Мифология

Мифоло́гия (греч. μυθολογία от μῦθος — «предание», «сказание» и λόγος — «слово», «рассказ», «учение») — особая форма человеческого сознания, способ сохранения традиций в беспрестанно изменяющейся действительности, включает в себя народные сказания (мифы, эпос и т. д.). Мифология изучается в рамках научных дисциплин, например — сравнительной мифологии.

Мифология отличается от фольклора: миф — истинное, или представляющееся таким, знание о мире, принимаемое носителем мифологического сознания как действительное и не подвергающееся сомнению, в отличие от фольклора, который не обязан восприниматься как нечто правдивое и жизнеподобное. Фольклор есть художественно-эстетическое отображение мира и, являясь своего рода порождением мифологии, он сохраняет те или иные её черты, но не становится ей равным.

Так, Н. Б. Мечковская заключает: «Мифология — это исторически первая форма коллективного сознания народа, целостная картина мира, в которой элементы религиозного, практического, научного, художественного познания ещё не различены и не обособлены друг от друга. Фольклор – это исторически первое художественное (эстетическое) коллективное творчество народа (словесное, словесно-музыкальное, хореографическое, драматическое)».

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Мифология есть результат потребности объяснить мир и разобраться в явлениях природы. Пытливая мысль родового человека все время рвалась к постижению сил бытия природы и людей. Этот процесс шел через олицетворение в образах богов, перед которыми человек испытывал чувства удивления и преклонения. Мифология являла собой художественный способ объяснения или попытку объяснения явлений природы и жизни людей. Эта попытка объяснения осуществлялась через олицетворение сил природы. Мифология ориентирована на гармонизацию человека, общества и природы. В мифологии происходило метафорическое сопоставление природных и социокультурных явлений. Попытки объяснения сводились к рассказам о происхождении и творении. Мифология выражала не только наивные формы объяснения природных и социальных явлений, но и нравственное и эстетическое отношение к миру. Содержание мифа представлялось рядовому человеку вполне реальным и являлось предметом веры. Мифы утверждали лично и социально принятую в данном обществе значимую систему ценностей. Она же поддерживала и санкционировала соответствующие нормы поведения, взаимоотношения людей и их отношение к миру. Мифология входит основной частью в состав религиозных верований, а это составляет языческую форму религиозного сознания. Мифология включала в себя зачатки не только религии, но и философии, политических воззрений, различных форм искусства и всевозможных форм словесного искусства. Мифологическая культура сохраняет свою значимость на всем протяжении всемирной истории до настоящего времени, и никакая философия и наука не властны разрушить мифы.

Юлия Валерьевна Щербакова, Философия. Шпаргалка, 2009

Современные политические мифы, особенно те, которые формировались на протяжении долгого времени, существуют во многих вариациях, поскольку ни одно изложение не может быть абсолютно идентично другому. Когда мы говорим о существовании такого-то политического мифа, мы подразумеваем, что существует ряд изложений, более или менее совпадающих в значительном количестве аспектов. Иными словами, мы можем говорить о существовании политического мифа в том случае, если имеются различные повествования о приблизительно одних и тех же событиях, с приблизительно одними и теми же действующими лицами, дающие этим событиям приблизительно одинаковую общую интерпретацию и циркулирующие в данной социальной группе. Как и в традиционных мифологиях, политические мифы могут объединяться в системы, если они воспринимаются как взаимосвязанные по принципу бытования в пределах одной социальной группы и (или) имеющие общие элементы содержания. Более того: как священные мифы часто предстают перед нами в иных повествовательных формах (эпос, отчасти народная сказка), так и политические мифы зачастую принимают разнообразные формы, находят отражение в художественной литературе. Подобно священным мифам, политические мифы могут быть отражены в визуальных жанрах (живопись, плакат, монумент), а также в коллективных церемониях, ритуалах, особо почитаемых датах или географических точках.

Кристофер Флад, Политический миф. Теоретическое исследование, 1996

Мысль о том, что мифология и фольклор (особенно эпос) – это не что иное, как преломленная сквозь призму народного миросозерцания древняя история, развивалась еще Якобом Гриммом (1785–1863) в его классическом и, к сожалению, до сих пор не переведенном на русский язык труде «Немецкая мифология» (1835 г.). Но здесь он вовсе не был оригинален. Существует древнейшая традиция – считать богов, которые впоследствии стали объектом религиозного поклонения, по происхождению своему такими же людьми, как и простые смертные. Подобный подход присущ народам всех континентов, хотя схемы и модели самого обожествления не всегда и не у всех совпадали. И уж, конечно, сказанное никак не относится к позднейшему монотеизму мировых религий, рассматривающих бога как безличное и достаточно абстрактное Первоначало. Ничего похожего не было ни в египетской, ни в ведийской, ни в шумерской, ни в ассиро-вавилонской, ни в древнекитайской, древнеславянской, древнекельтской, древнегерманской, ацтекской и всем наборе северо-, центрально- и южноамериканских мифологий. Здесь боги изначально выступали как люди, разве что наделенные бо́льшими способностями и силой воли.

