Легенда

Леге́нда (от ср.-лат. legenda «чтение», «читаемое») — жанр несказочного прозаического фольклора. Письменное предание о каких-либо исторических событиях или личностях.

Отличия легенды от иных жанров:

от мифов — легенды независимы от ритуала;

от преданий — события могут относиться как к прошлому, так и к настоящему и будущему;

от волшебной сказки — легенда рассказывает о чуде как о достоверном событии.В широком смысле — недостоверное повествование о фактах реальной действительности.

В переносном смысле относится к овеянным славой, вызывающим восхищение событиям прошлого, отображенного в сказках, рассказах и т. д. Как правило, содержит дополнительный религиозный или социальный пафос.

Легенда — приблизительный синоним понятия миф; главные герои рассказа — обычно герои в полном смысле слова, часто в событиях непосредственно участвуют боги и другие сверхъестественные силы. События в легенде нередко преувеличиваются, добавляется много вымысла. Поэтому учёные не считают легенды полностью достоверными историческими свидетельствами, не отрицая, впрочем, что в большинстве своём легенды основаны на реальных событиях.

Легенды делят на религиозные и социальные.

Легенды, как правило, были устными рассказами, часто положенными на музыку; передавались легенды из уст в уста, обычно бродячими сказителями. Позднее множество легенд было записано.

Поскольку, когда о ком-либо слагали легенды, это означало общественное признание его деяний, слово приобрело дополнительный смысл: так называют события и деятелей (например, «Легенда рока»), получивших признание и почёт.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Известно, что самые первые представления о мире и о своем месте в нем человек выразил в мифах, легендах и преданиях. Они повествуют нам о тех событиях, которые якобы происходили. Некоторые исследователи ставят под сомнение достоверность этих рассказов, а другие считают их верными источниками информации о древнейших событиях. Представляется оправданным мнение второй части исследователей. Посмотрите, например, как много реальных исторических событий отражено в виде легенд и преданий в христианстве. Нельзя отрицать и того факта, что в мифологии разных народов рассказывается об одних и тех явлениях. Например, рассказы о Всемирном потопе встречаются у многих народов мира.

С. П. Филин, Концепции современного естествознания

Еще будет сказано о связи «Ночного видения Фингена» и диннхенхас в соответствующих главах. Сейчас стоит отметить только, что, судя по фрагменту из Ренских диннхенхас Шлиге Дала, текст повести использовался составителями корпуса диннхенхас в XII в.: «В ночь рождения Конна были найдены эти дороги, как сказано в „Ночном видении Фингена“» (Aídci geine Cuind tra frithea na roit sea, amail asbeir Airne Fingin)[49]. В случае же истории священного дуба Эо Мугна текст повести почти не оказывает влияния на диннхенхас. Интересный пример различной интерпретации одного и того же мифологического события в «Ночном видении Фингена» и диннхенхас можно найти в истории о появлении (излиянии) реки Бойн в ночь рождения Конна. Легенда, связанная с названием реки, особенно интересна, так как название Boand в своей древнейшей форме появляется уже у Птолемея как Bououinda «белая корова [богиня]»[50]. В метрическом и прозаическом варианте диннхенхас Боанн отсутствует упоминание ночи рождения Конна в контексте появления реки из пострадавшего одноглазого и одноногого божественного тела (Gwynn. Met. Dind., III, 27). Таким образом, не была ли древняя история о богине-реке позднейшей вставкой в легенду о рождении Конна в «Ночном видении Фингена»? Есть основания предполагать, что все подобные истории в повести просто соответствовали ритуальной модели и были позже собраны некими literati в одном предании. Вероятно, феномен вторичной космогонии после рождения короля существовал в Ирландии еще до создания «Ночного видения Фингена». Материал диннхенхас мог быть включен в это предание в качестве своего рода мнемонических историй для запоминания/фиксации мифологического события, несмотря на реконтекстуализацию сюжетов легенд. Важно также, что почти во всех этих легендах-вставках речь идет о космогонии посредством наделения именем: получая то или иное название, черта ландшафта появляется в реальности племени или всего острова.

