффектам). Общество, с его точки зрения, есть совокупность интеракций, т. е. множество межличностных взаимодействий, принимающих форму «игры» и формирующих «коллективную ткань» жизни общества [133, с. 37]. Хотя заявления автора об определяющей роли «игрового» характера взаимоотношений не бесспорны, тем не менее в монографии принимается и развивается положение о том, что трансформация общества напрямую зависит от изменения сознания его членов, осуществляющих «коллективное обучение» новым отношениям в рамках социальных институтов.

В. Э. Смирнов, Гражданственность и гражданское общество. Самоорганизация и социальный порядок, 2013

Г. Гегель первым придал социальной философии значительную степень понятийно-категориальной оформленности. Предметом его осмысления были, помимо семьи, гражданского общества и государства, труд, собственность, мораль, духовность общества, переливы общественного и индивидуального сознания, всемирно-исторический процесс, человеческий индивид в бесконечном множестве его связей с обществом, мировой историей и т. д. На материале исторического развития различных сфер духовной культуры (философии, религии, искусства, права) Гегель показал механизм саморазвития: нечто (прежнее целое) порождает «свое иное», вступает с ним в связь, перестраивается под воздействием «своего иного» и затем этот процесс повторяется на новой основе. Моментом этого процесса является «погружение в основание», изменение предшествующих состояний под воздействием новых (обогащение смыслов категорий). Итак, Гегель разрабатывал категориальный аппарат, который выражал ряд важных структурных особенностей исторически развивающихся систем.

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

Осложняет ситуацию отсутствие единого определения понятия «свобода», а также то, что оно постоянно упоминается в средствах массовой информации и политических диспутах, постепенно теряя свой истинный смысл и ценность, зачастую становясь объектом спекуляций. Возможно именно поэтому в конце XX в. в период становления информационного общества перед философией встал ряд вопросов, не утративших актуальность и по сей день. Какие изменения в обществе происходят под воздействием информации? Какую роль в этих изменениях играют средства массовой информации? Возможно ли управление массовым поведением и массовым сознанием? Является ли подобное управление насильственным или свобода индивида остается непоколебимой? Стоит упомянуть о появившемся сравнительно недавно, но уже ставшем популярным выражении «управление свободой», подразумевающем не только возможность, но и активное осуществление управленческого воздействия на человека в его повседневной жизни. В качестве подтверждения существования феномена «управления свободой» приводятся примеры рекламных акций, достигающих своих целей (покупка человеком товаров без реальной потребности), или голосование на политических выборах за кандидата, в котором человек на самом деле не заинтересован. Примеров подобных ситуаций можно привести множество, однако является ли все это свидетельством того, что человек тем самым лишается свободы? Именно выбор, свобода выбора являются сущностной характеристикой жизненной позиции человека, и социально-философская интерпретация проблемы свободы выбора обладает большим теоретическим потенциалом, способным расставить все точки над «i» в этом вопросе. Решение проблемы свободы личности лежит в определении границ свободы, поскольку свободной можно назвать только личность, совершающую и реализующую свой выбор, осознавая при этом свою ответственность за него.

Коллектив авторов, Методологические проблемы социально-гуманитарных наук, 2013

Но здесь необходимо отметить нетождественность употребляемой нами категории «плюрализм правопонимания» и категории «правовой плюрализм». В рамках настоящего исследования плюрализм правопонимания интерпретируется лишь как существующее множество подходов к пониманию феномена «право», не более того. Причем в рамках данного феномена усматриваются две исторические тенденции. Первая характеризуется противоборством ведущих научных школ и соответствующих типов правопонимания. Двигателем этой исторической дискуссии являлась глубочайшая убежденность в исключительной истинности соответствующего исследовательского направления. Вторая тенденция связана с кризисом правопонимания. Право начинает рассматриваться как некий многоаспектный феномен, различные школы и направления уже перестают претендовать на формулировку некой юридической «истины в последней инстанции». Плюрализм правопонимания все чаще связывается с возможностью компромисса, научного диалога и т. д. Эти две тенденции совершенно точно охарактеризовал И. Л. Честнов: «Плюрализм в правопонимании, – пишет ученый, – судя по всему, имел место всегда (начиная со времени противостояния Платона софистам и до наших дней). Однако сегодня ситуация принципиально иная. Многообразие точек зрения в прошлые времена не колебало уверенности в том, что одна из них (исповедуемая соответствующим представителем какой-либо научной школы) не просто наиболее предпочтительна или аргументированна, но отражает "истинное право" или, по крайней мере, приближается к нему. В любом случае сохранялась убежденность в том, что истину (в праве или применительно к праву) мы ("наша школа") если не сейчас, то в ближайшем будущем непременно познаем. Отсюда вера позитивистов в превосходство над юснатуралистами (и наоборот), а сторонников социологии права над всеми вместе. Сегодня же такой уверенности ни у кого нет и быть не может (тот, кто это еще не осознал, непременно скоро придет к такому выводу)».[43]

П. А. Оль, Правопонимание: от плюрализма к двуединству, 2005

Таким образом, согласно П. Штомпке, в ходе развития социологии оформилось семь основных точек зрения на то, что такое общество. Первую, наиболее конкретную, позицию он называет демографическим подходом, согласно которому общество представляет собой систему социальных институтов и организаций. Второй подход определяется как групповой; согласно ему общество состоит из целостных систем, основанных на внутренних взаимосвязях групп. Третий можно назвать системным подходом, представляющим общество как основанное на внутренних взаимосвязях статусов и ролей. Четвертый – структурный подход, при котором общество предстает как сеть отношений между людьми, т. е. уже не как совокупность объектов, а как совокупность форм и способов отношений людей к самим себе и друг к другу. Пятый – активистский подход, согласно которому общество выступает как конгломерат взаимно ориентированных действий отдельных социальных единиц. Шестой – культурологический подход, при котором общество выступает как матрица распределенных между группами людей значений символов и правил, оказывающих влияние на действия людей. Седьмой подход определяется как событийный; он позволяет представить общество как непрерывно изменяющееся поле, заполненное общественными событиями. С этой точки зрения общество не «существует», а «формируется», находится в процессе постоянного «становления». Эти семь подходов, или семь парадигм, не исключают, а взаимно дополняют друг друга. Мы можем рассматривать их как взаимодополняющие и пользоваться ими одновременно. Общество – это многомерное явление, имеющее множество аспектов и существующее на всех названных выше уровнях.