Валерий Демин, Загадки Гипербореи

Моделирование[52] является основной функцией всякой мифологии. Характер моделей мироздания меняется в процессе эволюции мифа. Общая направленность этой эволюции состоит в том, что если первые мифологические модели носят предметный характер и связаны с отождествлением мироздания с какой-либо природной вещью (гора, море, растение, животное) или с телом человека (в этом случае все сущее связывается с той или иной частью человеческого тела), то в поздних космологических мифах и в мифах о культурных героях создаются идеальные модели космической организации. Возникновение подобных моделей знаменует собой завершение эпохи господства «буквальной мифологии» и начало формирования древней натурфилософии, создатели которой мыслят еще «вполне мифологически».

Марианна Ростоцкая, Введение в науку о культуре (философия, антропология, история культуры), 2017

Мысль о том, что мифология и фольклор (особенно эпос) – это не что иное, как преломленная сквозь призму народного миросозерцания древняя история, развивалась еще Якобом Гриммом (1785–1863) в его классическом и, к сожалению, до сих пор не переведенном на русский язык труде «Немецкая мифология» (1835). Но здесь он вовсе не был оригинален. Существует древнейшая традиция – считать богов, которые впоследствии стали объектом религиозного поклонения, по происхождению своему такими же людьми, как и простые смертные. Подобный подход присущ народам всех континентов, хотя схемы и модели самого обожествления не всегда и не у всех совпадали. И уж, конечно, сказанное никак не относится к позднейшему монотеизму мировых религий, рассматривающих бога как безличное и достаточно абстрактное Первоначало. Ничего похожего не было ни в египетской, ни в ведийской, ни в шумерской, ни в ассиро-вавилонской, ни в древнекитайской, древнеславянской, древнекельтской, древнегерманской, ацтекской и всем наборе северо-, центрально- и южноамериканских мифологий. Здесь боги изначально выступали как люди, разве что наделенные бо́льшими способностями и силой воли.

Валерий Демин, Северная прародина Руси, 2017

Символы-архетипы автор теории обнаружил в мифах, легендах, сказках и поэтических произведениях, которые толковал как выражение «коллективного бессознательного», унаследованного человеком от многих тысяч его предков, а не приобретенного в результате личного опыта. Кроме того, Юнг относил к архетипам некоторые зрительные образы, например разделенный на четыре части круг (мандала) или крест, хотя и считал, что в связи с персонификацией бессознательного в виде ограниченного количества образов они могут принимать самые разнообразные формы. Теория Юнга таила в себе опасность растворения мифологии в психологии, а также расширения понятия мифа до продукта воображения в общем. В этом случае в качестве мифа воспринимался бы любой фантастический образ, возникший в галлюцинации, сне или описанный в индивидуальном литературном произведении.

Доброва Е. В., Популярная история мифологии, 2003

Интересно проследить, как Зауэр описывает эти перемены. Прежде довольствовались просто поиском комментариев в вещах литературных на вещи изобразительные. Кайе ввел практику сбора всех возможных (и невозможных) литературных и культурных свидетельств на данное произведение безотносительно ко времени, стадии развития и происхождению этих литературных, мифологических и прочих источников. Именно подобное желание перелопачивать «всю северную мифологию ради романских гротесков» вызвало негативную реакцию Шпрингера, в своих известных «Иконографических исследованиях» (1860) обратившего внимание на то обстоятельство, что существует «живая взаимосвязь между искусством и культурными воззрениями того или иного времени». Шпрингер предложил самым непосредственным образом отделять то, что в произведении искусства прошлого принадлежит более раннему времени и служит в данный момент чисто декоративным целям, от того, что непосредственно репрезентирует конкретное представление. То, чего не было в сознании народа, не могло быть и в искусстве. Развитие тех или иных представлений имеет следствием перемены в художественных типах. Подобные явные гегельянские положения шпрингеровской теории нашли себе практическое воплощение, по мысли Зауэра, во всех последующих иконографических исследованиях (и прежде всего – добавим от себя – в книге самого Зауэра). И та же Литургия в сознании народа присутствует не в виде ученой схоластической символики, а в форме проповедей и гимнов. Эта замечательная идея о том, что строительное искусство Средних веков, тот же феномен собора, требует иных комментирующих источников, более ориентированных на простое и непосредственное восприятие, более учитывающих особенности народного или, лучше сказать, низового сознания, – этой мысли суждено было большое научное будущее, начало которому положил тот же Эмиль Маль.