Григорий Бондаренко, Мифология пространства древней Ирландии

Рассказ можно считать древнейшим и первым из литературных жанров. Краткий пересказ события – случая на охоте, поединка с врагом и тому подобное, – уже является устным рассказом. Расцвеченная домыслом и поэтизированная легенда, сказка, миф, то есть культивированная литература, появляются позднее. В отличие от прочих родов и видов искусства, условного по своей сути, рассказ исконно присущ человечеству, возникнув одновременно с речью и являясь не только передачей информации, но и средством общественной памяти. Рассказ есть изначальная форма литературной организации языка.

Михаил Веллер, Технология рассказа

Исходя из всего сказанного, мы можем отделить миф от иных форм повествования на основе следующих критериев: миф есть рассказ, приобретший статус священной правды внутри некоей социальной группы (или нескольких); при этом он, вероятно, не имеет священного значения в глазах наблюдателя, который определяет его как миф. Мифы следует отличать от бытовых сказок, волшебных сказок, назидательных басен и прочих повествовательных форм, которые не имеют в данном обществе статуса священной истины. Мифы также не тождественны легендам, которые в данной социальной группе (или нескольких группах) почитаются за истину, однако не несущую священного смысла. Наконец, мифы отличны от исторических повествований, которые не сакральны, хотя и считаются истинными внутри данной социальной группы и принимаются за истину, по крайней мере в широком смысле, сторонним наблюдателем. Само собой разумеется, что в действительности границы между различными категориями повествований размыты. Как мы увидим впоследствии, то же самое можно отнести и к рамкам современного политического мифа.

Кристофер Флад, Политический миф. Теоретическое исследование

И действительно, Филипп Смит в цитированном исследовании пишет: «Те, кто расценивает ее (историю Атлантиды) как чистый вымысел, приписывают ее происхождение очень древнему преданию, имеющемуся еще у Гомера и Гесиода, – оно повествует, что духи умерших героев жили на крайнем западе за рекой Океан, за пределами населенной земли. Весьма вероятно, что невообразимое процветание и счастье Атлантиды было до некоторой степени связано с их поэтическими представлениями о этом крае, – острова, фактически обнаруженные за побережьем Африки, были названы островами Блаженных. Но тем не менее важные фрагменты легенды так и остались необъясненными: ее мифологический характер, ее происхождение от египетских жрецов или из других восточных источников, а также наиболее значительная часть рассказа Платона: предполагаемый конфликт народов Атлантиды с народами Старого Света». Этот проницательный писатель в своих замечаниях зрит в корень проблемы. Он говорит, что, если вера в Атлантиду и в самом деле была мифологической, каким-то образом связанной с религией или просто вымышленной историей греков, сторонники этой теории не могут так просто заявлять это, а должны представить доказательства, объясняющие ее мифологическое происхождение. Нельзя, конечно, со стопроцентной уверенностью утверждать, что все предания основаны на достоверных фактах.

Льюис Спенс, Атлантида. История исчезнувшей цивилизации, 1927

За время развития цивилизации человечество накопило бессчетное количество самых разнообразных историй, передающих значимую и ценную информацию от предыдущих поколений последующим. Это своего рода кристаллизованная мудрость предков, оформившаяся в виде притч, сказок, метафор, легенд, мифов, басен, афоризмов, шуток, былин и саг. Начиная с мифов, уводящих нас в глубины воспоминаний человека о своем опыте, рассказывание историй выступало механизмом передачи и развития идеи. Еще в диалогах Платона можно прочитать о том, как в давние времена женщины рассказывали своим детям символические истории – мифы (mythoi). Мифы – это результат коллективной народной фантазии, с помощью которой люди объясняли окружающий мир и происходящие явления, чтобы лучше в нем ориентироваться. Мы располагаем и более ранними сведениями об использовании историй – на древнеегипетских папирусах и каменных стелах были обнаружены волшебные сказки. Наиболее известная – о двух братьях, Анупе (греч. Анубис) и Бате. Действие в ней разворачивается по той же схеме, что и в других сказках о двух братьях, которые можно услышать сейчас в европейских странах. Таким образом, можно говорить о письменной традиции трехтысячелетней давности. И что поразительно, основные мотивы с тех пор почти не изменились. Более того, некоторые сказочные темы дошли до нас из далекой древности практически в неизменном виде.