А. Н. Данилов, Социология, 2014

Исследования, указывающие на эти различные особые «причины» или «независимые переменные», могут быть весьма проницательными и полезными, но они оставляют без внимания более общее влияние, которое оказывает на мир национализм. Хотя отчасти их привлекательность обусловлена очевидным стремлением к простоте объяснения, они не образуют общей теории или единой истории национализма[8]. Чаще всего это объясняется обращением к гетерогенным объектам анализа. На уровне практической деятельности существует множество различных национализмов; идея нации неразрывно связана со множеством различных аспектов нашего понимания мира, противоположными государственными политиками и необычайно многообразными социальными движениями. При объяснении каждого случая необходимо использовать по крайней мере частично различные переменные, связанные с особыми историями и другими причинными факторами, такими, как политика государственных элит или динамика социальных движений. Структурные факторы, от роста государственной мощи до глобализации капитализма – могут создавать обстоятельства, для осмысления которых используется националистический дискурс. Но использование дискурса национализма частично не зависит от этих особых обстоятельств и способствующих факторов и связывает между собой иначе несопоставимые явления.

Крэйг Калхун, Национализм, -1

Более интересным с теоретической точки зрения представляется анализ временных перспектив социальных классов, основной особенностью которых оказывается их способность к овладению временем и его концептуализации. Если такие сильные формы социальных групп, как государство или церковь, целенаправленно и зачастую безрезультатно стремятся к господству над временем, то социальные классы концептуализируют свое время, не прикладывая к этому никаких видимых усилий. По мнению мыслителя, это происходит благодаря стремлению каждого социального класса к самоотождествлению с тем или иным глобальным обществом в настоящем (вытесняя при этом все остальные социальные классы), прошлом или будущем[604]. Другая характерная особенность социальных классов – отсутствие единой политической и иной организации при существовании множества враждующих в рамках одного класса партий, фракций и т. п. – обусловливает по общему правилу преобладание обманчивого времени как основной временной перспективы любого класса[605]. Применительно к каждому классу Гурвич выделяет следующие особенности временных перспектив.

М. В. Антонов, Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича, 2013

То есть в центре дискуссий опять-таки остается – явно или неявно – именно проблема единства мира. Потому что именно некритические попытки отвергнуть соответствующую предпосылку, то есть прямо и непосредственно отрицать единство мира, приводит к перформативному противоречию, ведь такое отрицание предполагает во всяком случае неявную возможность говорить, тем не менее, обо всем мире в целом и сразу (пусть даже отрицая его единство), – перформативному противоречию, которое разрушает мысль и которого стоит избегать по известной модели опровержения позиции радикального агностицизма и обоснования декартовского когитального аргумента. Тем более, что защитники множественности в своих произведениях демонстрируют парадоксальным образом как раз именно связность (хотя никоим образом и не монолитность) разнородных компонентов. Показательным примером выступает «Тысяча плато» Делёза-Гваттари [155], где монистичной и централизованной модели стержневого (древесного) корня противопоставляется даже не система фрагментов, подобная мочковатому корешку (и сводящаяся в конечном счете к дуализму), а ризома, любая точка которой может быть присоединена к любой другой, – принцип, воплощенный в самом устройстве сборки этой книги, сочленяющей множество плато разнообразных предметностей, по которым однотипным (хотя и не одинаковым или монотонным) образом разбегаются многочисленные потоки различных процессов (от семиотики до музыки, от зоопсихологии до лингвистики, от литературы до истории, от математики до экономики и т. д., и т. п.). И даже Фейерабенд, неустанно провозглашающий, что «разнообразие благотворно, а единообразие уменьшает наши благоприятные возможности и наши ресурсы (интеллектуальные, эмоциональные, материальные)» [462, с. 7], тем не менее вынужден также прямо заявить: «Раздробленность существует, но существует также новое и мощное единство» [462, с. 8].

В. Ю. Кузнецов, Взаимосвязь единства мира и единства культуры, 2013

В социокультурной реальности так же, как в эмпирической, есть объективные факты, не зависящие от сознания (однако предполагающие их понимание множеством индивидуальных субъектов). Например: «Великий русский полководец А. В. Суворов умер 18 мая 1800 г.»; «И. Кант был человеком слабого здоровья, страдавшим от депрессии и других болезней»; «Психолог В. М. Аллахвердов в 2012 г. в телепрограмме „Культурная революция“ утверждал, что юнговского коллективного бессознательного не существует». Необходимым и достаточным признаком объективности высказываний о таких фактах является невозможность их разной интерпретации: психолог отрицал существование коллективного бессознательного, а противоположное утверждение (не отрицал, а соглашался с…) будет ложным. Объективные факты не могут быть основаны на мнениях, а не на достоверных знаниях. В социокультурной реальности есть немало фактов, которые обычные люди сознают и понимают, но не могут изменить: цены в магазинах, внешняя политика государства, пробки на дорогах и т. п. С этой позиции «социальный объект – это результат социального акта (в который вовлечены по крайней мере два человека или специально предназначенная машина и человек); он характеризуется тем, что зарегистрирован на бумаге, в компьютерном файле или даже просто в голове участвующих в этом акте людей. Будучи однажды зарегистрированным, социальный объект, зависимый от разумов в отношении своего происхождения, становится независимым в отношении своего существования…» (Феррарис, 2014). Социокультурные факты зависели от способов их познания тогда, когда люди впервые их получали и осмысливали. Однако после фиксации на каком-либо носителе они стали такими же объективными, как природные объекты: независимыми от специфики их понимания индивидуальными и коллективными субъектами.