Ванеян С. С., Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии, 2010

В науке с эпохи Возрождения (У. Гарвей) метаморфоза как понятие используется применительно к растительному и животному миру, что сказывается на его интерпретации в гуманитарных дисциплинах вплоть до нашего времени, обычно с упоминанием, что оно заимствовано из наук о природе. В литературоведении оно появилось со времени формальной школы. По сути, его применение ограничивалось преимущественно зооморфными и антропоморфными преображениями, параллелизмами человек животное, что для культуры – частный случай. Метаморфоза трактовалась и как разновидность тропов, в целом связываясь с языком – производителем метафор и метаморфоз. В современной литературе лексема метаморфоза употребляется все чаще в самом разном понимании – и как термин, и как метафора, не попав еще в какие-либо специализированные словари. Задолго до того, как метаморфоза в качестве понятия получила собственно биологическое наполнение, античная мифология объясняла мир исходя из представления о метаморфозах. Способность к ним считалась свойством богов. Именно они совершали метаморфозы, посредством которых Овидий описал всю предшествующую ему историю, начиная с космогонии и кончая появлением звезды Юлия Цезаря. В таком широком контексте представление о метаморфозах ограничивалось по преимуществу трансформациями с пограничья антропоморфный – растительный, зооморфный; телесный, живой – окаменевший. Вместе с тем в мифологизированном сознании и традиционной культуре распространилось представление об оборотничестве. Оно не свойственно метаморфозам культуры последующих эпох, которые, в отличие от мифологических превращений, всегда необратимы, хотя могут бесконечно продолжаться.

Свирида И. И., Метаморфозы в пространстве культуры, 2009

Для нас эти мировоззренческие установки служат своего рода ключами к пониманию корневых основ древнейших мифов. Осмыслить их можно, лишь в случае, если подходить к ним с разных стороны, но непредвзято и нетенденциозно. Дошедшие до нас предания многослойны и могут быть непротиворечиво истолкованы с нескольких точек зрения. Собственно, на этом отчасти строится и мифологический символизм. Например, какое-либо древнее образное представление можно понять как описание одной или нескольких вполне конкретных реалий окружающего нас мира (Типичный пример подобного подхода – метеорологическая школа в мифологии.) Одновременно мы можем осмыслить их и как некие сугубо психологические феномены (здесь на ум приходят труды К. Г. Юнга или С. Грофа). Вместе с тем миф в силу своей всеохватности не является ни тем, ни другим. Или, что столь же справедливо, и тем, и другим. А также ещё чемто, чего мы до конца не знаем и что невозможно полностью осмыслить в рамках современных исторических или естественнонаучных знаний.

Гаврилов Д. А., Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля, 2009

Один из вопросов, которые необходимо затронуть – могут ли архетипы эволюционировать? Сам Юнг не дал не только ответа на этот вопрос, но и четкого определения понятия «архетип». Мнения на этот счет могут разниться: кто-то считает, что если архетипы являются изначальными первоосновами, то и эволюционировать (либо изменяться каким-либо другим образом) они не могут – напротив, все последующие образы будут строиться на их основе. Но эта позиция изначально скользка, потому как строится на понимании архетипических образов в призме античной мифологии, долгое время бывшей для европейцев неким эталоном для общего понимания мифологии в целом. Да, у греков с этим все просто: Марс – воплощение архетипа войны, Афродита – красоты, Зевс – главный менеджер… Каждый архетипический образ соответствует конкретной производственной функции. При этом часто забывался, а то и просто не принимался в расчет сам факт существования других мифологических традиций.

Недозрелов Алексей, Мифомоделирование в психологии и маркетинге, 2012

Тем не менее этот мифологический экскурс был необходим, чтобы показать – хотя бы эскизно, – какие таинственные силы стоят за сочетаниями несочетаемого в древних мифах. «Те силы, – писал Шеллинг, – которые… поднимаются из глубины сознания и раскрываются как силы теогонические, – ведь эти силы не могут быть иными, нежели те, что породили мир» (Философия мифологии. С. 342). Поэтому неудивительно, что на протяжении тысячелетий из глубин подсознания у людей разных эпох возникает образ Сфинкса как отражение загадочного Архетипа, мощно действующего в безднах человеческой психики наподобие природной силы. По Юнгу, подобные архетипические образы спонтанно и неожиданно появляются у современного человека во снах, видениях, фантазиях (нередко болезненных) совершенно независимо от уровня мифологической эрудиции. Знания о мистериальных законах, которые лежат в основе мифического синтеза, постепенно утрачивались, что привело, как я уже отметил несколько выше, к игровому, декоративному и сексуализированному истолкованию образа Сфинкса. Эдипова проблема (имею в виду решение античным героем загадки Сфинкса) оставалась актуальной для человека, но исчезала возможность дать ей соответствующее выражение.

Бычков В. В., Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая, 2017

Исторически философия представляет собой третью форму мировоззрения после мифологии и религии. Мифологическое мышление объясняло явления и процессы мира с помощью сверхъестественных сил, пронизывающих природу. В противоположность мифологии, религия четко отличие сверхъестественное начало от природы и персонализировала его. В результате этого возникло представление о Боге. Философия, несмотря на резкую критику мифологии и религии, трансформировало понятие сверхъестественного в понятие идеального, под которым стала понимать наиболее общие принципы, причины и закономерности развития мира. Таким образом, главное отличие философии от мифологии и религии состоит в ее более высокой степени рациональности.