Д. В. Ковпак, Уроки мудрости. Притчи, байки и истории от психотерапевта, 2018

Поскольку всякая вера нуждается в обосновании ее реальными фактами, люди стали придумывать легенды о происходивших в различных местах чудесах, связанных с именем бога. Например, у Иисуса Христа, как у реального исторического лица, появилась биография, составленная его учениками. Легенда настолько прочно вошла в историческую обстановку, что стала восприниматься как рассказ о реально существовавшем человеке.

В. П. Ситников, Кто есть кто в мире мифологии и религии, 2010

Многие из сказаний и легенд Палийского канона имеют аллегорический или символический смысл. Ранних буддистов гораздо больше занимала значимость событий, нежели точность исторических деталей. Мы увидим, что в появившихся позднее жизнеописаниях Будды имеются иные, и притом более подробные, описания многих эпизодов. Например, в том, что приводится в Ниданакатхе, такие важные события, как решение Гаутамы покинуть отчий дом или процесс обретения им просветления прописаны гораздо подробнее по сравнению с более скудным формальным описанием этого события в Палийском каноне. Сказания более позднего времени к тому же более насыщены мифологическими элементами, нежели Канон: в них появляются боги, содрогается в знак подтверждения слов Будды земля, волшебным образом сами собой открываются ворота дворца. Еще раз повторюсь – было бы ошибкой считать, что эти события с участием магических сил являются позднейшими домыслами к первоначальной легенде о Будде. Резоннее предположить, что эти более упорядоченные биографии основываются на утраченных жизнеописаниях Будды, которые были скомпилированы примерно в тот же период, когда окончательно сформировался Палийский канон – спустя столетие после смерти Будды. Древних буддистов наверняка нисколько не заботило, что эти истории с откровенно сказочными деталями отличаются от тех, что приводятся в Каноне. Они отнеслись бы к ним просто как к иному толкованию известных событий, подчеркивающему их нравственный и психологический подтекст.

Карен Армстронг, Будда, 2001

Но не нужно забывать о том, что литературное наследие народа состоит не только из его сказок. Баллады, которые пели эти люди, рассказы о героях, появлявшиеся в различные периоды истории, их легенды (если этот термин использовать в правильном значении), более литературные сочинения их романистов, представления о сверхъестественном, истории о древних зданиях и замках – все это входит в понятие «фольклор». Поэтому я выбрал для своей книги те из многочисленных сочинений, которые, на мой взгляд, позволят читателям сформировать всестороннее представление об истории Бретани. По этой же причине я включил в это сочинение рассказы о древних каменных памятниках страны и описания самих этих сооружений. Циклу легенд о короле Артуре, а в особенности тем из них, которые связаны с Бретанью, я посвятил отдельную главу. Кроме того, я посчитал необходимым, рассказывая о Бретонской земле, уделить внимание лэ (рифмованным двустишиям. – Пер.) Марии Французской. Пересказу историй о святых, которыми изобилует бретонскаялитература, также отведена отдельная глава. Материалом для нее я обязан мисс Хелен Маклеод Скотт, которой удалось сохранить в своем сердце дух кельтов. Несколько разделов я посвятил черной магии Бретани, а также эльфам и духам, обитающим на своих торфяниках и в лесах. Не остались без внимания и истории о великих воинах и защитниках. Для того чтобы помочь читателю почувствовать дух Бретани и воспринять пересказы ее историй без ощущения, будто он столкнулся с повествованием о народе, о котором ему ничего не известно, я привел в этой книге небольшое описание природы и истории Бретани.

Льюис Спенс, Легенды и рыцарские предания Бретани, -1

Весь вопрос: как читать? Ведь каждое произведение устного народного творчества, которое после обнародования, естественно, перестает быть устным, – это многоаспектный и многоуровневый источник информации о древнейшей культуре, истории, мировоззрении, менталитете, обычаях и верованиях тех, кто много тысяч лет тому назад слагал легенды и сказы, а затем – на протяжении опять же многих тысяч лет – передавал предания из уст в уста, от родителей к детям и внукам, от одного поколения к другому. Потому-то в наиболее архаичных произведениях фольклора обнаруживаются такие пласты древнего народного видения далекой истории, какой не найти ни в одном письменном источнике.