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

Анализируя разнообразие форм сексуального поведения в различных культурах и типах обществ, существующих в настоящее время, мы получаем диахронический срез этих форм поведения, находящихся в постоянной динамике. Таким образом, синхронический компаративистский анализ можно применять только в сопоставимых по цивилизационному процессу социальных системах, принадлежащих к одной культуре. Множество форм сексуального поведения и форм его социального контроля, рассматриваемых как единая система, постоянно находятся в динамическом процессе. Эта динамика может принимать характер непрерывного, поступательного развития – эволюции или скачкообразных, качественных изменений свойств всей системы – революций. Тогда можно говорить о диахроническом характере эволюционных процессов и революционном – синхроническом. Последний тип динамики в виде революции особенно важен при рассмотрении сексуального поведения, так как произошедшая на Западе сексуальная революция середины прошлого века имеет огромные, в том числе и правовые, последствия для современности. Любые революционные изменения упрощают иерархическую социальную организацию в той сфере, в которой они происходят. Сексуальная революция стерла грани гендерного различия, «синхронизировала» полоролевое поведение. На ее волне возникли движения феминизма, получили легитимность гей-браки, возникли многочисленные организации сексуальных меньшинств, декриминализованы практически любые формы консенсусного сексуального поведения.

Н. А. Исаев, Сексуальные преступления как объект криминологии, 2007

Брушлинский хорошо понимал неправомерность, внутреннюю противоречивость научного подхода, связывающего сущностные характеристики субъекта только с деятельностью. В последние годы жизни он шел по пути расширения ценностно-смысловых контекстов, в которые включались классические психологические проблемы. Вступление на этот путь – результат ясного осознания невозможности объяснения содержания и смысла множества важнейших феноменов психологии человеческого бытия – нравственности, свободы, духовности – исключительно с деятельностных позиций. В обращении Андрея Владимировича к категориям такого рода проявилось его стремление выйти за узкие рамки категории деятельности и обратиться к понятию существования, от бытия перейти к становлению. Становление – это всегда динамика, непрерывное развитие, отрицающее, диалектически снимающее всякую дизъюнктивность.

В. В. Знаков, Психология понимания. Проблемы и перспективы, 2005

Э. Дюркгейм, выясняя, что такое социальные факты, приводит множество примеров: знаковая система, налагаемые на нас гражданские обязанности, деньги и орудия кредита, профессиональные требования и религиозные верования, т. е. все то, что человек находит уже готовым, существующим до него, а значит, и вне его. Тем самым вводится категория объективного в социальный мир, который для идеалистически мыслящих философов, теологов представлялся как исключительно субъективный по своей природе. Дюркгейм акцентирует принципиальный момент того, как достижения предшествующих поколений обретают самостоятельное существование, «объективируются» подобно предметам природы. «Следовательно, эти способы мышления, деятельности и чувствования обладают тем примечательным свойством, что существуют вне индивидуальных сознаний»[141]. Поэтому атрибутивной чертой социальных фактов, отличающей их от психологических, биологических и других, Дюркгейм называет их «собственное существование, независимое от индивидуальных проявлений».

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

Что позволило Рубинштейну представить более конструктивную и интегральную концепцию по сравнению с марксистской? Как было сказано, это прежде всего метод, позволивший вобрать в свою систему богатство предшествовавшей и современной ему философской и научной мысли. По отношению к множеству различных теорий, к которым он обратился уже в своей монографии «Основы психологии» (1935), он применял метод, который можно назвать реинтерпретацией (П. Рикер, А. Н. Славская). Эта процедура заключается в использовании идей автора таким образом, чтобы в них обнаружились новые аспекты, иногда противоположные самой авторской интерпретации. «В основе каждой значительной философской концепции, – писал С. Л. Рубинштейн, – как создающая ее сила лежит какая-нибудь основная тенденция и неотъемлемый момент истины, какой-нибудь основной и сам по себе необходимый мотив и интерес мысли. Но идеи, их выражающие, реализуясь в часто неадекватном круге мыслей, которые они встречают на своем пути, отливаются в формулы парадоксальные и антиномические, порождая различные и часто антагонистические системы философии» (С. Л. Рубинштейн. О философской системе Г. Когена).

С. Л. Рубинштейн, Бытие и сознание, 1957

Существование культуры обусловлено способностями человека. Одна из них – способность к рациональному или абстрактному мышлению. Социологи и антропологи предложили множество определений человеческой культуры, отражающих различные направления мысли. Э. Тейлор в своей фундаментальной работе «Первобытная культура» дал классическое определение, согласно которому культура включает в себя все способности и привычки, приобретенные человеком, как членом общества. Культура занимается тем, что организует человеческую жизнь. Она выполняет и ту функцию, которую выполняет в жизни животных их запрограммированное природой поведение. Сущностное ядро культуры составляют традиционные идеи, в первую очередь те, которым приписывается особая ценность. Культурные системы рассматриваются, с одной стороны, как итог деятельности людей, с другой стороны, как регламентирующий фактор.

Ю. Н. Скопинцева, Культурология. Ответы на экзаменационные билеты, 2009

В перечне характеристик современного этапа становления постиндустриальной цивилизации обычно присутствуют такие «ключевые слова», как глобализация, турбулентность, кризис, время макросдвига, информационная эпоха, век бифуркации, эпоха взрывного инновационнго роста, эпоха инновационной экономики. И в этом же контексте все чаще можно встретить утверждение, что мир вступил в эпоху глобальной сложности[1], и т. д. В приведенном перечне, который может быть продолжен, для меня существенными являются два ключевых слова – инновационность и сложность. Одновременно для меня не менее существенным моментом является рассмотрение этих ключевых характеристик в контексте того, что Эдгар Морен назвал «парадигмой сложности»[2]. Ибо если мы, находясь «здесь и теперь», в точке бифуркации, осознаем, что «дорога впереди расходится на множество дорог и они неравноценны», что «одна дорога ведет к полному хаосу и анархии, другая к устойчивой и мирной жизни», что «между этими двумя крайностями существует множество других, но нет ни одной дороги, по которой мы могли бы двигаться вперед, не изменив направления движения», то мы неизбежно должны столкнуться с вопросом, «как нам поступить, как выбрать новое направление»[3]. Таким образом речь идет о движении в сложности и о сопровождющем его «мышлении в сложности». И в этом движении инновационность становится категорическим императивом на эволюционном пути человеческой цивилилизации.