Акулова А. А., История философии. Курс лекций в конспективном изложении. Учебное пособие, 2014

Но и в той научной области, которая занималась этой сферой этнонационального своеобразия, соотношение индивидуального / коллективного – в несколько видоизмененном виде – получило свое выражение. Вопрос оказался актуальным для фольклористических исследований, когда необходимо было определить авторство народных песен, преданий и сказок. Из простого на первый взгляд вопроса вырастала целая цепочка заключений о приемах анализа текста: согласно теории отражения в нем следовало обнаруживать историческую и бытовую реальность72. Чаще всего авторы руководствовались исключительно содержательным анализом произведений устного народного творчества, которые рассматривались как «продукт» отдельных индивидов («наивный реализм» в теоретическом мышлении[446]). В этом они следовали за своими предшественниками 1830-40-х гг., когда интерес романтиков к народной поэзии стимулировал активное собирание ее образцов. Наиболее важными представлялись древние эпосы, в которых виделось прямое отражение материальной жизни, картины мира и мифологии народа на стадии его «детства».

Лескинен М. В., Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности, 2010

Не в меньшей степени, чем практическим потребностям, происхождение и развитие науки обязано и мировоззренческим стимулам. Будучи не менее, если не более любознательными, чем сейчас, люди далекой древности пытались возместить недостаток знаний полетом воображения, смелыми домыслами, нашедшими воплощение в удивительно красивых мифологиях Египта, Вавилона и Шумера, Китая, Индии, античной Греции. В сознании той эпохи имело место причудливое переплетение научных наблюдений, мифологии и религии; вместилищем знания являлись мифы, сказки, эпос, многие компоненты которых теряются в попытках «перевода» содержащегося в них знания «на наш язык».

Торосян В. Г., Концепции современного естествознания, -1

Таков же мир современных информационных технологий – мир самостираюшихся и постоянно возобновляющихся образов. Но это также мир мифа, который в широком смысле слова есть словесный образ природы бытия как со-бытийности, предшествующей и идеям, и вещам. Подобно тому как организм реагирует на присутствие в нем инородного тела повышением температуры, доводящей порой до бреда, миф в своей фантастичности представляет собой бессознательный способ связи архе с историей. Эту задачу нельзя решить логически, но ее остроту можно снять как раз посредством иносказательности нарратива с его мотивом уподобления предметного мира отсутствующей, но вечносущей реальности, каковая есть чистая актуальность, непостижимая текучесть существования. Миф утверждает иерархию бытия, которой соответствует примат архе, т. е. изначального времени или, точнее, чистой временности над исторической хронологией. При этом в евразийском ареале реальность мифа, в отличие от европейской Античности, была осмыслена не в категориях умозрения и предметного опыта, а как чистая имманентность жизни: миф был встроен в историю. В результате на Востоке отсутствует противопоставление мифа разуму или истории и даже само понятие мифа, а архаическая мифология преобразилась либо, как у степных народов, в героический эпос, либо, как в Китае, в монументальное иносказание и этико-космологическую систему. Это означает, помимо прочего, что в Евразии реальность удостоверяется посредством ее самоустранения, самопотери. В общественной жизни это соответствует верховенству светской церемонности.

Малявин В. В., Евразия и всемирность, 2022

Исторически мифология была продуктом общинно-родового строя, когда первобытное сознание, не способное дифференцировать и абстрагировать, воспринимало мир природы тождественным миру людей, а отдельного человека – равным всему коллективу. Вот как формулирует исходные положения мифологического мышления А. Лосев, крупнейший специалист в области античной мифологии: «…Первобытный человек не выделяет себя из природы, для него все является таким же чувственным, каким является он сам, поэтому вся действительность, отраженная в мифологии, чувственна. И если, далее, человек на самом деле ничем существенным не отличается от окружаю щей его природы, то он не противопоставляет свою мысль окружаю щей его природе. Это – самая начальная и самая основная позиция мифологического мышления. В результате мифической интерпретации всей действительности как безусловно чувственной появляется идея о тождестве целого и части или убеждение в том, что все находится решительно во всем и в соответствии с этим принципом дифференцируется и организуется вся мифическая действительность. Наконец, если человек чувствует себя живым и одушевленным существом, то в условиях отождествления себя с природой он всегда одушевляет эту последнюю, населяя ее вымышленными живыми существами»[23]. Мифологический образ поэтому представляет собой метафору, обладающую для людей самым реальным существованием, а метафора как таковая остается по своей структуре мифом, то есть «непосредственным, вещественным тождеством идеи и об раза»[24].