В. Н. Демин, Гиперборейские тайны Руси, 2006

Источниками для логографов, как историков прошлого, служили, кроме скудных документальных свидетельств, те же самые устные предания, из которых черпали поэты, рассказы жрецов и, наконец, произведения этих самых поэтов. Таким образом значительная доля труда логографов в этой области сводилась к прозаическому переложению известий о лицах и событиях, воспетых ранее Гомером, Гесиодом, кикликами и другими поэтами. Акусилай перекладывает в прозу, не без некоторых отступлений впрочем, поэмы Гесиода, Дионисий из Милета называется «киклическим писателем», а иные киклики цитировались в древности как «поэтические историки». Только в таком смысле можно и должно допускать влияние поэзии на прозаическую историографию и некоторую преемственность последней от первой. Влияние другого рода, более прямое и действительное, поэзии на прозу принадлежит позднейшей поре историографии, обнаруживаясь впервые на Геродоте. И в этом отношении аналогия прозы с драмою очевидна: о влиянии эпоса на драматургов доэсхиловских мы не знаем ничего, тогда как Эсхил, по преданию, называл свои трагедии крохами от гомеровской трапезы. Достаточно вспомнить здесь, как ближайший наставник Геродота Паниасис обработал Геракловы легенды в четырнадцати песнях и в значительной поэме изложил странствования ионян и судьбу их колоний и как наш историк под влиянием родственника – поэта обращал особенное внимание на те же предметы. Потому зависимость Геродота от эпической поэзии не подлежит сомнению. «Один только Геродот был вполне гомеристом», – замечает о нем Лонгин. Близость к Гомеру видна на каждой странице Геродотова текста, доказана учеными давно и состоит не в тождестве отдельных только слов и оборотов, но также во всем плане труда и в общем его характере.

Геродот, История Древней Греции, -1

Разграничение мифа и исторического предания, легенды вызывает множество разногласий, потому что является в значительной степени условным. К историческим преданиям относятся те произведения народного творчества, в основу которых положены события, действительно имевшие место в истории. Таковы предания, рассказывающие об основании городов (Рима, Киева, Фив и др.), о войнах, видных исторических деятелях и др.

Е. В. Доброва, Популярная история мифологии, 2003

Родословная потомков Ноя и основанные на ней легенды были когда-то чрезвычайно популярны на Руси и породили вереницу апокрифических сочинений. Насчитывается около ста списков подобных «повестей» – преимущественно ХVII века; некоторые из них полностью вошли в хронографы и летописцы (например в «Мазуринский летописец»). Публикация данных произведений, исключительно важных для понимания русской предыстории и становления национального самосознания, прекратилась еще в прошлом веке. Современные ученые вообще считают их продуктом чистого сочинительства. Сидел якобы некто (и откуда такой прозорливец взялся?), глядел в потолок и от нечего делать сочинял что в голову придет, а другие потом у него списали. Так ведь получается? Но нет! Безымянные авторы, вне всякого сомнения, опирались на какие-то не дошедшие до нас источники (если не письменные, то устные). Следовательно, ядро этих повестей опирается на действительную историю, хотя и закодированную в виде образов дописьменного творчества народных масс.

В. Н. Демин, Загадки Гипербореи, -1

При этом нельзя не учитывать, что у Геродота скифский миф представлен в том виде, в каком он обращался в эллинской причерноморской среде. Вместо исконного скифского персонажа в нем фигурирует Геракл – традиционный герой многих греческих легенд. С точки зрения эллина, брак Геракла со скифской богиней – не более чем краткий эпизод в его богатой событиями биографии (это хорошо видно на примере версии Эп, где этот мотив фигурирует именно в таком контексте). Поэтому греческий рассказчик отдает предпочтение тому варианту скифской легенды, где испытание сыновей и установление царской власти в Скифии осуществляет местная богиня, а не Геракл, который, по его представлениям, должен был удалиться из Скифии, не дождавшись возмужания сыновей. Но для скифов то-го времени, к которому относится рассматриваемый сосуд, при господстве у них обычая наследования царской власти «прочно по мужской линии» [Граков 1950: 12] вполне естественно большее внимание к образу божественного мужского предка их царей, тем более что получение младшим сыном отцовских атрибутов есть своего рода инвеститурный акт, а весь миф, как показал уже Б. Н. Граков [1950], служил в Скифии для обоснования законности царской власти. Представляется поэтому, что указанное расхождение между рассказом Геродота и воплощением того же сюжета на воронежском сосуде не опровергает предложенной интерпретации рассмотренного изображения и в то же время служит дополнительным источником для суждения о том, какую роль данный миф играл в социально-политической идеологии Скифии.