Коллектив авторов, Инновационная сложность, 2015

Как отмечается, многоаспектность в исследовании эффективности права предопределена тем, что само право как феномен многоаспектно, «сфера бытия права многослойна, иерархична и противоречива»[132]. Следует согласиться с В. К. Самигуллиным в том, что с методологической точки зрения очень важным является вывод, согласно которому сущность права имеет множество проявлений и множество путей ее постижения[133]. Заслуживает внимания также замечание А. В. Полякова о том, что современная российская теория права должна работать над концепцией, которая объясняла бы право как многообразный, но единый феномен, существующий на разных социальных уровнях и в разных ипостасях. Используя терминологию русской религиозной философии, таким образом понятое право можно было бы охарактеризовать как «сущее многоединство»[134].

С. А. Жинкин, Психологические проблемы эффективности права, 2009

Радикальное изменение механизмов мышления с переходом к 1-D ППМ неизбежно влечет перемену в восприятии человеком окружающего мира и самого себя. Носители 1-D ППМ обретают новую картину мира, новую систему ценностей; они меняют религиозные представления, создают новую культуру. Так эпос, имеющий линейную структуру, сменяет миф, который этой структуры лишен и может рассматриваться как нуль-мерная форма. Для Древней Греции одномерный гомеровский эпос становится символом и, в значительной мере, механизмом объединения разрозненных земель в единую страну. Тогда же неупорядоченное множество богов, характерное для темных веков, выстраивается в четкую иерархию. Характерно, что древние греки помещали на вершине этой иерархии Кроноса, бога времени. Одномерная связность сознания аристократии определяет время в качестве признака ее сословной идентичности. Время в таком случае предстает в виде рода, который уходит в глубины времен – к героям темных веков, которые предстают образцами личностного развития.

Д. В. Михалевский, Пространство и Бытие. Сборник статей, 2017

Подобное акторно-сетевое описание взаимодействия имеет ряд следствий, значимых для фундаментальной социальной теории. Теперь интеракция не может служить «отправной точкой», поскольку в случае людей – она всегда помещена в некоторую систему фреймов, которая размывается системой сетей, идущих через нее во всех направлениях. Если взаимодействие – не исходный, а конечный пункт теоретизирования, мы получаем принципиально иной взгляд на социальность, противоположный взгляду социологистов и социальных конструктивистов. «Всякий раз, – пишет Латур, – когда мы переходим от комплексной социальной жизни обезьян к нашей собственной социальной жизни, нас поражает множество действующих одновременно сил, размещающих соприсутствие в социальных отношениях. Переходя от одного к другому, мы движемся не от простой социальности к комплексной, а от комплексной социальности – к сложной».[45] Хотя два этих прилагательных имеют общую этимологию («complexe» и «complique»), они позволяют Латуру развести две формы социального существования. «Комплексное» означает одновременное присутствие во всех взаимодействиях значительного количества агентностей, которые не могут быть рассмотрены дискретно. «Сложное» используется для обозначения последовательного присутствия агентностей, «которые могут быть исследованы одна за другой, и сложены друг в друга на манер черного ящика».

Коллектив авторов, Социология вещей (сборник статей), -1

На сегодняшний день таких обобщенных ветвей знаний, можно сказать, относящихся к метауровню науки, существует уже достаточно много, и это множество продолжает расти. Среди них выделяются различные версии общей теории систем и порожденные в их лоне, преемственные с ними по идейному оснащению синергетика (наука о самоорганизации, кооперации, возникновении новых качеств), диатропика (наука о разнообразии), гармонистика (наука о законах и процессах гармонизации и дисгармонизации в природе и обществе), миксеология (наука о гармонизованных смесях, составах, ансамблях), трибофатика (наука об усталостных разрушениях сложных систем) и другие из этого ряда, ориентированные на развитие методов синтеза. В двуединстве «анализ-синтез» обеспечивается полнота и целостность знания, которую не могут гарантировать ни те, ни другие методы, идя порознь.

Коллектив авторов, Философские проблемы междисциплинарного синтеза, 2015

Понимание потребности не как внутреннего состояния «изолированного индивида», а как объективного по своей сути отношения, связывающего субъекта с миром, не являясь общепринятым, постепенно получает признание в философской и психологической литературе (см., например, Дилигенский, 1976; 1977; Иванников, 1983; Леонтьев Д.А., 1991). В таком понимании потребность предстает не как негативная характеристика индивида, определяемая через отсутствие, нужду в чем-либо, а как позитивная характеристика, отражающая присутствие данной формы взаимодействия с миром, данной формы деятельности, «действительных отношений», формы «человеческих проявлений жизни», в полноте которых К. Маркс справедливо усматривал признак внутреннего богатства человека (Маркс, Энгельс, 1955, с. 36; Маркс, 1974, с. 125). Применительно к человеку только такое понимание потребностей делает возможным приведение к единому знаменателю множества различных движущих человеком побуждений, направленных как на предмет, так и на саму деятельность; как на восстановление гомеостатического равновесия, так и на его нарушение; объединяет такие внешне разные вещи, как потребность в кислороде, движении, пище, стремление к самоутверждению, жажду денег, жажду творчества, потребность быть личностью.