Дорошевич А. Н., Стиль и смысл. Кино, театр, литература, 2013

Существуют серьезные разногласия относительно значения и использования термина «миф», поэтому сразу оговорим специфику использования этого термина в данной книге. В основе деления древних текстов (и текстов вообще) на мифы, легенды, саги, сказания и сказки обычно лежит чисто литературный критерий. Мы проводим грань между мифом и исторической правдой, полагая, что все относящееся к мифологии не заслуживает доверия. Критерий, которым мы пользуемся в этой книге, не является ни литературным, ни историческим. Мы выбрали для себя иной подход – функциональный. Миф – продукт человеческого воображения, возникший из реальной ситуации и имеющий некую определенную цель. Поэтому, говоря о мифе, правильнее задаваться вопросом не «Правда ли это?», а «Зачем он был нужен?».

Хук Самуэль, Мифология Ближнего Востока, 2009

В народном искусстве более распространенными являются женские образы. Доязыческое происхождение образа женщины несомненно. Предшествующий патримониальному устройству общества матриархат в сакрализации пространства использовал понятия одушевленности живого и неживого мира. Одушевленность – анимизм (от лат. anima, animus – душа), являлся этапом доязыческого всеобъемлющего духовного опыта. Дошедший до нас смысл одушевленности природы в образах женщины выражается в таких метафорических понятиях как Мать-сыра земля, Богородица-заступница, Параскева Пятница-судьбоводительница и др. Основная иконография женского образа в русском народном искусстве сохранилась в текстиле, отчасти в керамике. Дерево также не избежало влияния этого удивительного образа, полного силы, торжества предстояния, как это можно видеть, например, в швейке ярославского музея, архангельских «панках» (куклах), инкрустированных резных и расписных городецких изделиях, предметах текстильного ремесла. В восточно-славянской мифологии богиня Мокошь была единственным женским божеством древнерусского Пантеона, чей скульптурный образ был помещен в Киеве на вершине холма рядом с кумирами Перуна и других божеств. Параскева Пятница является в определенной мере образом-преемником Мокоши. С ней связаны понятия прядения и нитей судьбы.

Кошаев В. Б., Декоративно-прикладное искусство. Понятия. Этапы развития. Учебное пособие для вузов, 2014

Эволюция мифологии (как священного знания) в фольклор (т. е. в художественное знание, в искусство) может быть понята как история изменений в характере коммуникации, включавшей мифологические и фольклорные тексты (произведения). Мифология принадлежит фидеистическому общению; фольклор связан с мифологией в своих истоках, однако история фольклора состоит именно в преобразовании и частичной утрате фидеистических черт. Древнейшие формы художественного словесного творчества человека имеют ритуально-магический характер. Их содержательной основой были мифопоэтические представления о мире.

Альжев Д. В., История и теория религий: конспект лекций, -1

Нельзя было бы сказать, что наш разум совсем бессилен перед этой неведомой силой, этим удивительным флюидом. Мы более или менее представляем себе ту философскую традицию, ту духовную констелляцию, которая поддерживает и питает мифологию ауры. (Слово «мифология» в данном случае вовсе не означает «выдумка» или «иллюзия», а означает «эпистема» либо «архетип».) Напоминаю о главной теоретической «вилке» искусствоведения. При оценке художественных достоинств произведения мы опираемся в основном на две стратегические концепции. Одна восходит к Аристотелю, другая к Платону.

Коллектив авторов, Художественная аура. Истоки, восприятие, мифология, 2011

В заметках иезуитского миссионера Й.-Ф. Лафито (1681–1746) «Moeurs des sauvages americains, comparees, aux moeurs des premiers temps» (1724) делается различие между «фальшивым» и «настоящим» волшебством. С помощью «антропологии институции» Лафито опровергает ранних авторов (например, Л.А. Лаонтана, 1702) и их тезисы об абсолютном социальном и религиозном беспорядке малых народов [Kohl 1986: 63> 78]: «Ведь если кто подумает, что люди все эти столетия жили в обмане, под влиянием нескольких шарлатанов, то посчитает их просто дураками» [Lafitau 1752:175]. У изучаемых им народов задачей «настоящих» предсказателей или «жонглеров»19 было разоблачение обманщиков, а также борьба со злыми духами, с которыми шарлатаны якобы контактировали. «Восторг» и «состояние энтузиазма» Лафито приписывает аутентичному опыту, подлинность которого подтверждается наблюдаемой бесчувственностью находящегося в трансе [Lafitau 1752: 178]. Миссионер полагает, что «у шаманов есть врожденные способности, позволяющие проявиться божественному началу» (ср.: [Flaherty 1992: 65]). Подробно рассматриваются также инициальные ритуалы, активизирующие эту способность [Lafitau 1987:126]. Лафито сравнивает культуру коренных американских народов с мифологией и историографией западноевропейской античности (Грецией, Египтом, ветхозаветной иудейской культурой) и приходит к выводу, что во всех этих культурах присутствие предсказателей и магов было константным (ср.: [Flaherty 1992: 61])20. В истории гуманитарных наук Лафито считается основателем сравнительной этнологии [Коль 1986: 77], а его работа – одним из самых авторитетных культурологических исследований эпохи Просвещения. Следует отметить, что у Лафито отсутствует типичный для авторов последних десятилетий XVIII столетия, и в частности для Монтескьё, климатический детерминизм21. Немногочисленными предшественниками Лафито можно считать лишь испанских иезуитов, таких, как Б. де Лас Казас и X. Де Акоста22.

