Неточные совпадения
«Злодей, — спрашивает она, — за что?..» — «А за то,
говорит, что
я вот теперь тысячу женщин видел, и
ты всех их хуже и гаже!» Мила она ему была?
— Если
ты будешь сметь так
говорить со
мной,
я прокляну
тебя! — зашипел он, крепко прижав свой могучий кулак к столу. —
Я не горничная твоя, а отец
тебе, и
ты имеешь дерзость сказать
мне в глаза, что
я шулер, обыгрывающий наверняка своих партнеров!
— Не плакать, а радоваться надобно, что так случилось, — принялась, Юлия Матвеевна успокаивать дочь. — Он
говорит, что готов жениться на
тебе… Какое счастье!.. Если бы он был совершенно свободный человек и посторонний, то
я скорее умерла бы, чем позволила
тебе выйти за него.
—
Мне Егор Егорыч
говорил, — а
ты знаешь, как он любил прежде Ченцова, — что Валерьян — погибший человек: он пьет очень… картежник безумный, и что ужасней всего, —
ты, как девушка, конечно, не понимаешь этого, — он очень непостоянен к женщинам: у него в деревне и везде целый сераль. [Сераль — дворец и входящий в него гарем в восточных странах.]
Панночка в отчаянии и
говорит ему: «Сними
ты с себя портрет для
меня, но пусти перед этим кровь и дай
мне несколько капель ее;
я их велю положить живописцу в краски, которыми будут рисовать, и тогда портрет выйдет совершенно живой, как
ты!..» Офицер, конечно, — да и кто бы из нас не готов был сделать того, когда мы для женщин жизнью жертвуем? — исполнил, что она желала…
Отец в отчаянии и
говорит мне: «Что
я буду с
тобой делать?..
—
Я не знала, что вам только пьяному так это казалось и кажется!.. — проговорила с ударением и с заметным неудовольствием Катрин, совершенно искренно: читавшая любовь, со всеми ее подробностями, за высочайшую поэзию, и затем она с гневным уже взором присовокупила: — Значит, про
тебя правду
говорили, что
ты совершенно испорченный человек!
— Если уж
ты так любишь охотиться, —
говорила она, — так езди лучше со псовой охотой, и
я с
тобой стану ездить… По крайней мере
я не буду тогда мучиться от скуки и от страха за
тебя, а то это ужасно, что
я переживаю, — пощади
ты меня, Валерьян!
—
Ты, пожалуйста,
говори Василию Иванычу все, что и
мне говорил, — сказала ему Катрин.
«Ах,
говорит, братец, на
тебе записку, ступай
ты к частному приставу Адмиралтейской части, —
я теперь,
говорит, ему дом строю на Васильевском острову, — и попроси
ты его от моего имени разыскать твою жену!..» Господин частный пристав расспросил
меня, как и что, и приказал
мне явиться к ним дня через два, а тем временем,
говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со
мной в трактире и
говорит мне: «
Я,
говорит, Савелий, твою жену встретил, идет нарядная-пренарядная!..
— Почему же не дадут? Что
ты такое
говоришь? Государственная тайна, что ли, это? — горячился Сверстов. — Ведь понимаешь ли
ты, что это мой нравственный долг!..
Я клятву тогда над трупом мальчика дал, что
я разыщу убийцу!.. И как
мне бог-то поспособствовал!.. Вот уж справедливо, видно, изречение, что кровь человеческая вопиет на небо…
—
Я думал, Егор Егорыч, много думал, но справедливо
говорят, что женщины хитрее черта… Хоть бы насчет тех же денег… Миропа Дмитриевна притворилась такой неинтересанткой, что и боже
ты мой, а тут вот что вышло на поверку. Вижу уж
я теперь, что погиб безвозвратно!
— А вот
тебе Егор Егорыч скажет, чем
я тут недоволен! — произнес многознаменательно Аггей Никитич. Он сваливал в этом случае ответ на Егора Егорыча не по трусости, а потому, что приливший к сердцу его гнев мешал ему
говорить.
— А если нехорошо, так и убирайся к черту!
Я и
говорить с
тобой больше не стану! — проговорил, как бы обидевшись, Углаков.
— Ну,
ты у
меня, да и никто,
я думаю, каждый день по тысяче не выиграет, — это будьте покойны! —
говорил с уверенностью Феодосий Гаврилыч.
— Ах, Сусанна,
ты после этого не знаешь, что значит быть несчастною в замужестве!
Говорить об этом кому бы то ни было бесполезно и совестно… Кроме того,
я хорошо знаю, что Лябьев, несмотря на все пороки свои, любит
меня и мучается ужасно, что заставляет
меня страдать; но если еще он узнает, что
я жалуюсь на него, он убьет себя.
Он
меня действительно нагоняет, оглядел
меня и тут же
говорит: «Углаков, встань ко
мне на запятки,
я свезу
тебя на гауптвахту!»
Я, конечно, встал; но не дурак же
я набитый, —
я калоши мои преспокойно сбросил.
— Да что ж в маскараде?
Я опять тут тоже прав… Великий князь встретил
меня и
говорит: «
Ты, Углаков, службой совсем не занимаешься!
Я тебя всюду встречаю!» Что ж
я мог ему на это сказать?..
Я говорю: «
Мне тоже, ваше высочество, удивительно, что
я всюду с вами встречаюсь!»