Д. А. Леонтьев, Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности, -1

Оригинальная модель коммуникации, названная экоантропоцентрической и распространяемая на все виды коммуникативной деятельности была предложена Т. М. Дридзе. В качестве основы социальных процессов (в том числе и массово-коммуникативных) автор выделяет не социальные институты, и не отдельные социальные общности или группы (что было характерно для двух обозначенных ранее подходов – социо- и медиацентристского), а отдельного человека: «Изучая социальные процессы и, тем более, претендуя на право их регулировать, целесообразно от увлечения структурными социальными единицами вернуться к истоку – к человеку, герою и автору множества социальных драм»[34]. Анализируя парадигмальный кризис в современной социологии, автор видит его преодоление в перенесении акцентов исследований на конкретного человека, ибо от его выбора зависит формирование различных социальных групп, именно поэтому по отношению к группе индивид первичен. Исходя из этого автор видит преодоление кризиса в развитии сильной обратной связи между коммуникатором и реципиентом. На наш взгляд, данная концепция является вариантом социоцентристской модели, однако с той особенностью, что все виды коммуникации, в том числе и массовая, рассматриваются с упором на психологический аспект межличностного общения.

Т. В. Науменко, Философия массовой коммуникации, 2013

Оригинальная модель коммуникации, названная экоантропоцентрической и распространяемая на все виды коммуникативной деятельности была предложена Т.М. Дридзе. В качестве основы социальных процессов (в том числе и массово-коммуникативных) автор выделяет не социальные институты, и не отдельные социальные общности или группы (что было характерно для двух обозначенных ранее подходов – социо- и медиацентристского), а отдельного человека: «Изучая социальные процессы и, тем более, претендуя на право их регулировать, целесообразно от увлечения структурными социальными единицами вернуться к истоку – к человеку, герою и автору множества социальных драм»[34]. Анализируя парадигмальный кризис в современной социологии, автор видит его преодоление в перенесении акцентов исследований на конкретного человека, ибо от его выбора зависит формирование различных социальных групп, именно поэтому по отношению к группе индивид первичен. Исходя из этого автор видит преодоление кризиса в развитии сильной обратной связи между коммуникатором и реципиентом. На наш взгляд, данная концепция является вариантом социоцентристской модели, однако с той особенностью, что все виды коммуникации, в том числе и массовая, рассматриваются с упором на психологический аспект межличностного общения.

Т. В. Науменко, Массовая коммуникация как глобальный процесс, 2015

Политические идеологии имеют множество функций. Во многом это объясняется тем фактом, что общество – это система, в которой богатство, власть и социальный статус распределены по различным общественным слоям. Идеология – это инструмент как интеграции, так и конкуренции. Любая политическая группировка использует идеологию в своих целях. Идеология способна обосновать справедливость сложившегося политического устройства, равно как и распределения богатства, власти и авторитета. Следовательно, она в состоянии способствовать приятию существующей власти, установлению стабильности, так как необходимость в насилии отпадает, когда граждане обладают ощущением политического долга. Но при этом идеология является и орудием противостояния. Во всех сообществах, в том числе и международных, происходят конфликты – как горизонтальные, так и вертикальные. Идеология служит обоснованием для каждой из сторон, участвующих в политическом или даже военном конфликте. Можно понять, что и на Западе, и в большей части остального мира история доказала «невозможность прийти к единой доктрине, соединяющей цели и средства, ценности и действительность, приводящей к всеобщему согласию и исключающей принципиальные споры» (Гэмбл 1981:12).

Кристофер Флад, Политический миф. Теоретическое исследование, -1

Ананьев же пытается наполнить психологическим содержанием понятие субъекта. Прежде всего он выделяет множество форм активно-деятельного отношения человека к миру – таких, как игра, учение, труд, боевая и спортивная деятельность, познание, общение, управление людьми, самодеятельность. Соответствующие им понятия входят в самую широкую категорию – общественное поведение. Динамике деятельности соответствует и динамичная структура ее субъекта. В ней выделяются: формирование замысла, постановка целей, выработка программ поведения и планов действий, выбор стратегий и тактик, проектирование будущего продукта деятельности, сопоставление полученного результата с антиципированным. Необходимыми условиями продуктивной деятельности выступают интеллект, воля и способности. Эти компоненты связывают структуру субъекта со структурой личности. Начав разрабатывать проблему субъекта деятельности. Ананьев поставил перед психологией много интереснейших задач. Вот лишь немногие из них. Предстоит выяснить своеобразие психологической структуры субъектов разных форм деятельности. Исследования в этой области помогут обогатить представления о психологическом функционировании субъекта деятельности. Еще более актуальной выступает проблема развития человека как субъекта и личности в ситуациях «со-действия», практического взаимоотношения с другими людьми. Вспомним концепцию Д. Б. Эльконина, согласно которой меняющаяся структура деятельного общения растущего человека с социальным окружением выступает генеральной линией его развития как личности. На высокую значимость для социально-психологического развития человека окружающих его людей обратил внимание А. Бандура [22]. В число важнейших форм деятельности он включил подражательную деятельность и создал концепцию научения путем наблюдения за действиями и результатами действий других людей. Действительно, наблюдение и подражание – важнейшие формы активности человека в процессе всей его жизни. Актуальность проблемы подражания как фактора становления человека-творца неоднократно подчеркивалась Б. Ф. Ломовым в профессиональных беседах с психологами ИП РАН.

Л. И. Анцыферова, Развитие личности и проблемы геронтопсихологии, 2006

В процессе деятельности происходит, с одной стороны, опредмечивание свойств и способностей общественного человека (“особых человеческих сущностных сил”) в “предметах природы” (Маркс), с другой – как бы “распредмечивание” действительности, раскрытие и усвоение человеком сущности этих “предметов природы”, развитие человеческих способностей и форм деятельности на основе включения в деятельность новых объективных свойств и качеств предметов действительности. Каждый из этих предметов есть таким образом двусторонняя, точнее – двуединая, единая в своей двусторонности сущность. Он, во-первых, есть реальный, “естественный”, чувственный предмет, и, “включая предмет в систему деятельности и тем самым в систему своей культуры, человек населяет его огромным множеством идеальных значений, совершенно отличных от реального изменения его реальной формы: предмет “означает” все то, что деятельность заставляет его “обозначать”[91]. Он, во-первых, есть источник, из которого человек (индивид) берет материал для того, чтобы строить себя как субъект, как личность, свое деятельное сознание. Здесь мы сталкиваемся с процессом идеализации, превращения реальных предметных форм в идеальные формы благодаря использованию знаков, знаковых систем. “Без постоянно возобновляющейся идеализации реальных предметов общественно-человеческой жизнедеятельности, без превращения их в идеальное, а тем самым и без символизации человек вообще не может выступать в качестве действительного агента, деятельного субъекта общественного производства материальной и духовной жизни общества”[92].