Сборник статей, Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика, 2006

Для понимания причин употребления членами традиционных обществ различных галлюциногенов, в том числе и алкоголя (который также относится к слабым наркотическим веществам), следует уделить особое внимание такому явлению, как шаманизм. Непредвзятый исследователь обнаруживает следы шаманизма как в мифологии европейских народов (широко известны такие разыскания применительно, скажем, к Эддам), так и в позднейших восточнославянских знахарских представлениях и т. п. (см., например, Косарев, 2008). Нам представляется, что уже собрано достаточно оснований считать по меньшей мере часть общеиндоевропейских языческих религиозных практик шаманскими по своей природе и содержанию (например, мистерии Одина и др.). Это мнение постепенно набирает все больший вес в глазах науки, и вопрос, скорее, в том, что считать шаманским, что нет, а также в какой мере они сохранились, допустим, в этнографической бытности. Иначе говоря, уместно говорить о различиях в толковании понятий «шаман» и «шаманизм» в науке применительно к различным этносам и историческим периодам. Механический перенос черт современного или недавнего урало-сибирского шаманизма на индоевропейцев (даже лесной полосы Европы) эпохи хотя бы раннего Средневековья – удел людей, плохо знакомых с методологией исторических исследований.

Гаврилов Д. А., Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля, 2012

Исследователь указывает на двуединую природу средневекового «метода (не столько осознаваемого, сколько традиционно бессознательного), – метода, соединяющего причину и следствие (миры «небесный» и «земной»), вечное и временное, символику и действительность. (.) Сближение реальной или легендарной истории с христианской или языческой мифологией способствовало литературному соединению актуальных социально-исторических проблем и философско-символических толкований в качестве объекта познания и метода изображения, который мы определяем как метод символического историзма»[82].

Ужанков А. Н., О специфике развития русской литературы XI – первой трети XVIII века: Стадии и формации, 2009

В эпоху Возрождения (XIV–XVI века), с его обращением к человеку и восприятием Природы скорее в мистическом (возрождённый неоплатонизм, герметизм), нежели рациональном духе, замедлилось развитие эмпирических наук, исследующих косную материю (Дугин, 2002). Однако на протосистематике возрожденческий поворот сказался вполне благотворно: возвращение к античным источникам фактов (Феофраст, Плиний), а не логических схем (Аристотель), одухотворённое новым пониманием Природы и места в ней человека, стимулировало интерес к частностям – к натуралиям как таковым, к их рассмотрению не столько как «диковин», сколько как средства для удовлетворения физиологических, эстетических и частью этических потребностей человека (Ogilvie, 2006). Соответственным образом этот материал в учёных описаниях того времени и систематизируется – по степени его значимости для человека. С точки зрения христианской традиции в таком принципе упорядочения растений и животных нет произвола, идущего против «природы вещей». На самом деле оно отражает то обстоятельство, что согласно библейской мифологии Бог создал всякую тварь водную и земную на потребу человека (Быт. 1: 28–30). А раз так, то её (твари) пригодность для нужд человека есть часть её естества.

Павлинов И. Я., Биологическая систематика: Эволюция идей, 2011

Примерно в это же время развивалась и вторая школа изучения мифологии – антропологическая. Она рассматривала мифы как некоего рода изначальные знания, дарованные человечеству, знания научные и магические. Как ни странно, но рассмотрение мифа с точки зрения магии, как древнейшей универсальной формы мировоззрения, подарило научному миру замечательное исследование «Золотая ветвь», принадлежащее перу Джеймса Джорджа Фрэзера.

Мифология. Для тех, кто хочет все успеть, 2016

Древнерусская культура относится к сакральному типу культуры, по отношению к которой языческая культура древних славян может быть охарактеризована как культурная архаика или протокультура, основой которой выступает первобытный анимизм или архаический традиционализм. Славянскую архаику, собственно, нельзя охарактеризовать вполне как мифотворческую культуру. По сравнению с классической мифологией Древней Греции, славянская мифология бедна сюжетами, но богата персонажами. Славянский космос – густо населенный мир духов и живых существ, то есть одушевленный мир живой природы. Такой «стиль» мышления более архаичен, в нем доминирует первобытный анимизм, а не мифологический космологизм или антропоцентризм. На архаическую форму сознания была трансплантирована христианская картина мира, которая привнесла представление о вертикальном строении мира, духовной природе человека, идею творения, боговоплощения и вечной жизни. Христианство, по выражению выдающегося исследователя культурной истории России А. М. Панченко, избавило русского человека от страха смерти, дало свободу. Зримыми истинами нового учения и новой культуры стали художественные произведения – образы духовного мира. Храм, икона (образ), слово – смысложизненные и идеалообразющие категории средневековой культуры, ее духовные лики и идеалы.