Д. С. Раевский, Мир скифской культуры, -1

Значит ли все сказанное, что мифы – сплошная выдумка? Ничуть! Они вполне поддаются научному анализу и реконструкции первоначального смысла. В мифологических сюжетах и образах закодированы и реальные события далекого прошлого, и отголоски стародавних общественных отношений и норм поведения, и представления о мироздании и его законах, и память о катастрофах в истории Земли и великих переселениях народов. Именно в таком смысле следует понимать энергичное утверждение Н.Ф. Федорова: «Мифология не басня, а истина, действительность, и никогда ее не убьет метафизика»[12]. Применительно к истории вообще и русской истории в особенности не менее определенно высказался Г.В. Вернадский: «…Следы древней исторической основы могут легко быть обнаружены под мифологическим покровом»[13]. Не менее определенно сказал П.А. Флоренский: «Легенда не ошибается, как ошибаются историки, ибо легенда – это очищенная в горниле времени от всего случайного, просветленная художественно до идеи, возведенная в тип сама действительность». Могу к этому присовокупить еще и афоризм великого Вольтера: «История – это ложь, которую разделяет большинство историков».

В. Н. Демин, Северная прародина Руси, 2017

В третьей статье альманаха[18] излагается важная для понимания концепции праведничества Толстого история его знакомства с народным сказителем былин и легенд В. П. Щеголенком, оказавшим весьма существенное влияние на позднее творчество писателя. В работе В. Калугина есть ценный источниковедческий материал для изучения народных рассказов Толстого. Достоин внимания конкретный разбор легенды «Архангел», проведенный в статье Калугина с учетом не только повествования Щеголенка, записанного Толстым, и собственного рассказа писателя «Чем люди живы?», но и версии А. Н. Афанасьева (сборник «Русские народные легенды») и версии, зафиксированной одним провинциальным священником и опубликованной в «Памятниках древнерусской церковно-учительной литературы» (Вып. 2. СПб., 1896). Однако мысль литературоведа лишь скользнула по древнерусским источникам рассказа Толстого, не проникаясь целиком их своеобразным для XX века духом. Поэтому не могло быть и конкретного обстоятельного вывода из разбора и сравнения четырех версий легенды о падшем ангеле. Любопытно восприятие Калугиным некоторых эпизодов легенды-источника толстовского рассказа. Так, у Афанасьева ангел кидает камни в крест, а на кабак молится (на кресте он видит черта, над кабаком – ангела). Калугин называет этот эпизод «колоритнейшей сценой», усматривая в ней, по-видимому, антиклерикальный мотив и не учитывая того, что подобный эпизод есть в житии Василия Блаженного, прославленного Православной Церковью. Этот юродивый целовал углы домов неправедных людей, так как ангелы стояли около них, вытесненные грехами владельцев домов, а в жилища праведных бросал камни, ибо духовным зрением видел бесов, которым добродетель праведных не давала возможности войти в дома их. Такой разбор источников оставляет больше вопросов, чем дает ответов.

А. Б. Тарасов, Что есть истина? Праведники Льва Толстого, 2001

Эта книга о двух с небольшим столетиях русской истории, во многом определивших судьбу страны. Время существования Российской империи от Петра Великого до Николая II сделало Россию великой, заложило основы ее могущества, но и определило ее падение в 1917 году. Рассказать об этом этапе истории достаточно подробно, доступным языком и нескучно – задача книги. Структура ее обусловлена традиционным делением истории по царствованиям, хотя некоторые из них сведены в своеобразные блоки, обусловленные как традицией, так и близостью происходивших в них событий. Изложение в книге традиционное – от начала до конца каждого из 14 царствований, но текст книги разбивается вставками, которые играют роль дополнений, развивающих главные темы. Их несколько типов. «Действующие лица» – это краткие биографии участников исторических событий, о которых идет речь в книге. Эти своеобразные новеллы дополняются вставкой «Легенды и слухи». Я исхожу из того, что читатель вправе знать, что думает профессиональный историк о различных противоречивых, таинственных или скандальных фактах и эпизодах истории. Это не копание в грязном белье, а суждение специалиста, человека своего времени.