А. А. Леонтьев, Психология общения, 1997

Каковы причины появления подобных "субъектов" и их идей? "Самое простое объяснение явлений осевого времени, – полагал Ясперс, – может быть как будто дано в конечном итоге посредством сведения их к общим социальным условиям, благоприятным для духовного творчества: множество мелких государств и маленьких городов, время политической радробленности и повсеместной борьбы; тяготы, вызванные войнами и переворотами, при одновременном процветании, поскольку нигде не было полного, радикального разрушения; сомнение в существующих устоях (выделение – В.К.)" (53, с.17) И когда, затем в человеческой истории возникают сходные условия – тогда появляются эти общности со своими, резко отличными, противостоящими общераспространенным,"картинами мира", архетип которых в классическом виде мы можем встретить в Новом завете (особенно ярко в Иоанновых трудах).

В. И. Красиков, Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира, -1

Три – это не только число и цифра, в истории науки оно приобрело значение символа идеи синтеза, единства, фундаментального принципа организации природы как целого. Творцы самых древних мифов полагали, что космос в своей основе тройствен, и поэтому тройственным должно быть все, что имеет священное, космическое значение. Символизм троичности нередко усиливался путем сложения и умножения тройки: каждая из трех сфер мироздания в некоторых космологических концепциях делилась на три, число богов в языческих религиях зачастую было кратно трем. Еще древние мыслители (Пифагор, Лаo Цзы) говорили о его качественной мере, они отмечали, что единица (монада) – это еще значение нерасчлененного, непроявленного мира, это сплошность, не имеющая многообразия, но мир не может существовать без множества и существует в различии внешних форм. Суть числа «два», диады, несет в себе значение дифференциации, расщепления, двойственности, наконец, разрушения и гибели. Сила объединения и созидания заключается в третьем – единстве, примирении, согласии, – поэтому в качестве структурной единицы для методологии целостного подхода древними мыслителями была избрана триада. Бинарное мышление на первый план выдвигает разделение и оппозицию, и диады явно недостаточно, чтобы быть основой и субстанциональным элементом мира.

Е. П. Борзова, Триадология, 2013

Относительно новым предметом философии истории является сложный процесс интеграции отдельных народов в на-дэтническую и наднациональную общность, зримо проявивший себя во второй половине XX в. Именно философское мышление должно осмыслить содержание интеграционных процессов, сопряженных со множеством проблем и конфликтов, оценить перспективы интеграции, степень ее обратимости или необратимости, задуматься над реальными опасностями, поджидающими соединенное человечество, – от экологических проблем до прискорбной потери неконвертируемых ценностей национальной культуры, утраты определенных степеней свободы в рамках привычного национального суверенитета и т. д.

О. А. Романов, Социальная философия, 2013

Основным объектом приложения и реализации журналистики в этнокультурном взаимодействии является этническая культура. В этнической журналистике журналист обращается к собственной культуре, в этножурналистике – к особенностям проявления других национальных культур. В различных определениях культуры встречаются указания на ее искусственную природу, ее интерпретируют как совокупность знаковых систем, меру власти человека над природой, творчество, способ и продукт общественной деятельности. Из множества определений в ракурсе исследования журналистики целесообразно выделить подход к культуре как к системе ценностей, которую составляют представления о мире и об обществе, мировоззрение, правила поведения, виды и продукты деятельности, объединяющие людей.

И. Н. Блохин, Журналистика в этнокультурном взаимодействии, 2013

Помимо философии истории, на исторические представления и теоретические построения существенно влияют социологические теории последних десятилетий. Следуя инверсионной интерпретации повседневности, снимающей оппозицию между сакральным и профанным, французский социолог Мишель Маффесоли (р. 1944) трактует конституирование социальности как повседневность (см.: [Маффесоли, 1991. С. 133–137; 1997. С. 14–16]). В свою очередь, польский и английский социолог Зигмунд Бауман (р. 1925) манифестирует постмодернистскую социологию как комментарий к повседневности [Бауман]. Благодаря этим и другим исследованиям, социология начала менять свой статус «поставщика» окончательных истин о социуме на статус «интерпретатора» областей социальной реальности. В постмодернистском проекте ставилась задача выявить, как общественная практика отражается в определенных образах и символах и как через язык происходит выражение социальной идентификации. Л.Г. Ионин даже поставил вопрос о существовании новой, постмодернистской повседневности исходя из степени соответствия когнитивного стиля сегодняшнего дня шести признакам когнитивного стиля повседневности, выделенным австрийским философом и социологом Альфредом Шюцем (1899–1959). Российский социолог показал, что современный мир в известном смысле представляет собой возвращение к неопределенности и неустойчивости мира домодерна, в котором место потусторонней, или божественной, реальности занимает реальность виртуальная. Постмодерн возвращает человеку множество миров, но это его собственное множество миров, которое ему не навязано ни Богом, ни природой. И одновременно эпоха постмодерна демонстрирует снижение личностной определенности индивидуума [Ионин, 2000].