Жукова О. А., Избранные работы по философии культуры, 2014

При этом подчеркивается различие менталитета индейцев и европейцев, поскольку без этого допущения невозможно правильное понимание ни их мифов, ни условий их жизни. Различие воззрений индейцев и европейцев столь же велико, как широка пропасть, разделяющая концепции и философские течения Востока и Запада. Тем не менее мы обнаруживаем в мифологии североамериканских индейцев многие черты, характерные для бессмертных сказаний других народов Восточного полушария. В основе любых мифов, будь то азиатские, европейские или североамериканские, лежат сходные представления, и если мы обнаружим в американской мифологии некоторые особенности, которых нет в мифах Древней Греции, Рима и Египта, то можно не сомневаться: они вызваны особыми условиями окружающей среды и обычаями, сформированными климатом и другими естественными факторами.

Спенс Льюис, Мифы североамериканских индейцев, -1

На закате первобытной культуры у людей развивается мифологическое мировосприятие, человек переносит на окружающий мир свойства, которые замечает в самом себе, предметы представляются ему одушевленными наделенными волей, сознанием и эмоциями. Мифы складываются в целостную картину мира, единообразно объясняющую и природные и социальные явления. В мифологии содержались зачатки науки и веры, искусства и философии. Подобно всей первобытной культуре, носившей нерасчлененный характер, мифология также была единым образованием, в котором были систематизированы все имевшиеся взгляды на мир.

Ефремова М. Г., Культурология, 2012

Хотя в античной мысли в начале всего стоит демиург, однако уже в ранней античной натурфилософии зреют черты того стиля мышления, который впоследствии приведет к пантеизму, к природе как «внутреннему мастеру». (Речь не идет даже о тех явных и вполне осознанных выражениях атеизма, о которых сообщает нам античная история). Как мы постараемся проследить, уже раннее античное мышление все менее удовлетворяется, так сказать, автоматической ссылкой на богов в вопросах устройства Вселенной и происходящих в ней процессов, и все более соразмеряет их действия с естественными законами, даже при допущении, что эти законы ими же установлены. (И здесь есть определенная аналогия с обществом, в котором не позволено преступать самими же людьми установленные законы). Хотя поначалу античное мышление не различает природное и сверхъестественное, материальное и идеальное, чувственное и сверхчувственное, фантастическое и реальное, возможное и невозможное, тем не менее именно систематический поиск причинно-следственных связей природы в наибольшей степени составляет ядро той рационализации, которая, как замечает Ф. Кессиди, ведет если не к порождению философии из мифологии, то к отделению, выделению ее из последней126. С поиском рациональных объяснений меняются нормы и представления даже здравого смысла, происходит его «онаучивание».

Торосян В. Г., Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века, -1

В качестве общего инструмента, систематизирующего знания по мере возможности, выступает мифология. Мифология в синкретической и традиционалистской культуре выступает в роли всеобщей формы отражения реальности, формирующего мировоззрение человека, его общие представления о роли и месте человека в системе мироздания, его возможностях, его взаимоотношениях с богами и природой. Мифология – это недифференцированное синкретическое знание, не делящее мир на части; в мифе все возможно – любые превращения и любые высказывания о мире безотносительно к истине, потому что основное содержание знания передается не понятиями, а символами и образами. Высшим уровнем мифологического сознания является мудрость. Мудрость – мифологическая рефлексия культуры, констатирующая расстановку предельных противоречивых оснований жизни человека в синкретическом единстве с миром. Мудрость не анализирует и не исключает противоречия, она их только обозначает как данность. Задачей мудрых высказываний является не выяснение истинности, а фиксация того, что есть, как бывает в жизни, обучение человека умению выбора поступков, необходимых для индивидуального выживания. Выявление же истины необходимо для решения более перспективных задач, ставящихся уже в рефлексии понятийного масштаба, а именно: оно может быть сопряжено с гибелью отдельного человека, но выживанием всего общества.

Коллектив авторов, Концепции современного естествознания. Учебное пособие, 2009

Мифы утверждали лично и социально принятую в данном обществе значимую систему ценностей, которая поддерживала и санкционировала соответствующие нормы поведения, взаимоотношения людей и их отношение к миру. Могущественным богам, обитающим на Олимпе, приписывались человеческие пороки (зловредность, мстительность, любвеобилие, измены, любовные распри и пр.). Содержание мифа представлялось рядовому человеку вполне реальным и даже в высшем смысле реальным и являлось не формой реального знания, а предметом веры. Мифологическое мировоззрение выражалось и в повествованиях, и в действиях: обрядах, танцах и т. п. Мифология включала в себя зачатки не только религии, но и философии, политических воззрений, различных форм искусства и всевозможных форм словесного искусства.