Е. В. Анисимов, Императорская Россия, 2011

Не претендуя на истину в последней инстанции, М. Шурпаева повествует о людях, на долю которых выпала необычная судьба. В книге несколько пластов истории лакского народа. Один из ее пластов составляют исторические рассказы, в которых впервые повествуется о деятелях средневековой эпохи. К примеру, в одном из рассказов выступает легендарный Сурхай-хан I, о котором имеется обширная, но по ряду причин недоступном для широкого читателя литература. Поэтому рассказ о нем в книге М.Шурпаевой вносит свою лепту в раскрытие одной из ярких страниц нашего народа. То же самое можно сказать о рассказе о наставнике имама Шамиля Джамалутдине из Кумуха. О шейхе также написано немало. Так, в рукописи арабиста Гасанилау Гимринского “Ключи от утвердившегося газавата”, в которой дается биография первого имама Дагестана Гази-Магомеда, приводятся те же факты ясновидения шейха Джамалудтина, что и в рассказе М. Шурпаевой. Если раньше мы подходили к рассказам о подобных чудесах с недоверием, рассматривая их как легенды, призванные укрепить авторитет веры, то в наш век экстрасенсов мы как-то иначе переосмысляем их, с большим доверием относимся к ним.

Миясат Шурпаева, Предания старины глубокой, 2011

Это начало связано с именем Александра Николаевича Веселовского (1838–1906), чье творчество относится, собственно говоря, к XIX веку, но чье научное значение и влияние[1] целиком принадлежит веку двадцатому. Я говорю прежде всего об учении Веселовского о мотиве и сюжете в литературном повествовании, этих фундаментальных категориях науки о литературе. В какой-то мере значение этих исследований А.Н. Веселовского для науки о литературе можно сравнить с открытием Д.И. Менделеевым, современником Веселовского, закономерностей периодической системы элементов. Позднейшие исследования по жанровому распределению и классификации мотивов и сюжетов в устном народном творчестве (А. Аарне, Н. Андреев, С. Томпсон) позволили обрисовать более или менее полную картину того, как и какие мотивы группируются в структурные части сюжетов (напр., зачин, экспозиция, начало, затруднение, сокрытие, испытание, открытие, апогей, раскрытие /проверка/, награда /наказание/, эпилог), характеризующих те или иные жанры, как, например, лирическую песню, эпическую балладу, волшебную сказку, легенду, эпический нарратив детства и юности героя, эллинистический роман, эллинистическое повествование о путешествии («периэгезис») и т.д. и т.п.

Д. М. Сегал, Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке, 2011

Древние мифы частично содержат повествование о деяниях божеств, частично же посвящены описанию подвигов и приключений героев – людей, одаренных сверхъестественной мощью, силой, ловкостью и смелостью, считавшихся детьми различных богов и богинь. Возникнув первоначально в различных частях Эгейского бассейна, отдельные циклы мифических сказаний постепенно слились в систему своеобразного, религиозного, мировоззрения, явлений природы и почитания предков, особенно вождей племен, повсеместно объявлявшихся «богоравными героями». Таковы, например, древнегреческие мифы о Геракле, Персее, Тесее. Их считали родоначальниками царских династий. Подобные легенды имел каждый уважающий себя царский род. Сохранились сказания о подвигах отдельных народов. Таковыми, например, стали легенды троянского и фиванского циклов.

Г. А. Бабаев, История Древнего мира. Ответы на экзаменационные билеты, 2009

И вот авторы этой книжки решили, в меру своих скромных сил, навести порядок в петербургской мистике. Прежде всего, были отобраны только те мифы, которые действительно могут считаться именно «мифами»: это истории старинные (большинству из них более ста лет); они основываются на исторических документах или показаниях очевидцев; наконец, они известны многим горожанам (особенно петербуржцам не в первом поколении) именно в виде мистических легенд.