И. Б. Орлов, «Человек исторический» в системе гуманитарного знания, 2012

Итак, логический универсум представляет собой систему, в которой отдельные элементы связаны между собой в процессе рассуждения определенными связями. О каких же связях идет речь? Поскольку мышление имеет содержание и форму, то эти связи двоякого рода – содержательные и формальные. Так, в высказывании «Москва есть столица» содержательная, или фактическая, связь состоит в том, что мысль о конкретном городе – Москве соотносится с мыслью о специфических городах – столицах. Но здесь есть и иная, формальная связь между самими формами мыслей – понятиями. Она выражается в русском слове «есть» и означает, что один предмет включается в группу предметов. С изменением содержания высказывания меняется и содержательная связь, а формальная может повторяться сколь угодно долго. Так, в высказываниях «Право есть общественное явление» и «Конституция есть закон» содержательная связь каждый раз новая, а формальная – одна и та же. Так вот логика изучает не содержание высказываний, а их форму. Соответственно, формальные связи между высказываниями получили название «логические связи». Логических связей так же существует огромное множество. Это связи между признаками в понятии и самими понятиями, между элементами суждения и самими суждениями и т. п. Они выражаются союзами «и», «или», «если…то» и другими. В них отражаются реальные, объективно существующие связи и отношения между предметами и явлениями действительности: соединения, разъединения, обусловленности и прочее. Особым видом логической связи является закон мышления, или закон логики.

Н. А. Лучков, Логика в вопросах и ответах, 2009

Предложенное определение знания стирает различие между знанием и относительной объективной истиной. Неполное, приближенное знание и относительная объективная истина – это одно и тоже, названное разными словами. Возможна ли абсолютная истина и что это такое? Мы можем допустить существование абсолютной истины как абсолютно полного идеального аналога с абсолютно точными количественными отношениями. Допустить мысленно можно всё, что угодно. Но имеет ли научное и, тем более, практическое значение такое понятие абсолютной истины? В диалектическом материализме абсолютная истина вводится как идеальный практически недостижимый предел процесса познания. Посредством этого понятия диалектический материализм утверждает принципиальную неограниченную познаваемость объективной реальности, и только. Современный процесс развития науки происходит путём как возникновения новых отраслей знания, новых научных дисциплин, так и проникновением их друг в друга. С одной стороны, возникают новые фрагменты знания, а с другой стороны некоторые фрагменты имеют тенденцию слиться в единый фрагмент. В целом же мы пока видим тенденцию к фрагментации знания, к возникновению множества идеальных аналогов, а не к слиянию их во всеобщий, единый идеальный аналог. Эта тенденция, по меньшей мере, ставит под сомнение научную и практическую необходимость понятия «абсолютная истина».

Л. С. Якунин, Философские вопросы науковедения, 2017

Этот небольшой экскурс потребовался мне для того, чтобы объяснить собственные намерения и свой подход к экономической методологии социального либерализма. В ее основание я хотел бы поместить принцип комплементарности полезностей, допускающий наличие интересов социальных целостностей, несводимых к интересам составляющих их индивидуумов. Иначе говоря, там, где это возможно, общественные преференции желательно описывать в виде агрегата предпочтений индивидуумов, когда же это невозможно, следует рассматривать иные законы формирования интересов социума. И если индивидуальные предпочтения, вливаясь в рыночный поток, усредняются на всем множестве индивидуумов, то преференции общества как такового, существующие наряду с ними, в процессе такой редукции не участвуют и определяются посредством механизмов политической системы. Формируемые в различных институциональных средах эти интересы дополняют друг друга.

Сборник статей, Социальный либерализм, 2016

Закон применительно к социальным организациям представляет собой устойчивую, объективную связь явлений или событий, присущую достаточно большому количеству организаций и обладающую неизбежной повторяемостью в теоретически и практически сходных условиях. Можно сказать, что социальные законы описывают отношения между людьми и группами и проявляются в процессе их деятельности. Множество социальных законов зафиксировано в форме законодательных актов или нормативных документов, определяющих поведение больших групп людей.

С. В. Загородников, Теория организации. Ответы на экзаменационные билеты, 2009

Энактивизм – это недавнее концептуальное порождение современной когнитивной науки и эпистемологии. С одной стороны, это странный неологизм, а значит, и некоторое новшество, в котором сплетено множество различных пересекающихся смыслов, касающихся природы активного познающего существа. В этой книге я пытаюсь раскрыть основные из этих смыслов. А с другой стороны, энактивизм строит философию за пределами привычных для классического понимания, да и современного взгляда аналитической философии, дихотомий, различений и разграничений. Энактивизм основывается на холистическом, целостном, интегральном взгляде на познание, на активность познающего субъекта или, вынося рассмотрение в более широкую перспективу, на когнитивного агента, каковым является всякое живое существо. Холизм же, в свою очередь, претендует на то, чтобы стать доминирующей парадигмой в философии и науке. Прошло время разделения и дифференциации, настало время соединения и интеграции.

Е. Н. Князева, Энактивизм: новая форма конструктивизма в эпистемологии, 2014

Концепция культурного солидаризма должна быть дистанцирована от современного проекта мультикультурализма, являющегося звеном идеологии глобализации и философской программы постмодерна. Мультикультуралистский проект – проект создания глобальной посткультурной общности с множеством «точек кипения», множеством посткультурных субтрадиций, сосуществующих в однородном пространстве постмодерна. Мультикультуралистский проект может быть рассмотрен как идея создания мировой посткультурной империи на основе опыта США как идеальной модели посткультуры. Мультикультуралистский проект не отражает духовного разнообразия планетарной культурной жизни, ибо основывается на мысли постмодерна, которая заявила о смерти субъекта как источника творческой активности. Вполне закономерно, что плюралистическая вселенная, мультиверсум мультикультуралистов ставит под сомнение понятие национальной культуры, утверждая принцип децентрированности, делает акцент на явлениях традиционно оценивавшихся в контексте нравственно-этической маргинальности. Данный проект обнаруживает претензию на инаковость не в других культурах и системах ценностей, а сводит ее к возможности репрезентации борьбы «жертв» с духовно-ценностным империализмом. Мультикультуралистская личность совмещает в себе различные текучие идентичности, находясь в состоянии кризиса культурной идентификации. Ее жизнь – жизнь маргинального субъекта, человека-кочевника с ценностно-аномальным сознанием и присущим ему гибридностью, метисацией, амбивалентностью, синкретизмом и ценностным релятивизмом. Теория мультикультурализма связана со специфически американской синкретической идеологией, в которой массовая посткультура «переваривает», ассимилирует различные культурные традиции, нивелируя и унифицируя их. Мультикультурное пространство узурпировано здесь приверженцами посткультурной универсальности, а постоянно обыгрывающаяся оппозиция «жертва/притеснитель» отражает оппозицию «массовая культура, посткультурное состояние/культура».