Философия. Шпаргалки, 2013

Вместе с тем, говоря о постепенной доместикации одного из тотемных образов Великой Богини, связанного с небом, мы отчётливо наблюдаем одно важное обстоятельство: полного замещения старого матриархального образа новым (тоже матриархальным) так никогда и не произошло. В мифологии разных народов мы можем видеть, как уживаются вместе образы небесных лосих, диких туриц и одомашненных коров. Так, как свидетельствуют русские этнографические источники, с которых академик Рыбаков начал свой анализ небесных религиозных верований разных народов Северной Евразии, у славян в памяти, наряду с новыми, сохранялись и древнейшие мифологические пласты, обожествлявшие и возвеличивающие Небесную Лосиху. Учёный пишет: «Важнейшим разделом русского народного искусства являются те категории предметов, которые соприкасаются с культом, с ритуальными действиями, с устойчивыми религиозными (в том числе и языческими) представлениями»[27].

Чураков Д. О., Загадки матриархата: Антропогенез, история, миф: монография, 2018

Меня очень заинтересовала идея «смыслового дна» культуры России и положение о том, что «Об этом своем абсолютном прошлом культура никогда, ни на одном из последующих этапов и уровней своего развития не забывает, и эта семантика культурной памяти постоянно присутствует в дальнейшем культурно-историческом развитии цивилизации в качестве её ментального «фундамента», по-разному оцениваемого на разных этапах и ступенях развития культуры. Такую миссию выполняют мифология, исторические легенды, обряды и ритуалы, сакральные реликвии, вещи, символизирующие «абсолютное прошлое» и т. п. (глубинные смысловые структуры).[41]

Коллектив авторов, Исторические повороты культуры: сборник научных статей (к 70-летию профессора И. В. Кондакова), 2018

В этом историческом процессе обнаруживается, что воля к культуре составляет важнейшую черту европейского человечества, стремящегося, подобно царю Мидасу, превращать всё, к чему прикоснется его рука, в золото культуры. Эта рука превращает в культуру религию, культ и богослужение, мифологию и философию, искусство и науку, историю, политику и хозяйство, семью и семейные отношения, воспитание, образование и язык, традиции и правила поведения древнего и современного человека, жизнь и смерть людей. Вместе с тем эволюция представлений о самом творчестве стала причиной распространения его предметной области далеко за границы творчества и самой культуры.

Сборник статей, Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия, 2017

То, что Есенин в русской культуре является особой знаковой фигурой, постигли уже его современники при жизни поэта. Далее этот постулат также не вызывал сомнений. По мнению современного архивариуса С. В. Шумихина, «Сергей Есенин в русской культуре фигура культовая».[16] Издавна существует есенинская мифология, сводимая к следующим аспектам: 1) миф, созданный Есениным о самом себе (в автобиографиях, автобиографических интервью и лирических произведениях); 2) миф, творимый народом; 3) миф, создаваемый литературоведами; 4) миф, сотворенный современниками – родными, друзьями и знакомыми поэта (С. В. Шумихин выделил три первых типа мифов[17]).

Самоделова Е. А., Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций, -1

И древнее мифологическое, и современное сознание роднит общее отношение ко времени как к непостижимой тайне. Проблему времени, как, впрочем, и пространства, индийские мудрецы рассматривали в разных ракурсах. Но во всех случаях они придавали ему всесильную власть. В мифологии циклическое время воплощалось в образе божества Кала, первоисточника вселенной. Времени приписывается демиургическая роль; через него выявляется мир, то есть время выступает как синоним проявленности феноменального мира. Имя его происходит от индоевропейского корня со значением вращения. Оно, как «великий океан творений», заключает в себе все живые существа, которые из него исходят и в него же возвращаются, «на круги своя».

Альбедиль М. Ф., Индия: беспредельная мудрость, 2003

То обстоятельство, что японские мифологические образы использовались в дальнейшем только в религиозной области, нередко приводит к неверной трактовке происхождения собственно японской морали исключительно из религиозного мировоззрения.[84] Однако именно в недрах японской мифологии, ещё до появления развитых религиозных доктрин, возникли протонравственные понятия, нашедшие отражение, в частности, в именах божеств «Кодзики».[85] Следовательно, знакомство с ввезёнными из Китая и получившими широкое распространение буддизмом и конфуцианством не было первотолчком в развитии нравственных представлений в Японии. Превозношение влияния «китайских учений» ведёт к тому, что буддийская и конфуцианская этики выступают в качестве почти единственных факторов формирования японской морали. Последняя же рассматривается не как отражение и выражение стихийно складывавшихся форм общественного сознания (этическая теория или моральный кодекс сами по себе не могли решающим образом воздействовать на практическое формирование нравов), а как просто заимствованная и прошедшая в неизменном виде через века истории.

Скворцова Е. Л., Духовная традиция и общественная мысль в Японии XX века, 2014