Ю. В. Нежинский, Мистический Петербург, 2013

Как и в мельчайших частичках материи того универсума, о котором он писал, Толкин точно также хотел быть уверенным и в сюжете, в образах и отношениях героев. Ha помощь пришла все та же непреодолимая тяга к познанию и изучению языков: благодаря ей он прекрасно ориентировался в мифологии скандинавов, финнов и кельтов, с которой соприкоснулся, занимаясь диалектами этих народов. Мифологические представления названных культур, безусловно, сильно повлияли на суть мифологической системы самого Толкина («Свод моих легенд, частью которых (заключительной) является трилогия, возник из стремления «переписать» «Калевалу», в первую очередь – трагическую историю Куллерво»[23]). Ho не стоит воспринимать историю Средиземья лишь в качестве сборника цитат и ссылок на древние северные сказания: как и в работе с данными астрономии, географии, ботаники писатель творчески перерабатывал исходный материал, так что «земная» первооснова его сюжетов подчас оказывалась настолько глубоко скрытой, что даже специалист не сразу обнаружит ее.

А. Н. Рутиэн, Bce тайны мира Дж. P. Р. Толкина. Симфония Илуватара, 2014

Существуют серьезные разногласия относительно значения и использования термина «миф», поэтому сразу оговорим специфику использования этого термина в данной книге. В основе деления древних текстов (и текстов вообще) на мифы, легенды, саги, сказания и сказки обычно лежит чисто литературный критерий. Мы проводим грань между мифом и исторической правдой, полагая, что все относящееся к мифологии не заслуживает доверия. Критерий, которым мы пользуемся в этой книге, не является ни литературным, ни историческим. Мы выбрали для себя иной подход – функциональный. Миф – продукт человеческого воображения, возникший из реальной ситуации и имеющий некую определенную цель. Поэтому, говоря о мифе, правильнее задаваться вопросом не «Правда ли это?», а «Зачем он был нужен?».

Самуэль Хук, Мифология Ближнего Востока, -1

В ряду многочисленных книг, авторы которых вдохновляются историей наших далёких предков и легендами разных народов – славянских, германских, тюркских и финно-угорских племён – роман Андрея Демидова «Золотая лоция» заслуживает особого внимания. Историческая достоверность органично сочетается с увлекательным сюжетом, реалистические подробности – с фантастическими событиями, вызывая у читателя ощущение, что он сам участвует в шумных пирах, великих сражениях и сталкивается с представителями иных цивилизаций. Среди персонажей есть реально существовавшие личности, оказавшие решающие влияние на ход истории Земли.

А. Г. Демидов, Золотая лоция, 2013

Легенды, изложенные в этой книге, логично вытекают одна из другой, а также связаны группой героев – Артур, Ланселот и их современники. Сюжеты их так же красочны и фантастичны, как легенды греческой мифологии. Если образованный молодой человек хочет ознакомиться с историей золотого руна, то почему бы ему не ознакомиться и с историей поисков Святого Грааля? И если можно ссылаться на щит Ахилла, то почему бы в таком случае не ссылаться на Экскалибур, знаменитый меч короля Артура?

Томас Булфинч, Мифы и легенды рыцарской эпохи, 1858

В XVII в. большую популярность получили легенды, притчи и рассказы, возникшие в устной форме. Тогда же оформляется и авторская проза. Главным жанром долгое время были гэсаку – жанровые развлекательные рассказы, основным содержанием которых были забавные истории из окружающей жизни.

История мировой и отечественной культуры, -1

Однако нас интересует в повествовании о герое один-единственный и главный его мотив – мотив победы над чудовищем. Именно этот поворот блуждающего сюжета можно скорее всего встретить в сфере политико-коммуникативной нарратологии, именно этот смысл – возвеличивание героя-драконоборца (или змееборца, в другой трактовке) – чаще всего транслируется в «политической легенде» современного лидера. М. Кошелюк в своей книге «Выборы. Магия игры. Технология победы» утверждает (и он далеко не одинок в подобном мнении), что к архетипу Героя-лидера восходит имидж любого политика:

С. А. Шомова, От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации, 2016

Эти столь почитаемые друидические культура и традиция были устными по своей сути. Священнослужители бережно хранили друидическое знание, магические обряды и ритуалы в поэтической форме. Кельтские мифы, содержавшие народные истории о племени, богах и героях, читались нараспев, возможно под аккомпанемент арфы. Это, фактически, форма эпической поэзии. Эта мистическая, музыкальная сокровищница магии, мифов и легенд служит для нас источником информации о кельтском обществе, описывая в ярких красках любовь кельтов к зрелищам, еде, вину и сражениям. Устная традиция, как оказалась, была очень сильной, имела долгосрочное воздействие и способствовала формированию представлений, понятий и идей последующих культур. Правила поведения кельтских героев-воинов оказали влияние на средневековый рыцарский кодекс. Постоянные ссылки на многих богов свидетельствуют о священной природе всей кельтской мифологии. Позже захватчики-римляне ссылаются на священные места оракулов Марса, Венеры, Меркурия, Сатурна, Солнца и Луны. Кельты думали, что временный мир, который они населяли, управлялся духовным миром богов, а посредниками между этими мирами были друиды.

Тим Уоллес-Мерфи, Тайное знание. Секреты западной эзотерической традиции, 2012

Но за именем всегда стоит реальный человек, и вот об этом-то реальном человеке нам неизвестно практически ничего. Лишь один письменный источник, созданный спустя много лет после описываемых на его страницах событий, донес до нас имя и краткое описание подвига «вельможи рязанского». Всего чуть более полутысячи слов – и родилась легенда, пережившая века.

А. А. Музафаров, Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси, 2017

История Британии становится у Гальфрида Монмутского не историей англосаксов, завоеванных нормандцами, а прямым продолжением истории Рима с кельтскими вариациями. Эта блистательная «реконструкция» и открыла для Стюарт дорогу в артуровскую легенду без необходимости изменять интересу к римской Британии. Фактически писательница лишь немного модифицировала сюжет Гальфрида Монмутского, относясь к нему так, как если бы он был исторической и художественной правдой, перелагая его как набор совершенно реалистичных и очень живых картин, рассказанных от лица Мерлина.

Е. С. Холмогоров, Реванш русской истории, 2016

От оперы до мюзикла, от мультфильма до телесериала, от исторической хроники до рыцарского романа, от политической пародии до феминистской фэнтези, поэмы, эпопеи и пьесы, бесконечные пересказы, переработки, переосмысления… Чем же объясняется эта бесконечная повторяемость артуровского мифа? Многие легенды прошлого сошли на нет, а артуриана сохраняет свою популярность и по сей день – к ней обращаются все новые авторы, музыканты и режиссеры. Вероятно, самое простое объяснение вот в чем: сюжет об Артуре, многообразный и всеобъемлющий, обращен к аудитории самой разной, в нем есть все, чего только можно пожелать. Артур – могущественный и благородный король, олицетворение централизующей верховной власти, справедливой и гуманной; силой своего меча и обаянием своей личности Артур создает вокруг себя подлинный золотой век – вот превосходная ткань для политического мифа. Рядом с ним – страстная и пылкая красавица-королева Гвиневра, изменяющая королю с лучшим из его рыцарей, – многообещающая основа для любовного романа. Братство Круглого стола, отважные рыцари и прекрасные дамы предоставляют неисчерпаемый материал для увлекательных приключений. А для любителей сверхъестественного и чудесного в артуровском мифе содержится и мистика языческая, воплощенная в образе Мерлина, чародея и советника Артура, и его сестры Феи Морганы, и мистика христианская, воплощенная в Святом Граале.

М. З. Брэдли, Туманы Авалона, 1983

Как же все-таки архитектура интерпретировала «Золотую легенду», то есть как, каким образом и в каком обличье святые являлись зрителю? Маль вполне логично находит две «манеры» прославления святых (именно с целью почитания, по мнению нашего автора, появлялись их изображения в соборе). Или изображалась их жизнь в виде серии сцен, рассказывающих эту жизнь, или воспроизводился их облик с возможной их характеристикой. Первая манера присуща, как легко догадаться, витражной живописи, и здесь мы имеем дело с чередой символов, сгруппированных так, чтобы возникло ощущение некоторого сквозного драматического действия (а не просто последовательности сцен). Эта драма исполнена патетики и потому держит зрителя хотя и на расстоянии, но тем не менее, в напряжении, заставляя мысленно следовать за сюжетом и действием. Впрочем, это движение может быть не только воображаемым, но и вполне реальным.

С. С. Ванеян, Архитектура и иконография. «Тело символа» в зеркале классической методологии, -1