Сборник статей, Культура и мир, 2009

Структурная организация бытия означает, что любое материальное явление так или иначе устроено, структурировано. Иными словами, оно чаще всего представляет собой систему определенных элементов, организованных в единое целое устойчивыми связями. Очевидно, что таких систем в мире бесконечное множество, но им присуща и закономерная общность. Поэтому они могут быть сгруппированы в некоторые классы (формы) сущего – говорят, например, о физической, химической, биологической и социальной реальностях. Кроме того, обычно выделяют и структурные уровни в организации сущего: тогда к одному и тому же уровню могут быть отнесены те объекты, которые схожи между собой по своему строению и подчиняются некоторым общим законам.

Я. С. Яскевич, Философия и методология науки. Вопросы и ответы. Полный курс подготовки к кандидатскому экзамену, 2007

Что касается верхнего уровня, то он состоит из выделенного выше, в предыдущей горизонтальной структуре, гносеологического раздела (прослеживание эволюции взглядов на культуру в истории человеческой мысли) и части онтологического (анализа и сопоставления множества современных взглядов на культурный феномен). Причем здесь с целью получения наиболее адекватного представления о культуре целесообразно учитывать три следующих обязательных принципа анализа. Во-первых, феномен культуры необходимо рассматривать в широкой, а лучше предельно широкой, системе координат для того, чтобы избежать субъективизма в трактовке, и потому анализировать культуру в соотношении с человеком, т. е. в контексте философско-антропологической проблематики. Во-вторых, важно делать выводы на базе изучения историко-философских представлений о сущности культуры. Примечательную идею по поводу соотношения философского и научного видения культуры высказал В. М. Межуев: «В отличие от научного философское познание предельно контекстуально, имеет смысл лишь в границах определенной культуры… Наука в своих теоретических построениях обладает свойством всеобщности, выходящей за рамки любой культуры, философия – свойством культурной уникальности»[39]. Тогда поскольку философские представления о культуре имеют привязку к историческому времени, то для обоснования научного взгляда на нее нужно и важно проследить смысловые линии, историческое изменение акцентов, выстроить иерархию определений, которой принципиально не дает философия культуры в силу приведенного выше аргумента В. М. Межуева. Иными словами, необходим научный анализ самих историко-философских исследований культуры. В-третьих, следует привлекать естественно-научные разработки для определения границ и масштабов феномена культуры[40].

Л. М. Мосолова, Культурология и глобальные вызовы современности, 2010

Сознание отдельно взятых конкретных людей формируется под влиянием множества разнообразных факторов. В их число входит множество различных идеологий, а не одна какая-то определенная идеология. Люди приобретают какие-то элементы идеологии от окружающих их людей, в бытовом и деловом общении с ними, в процессе воспитания и образования, из литературы и средств массовой информации и т. д. Люди сами что-то изобретают, наблюдая окружающую реальность и обдумывая свой личный жизненный опыт. У них в сознании образуется то, что можно назвать их идеологическим состоянием.

А. А. Зиновьев, Идеология партии будущего, 2003

Разумеется, автор ни в коей мере не претендует на то, чтобы дать сколь-либо полное психологическое описание социальных проблем и явлений, имеющих ключевое значение для современного российского общества, а тем более для современного общества в целом. Это и в принципе невозможно, поскольку таких проблем и явлений можно выделить бесконечное множество, а практически каждая (каждое) из них, как отмечалось выше, имеет ярко выраженную психологическую сторону. Поэтому содержащийся в книге анализ осуществлен скорее в жанре case study, т. е. представляет собой психологическое изучение отдельных социальных явлений и направлен не на их сколь-либо целостное препарирование, а на то, чтобы обозначить и подвергнуть анализу их психологическую составляющую. При этом автор убежден в том, что выделенные им явления действительно существенны, концентрируют в себе важные характеристики и первостепенные проблемы современного общества.

А. В. Юревич, Психология социальных явлений, 2014

Различное видение современными мыслителями хода и перспектив исторического процесса, при всей разноплановости и многоуровности исследовательских позиций, в интегрированном виде позволяет сделать теоретическое обобщение о том, что в любом из возможных для социального контекста современности случаев процессы социальных изменений перерастают национальные и системные границы отдельных таксонометрических единиц структурного множества, составляющего сегодня собирательное понятие человеческого сообщества.

В. И. Карасев, Коррупция как механизм социальной деградации, 2005

Солидаризирующийся с Н. А. Бердяевым в основных философско-мировоззренческих позициях, но перемещая акцент на социальную сферу, выдающийся российско-американский социолог П. А. Сорокин всесторонне обосновал положение о том, что личность формируется, развивается и действует в системе совершенно определенных социальных координат. Но поскольку каждый индивид принадлежит не к одной, а к целому ряду различных социальных общностей (семейных, профессиональных, имущественных, политических, социокультурных и т. п.) одновременно, постольку своеобразная для каждой личности конфигурация таких общностей предопределяет многообразие конкретных проявлений личностного «Я» в различных социальных обстоятельствах и в различных социальных ролях, выполняемых ею. Поэтому, писал он, «наше Я» мозаично и плюралистично. Оно похоже на фацеточный глаз, составленный из множества различных «Я», объединенных в пределах одного организма как физического носителя этих «Я»[11].

Е. М. Бабосов, Человекомерность социальных систем, 2015