— За это ничего!.. Это каламбур, а каламбуры великий князь сам отличные
говорит… Каратыгин Петр [Каратыгин Петр Андреевич (1805—1879) — актер и водевилист.] не то еще сказал даже государю… Раз Николай Павлович и Михаил Павлович пришли в театре на сцену… Великий князь что-то такое сострил. Тогда государь обращается к Каратыгину и
говорит: «Брат у
тебя хлеб отбивает!» — «Ничего, ваше величество, — ответил Каратыгин, — лишь бы только
мне соль оставил!»
— Если
ты хочешь, то произошло, — начала она тихо, — но посуди
ты мое положение: Углаков,
я не спорю, очень милый, добрый, умный мальчик, и с ним всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять…
говорит мне, разумеется, разные разности, и хоть
я в этом случае, как добрая маменька, держу его всегда в границах, однако думаю, что все-таки это может не понравиться Егору Егорычу, которому
я, конечно,
говорю, что у нас был Углаков; и раз
я увидела, что Егор Егорыч уж и поморщился…
— Ах, барин, барин!.. Не
ты бы
говорил, не
я бы слушала! — воскликнула вдруг восседавшая на месте хозяйки Аграфена Васильевна. — Кто больше твоего огладывал Аркашу?..
Ты вот
говоришь, что он там милый и размилый, а
тебе,
я знаю, ничего, что он сидит теперь в тюрьме.
— Э, зови
меня, как хочешь! Твоя брань ни у кого на вороту не повиснет…
Я людей не убивала, в карты и на разные плутни не обыгрывала, а что насчет баломута
ты говоришь, так это
ты, душенька, не ври,
ты его подкладывал Лябьеву: это еще и прежде замечали за
тобой. Аркаша,
я знаю, что не делал этого, да ты-то хотел его руками жар загребать. Разве
ты не играл с ним в половине, одно скажи!
— Больше
тебя, вислоухого, понимаю, — перебила расходившаяся вконец Аграфена Васильевна. — И
я вот при этом барине
тебе говорю, — продолжала она, указывая своей толстой рукой на Калмыка, — что если
ты станешь еще вожжаться с ним, так
я заберу всех моих ребятишек и убегу с ними в какой-нибудь табор… Будьте вы прокляты все, картежники! Всех бы
я вас своими руками передушила…
—
Я тебе очень благодарен, Савелий Власьев, —
говорил он, сохраняя свой надменный вид, — что у нас по откупу не является никаких дел.
— Дело мое, о котором
я буду теперь с
тобой говорить, — продолжал, уже не сидя величественно в кресле, а ходя беспокойными шагами по кабинету, Тулузов, — состоит в следующем глупом казусе: в молодости моей
я имел неосторожность потерять мой паспорт…
— Это можно устранить:
я тебе надиктую, что они должны будут
говорить, а
ты им это вдолби, и пусть они стоят на одном, что знали отца моего и мать.
— Ну,
ты ему скажи, что пусть пока терпит все, и дай ему от
меня десять рублей… Вели только, чтобы он
тебе всякий раз
говорил, куда он возит госпожу свою.
—
Ты глуп после этого, если не понимаешь разницы! Тогда Екатерина Петровна действовала из ревности, а теперь разве она узнает о том, что вы
мне говорите… Теперь какая к кому ревность?
— Сделай это сначала, а потом
я поговорю с
тобой о самой себе, — продолжала как бы невольно проговорившаяся Сусанна Николаевна.
— Но что ж
ты будешь
говорить со
мной? — снова воскликнул Егор Егорыч с беспокойством.
— Да
я теперь еще и не знаю, что такое буду
тебе говорить! — ответила Сусанна Николаевна и вдруг, чего она никогда прежде не делала, встала и ушла к себе наверх.
— Он… — начал нескладно объяснять поручик. — У
меня, ваше сиятельство, перед тем, может, дня два куска хлеба во рту не бывало, а он
говорит через своего Савку… «
Я,
говорит, дам
тебе сто рублей, покажи только, что
меня знаешь, и был
мне друг!..» А какой
я ему друг?.. Что он
говорит?.. Но тоже голод, ваше сиятельство… Иные от того людей режут, а
я что ж?.. Признаюсь в том… «Хорошо,
говорю, покажу, давай только деньги!..»
— Ну, этого
ты не
говори! В Европу ездить приятно и полезно.
Я сама это на себе испытала!.. Но тут другое… и
я, пожалуй, согласна с твоим предположением.
— Ну да,
я знаю его! — подхватила Миропа Дмитриевна. — Краснорожий из себя, и от него,
говорят, жена убегала… И что
ты за почтальон такой, чтобы передавать письма?
— Не
говори ты мне этих глупостей! Душа его, дух требует!.. — почти крикнула Миропа Дмитриевна.
—
Я говорила, татко, об этом Аггею Никитичу;
ты отлично это сделаешь, — нам самим читать в такой жар ужасно трудно. Кроме того, мы многого не понимаем, но когда
ты говоришь, из твоего голоса многое узнаешь. Не правда ли? — отнеслась она к Аггею Никитичу.
— Как
тебе не совестно это
говорить? — перебил ее Аггей Никитич. — Что ж тут дурного, что молодая женщина желает выезжать в свет и быть там прилично одетою?
Я тебе достану денег и принесу их завтра же.
—
Я очень хорошо догадываюсь, за что
ты взбесился на
меня: за то, что
я немножко побольше
поговорила с камер-юнкером.
Ответ от Сверстова он очень скоро получил, в коем тот писал ему: «Гряди, и
я бы сам пошел за
тобой, но начинаю уж хворать и на прощанье хочу побранить
тебя за то, что
ты, по слухам, сильно сбрендил в деле Тулузова, который,
говорят, теперь совершенно оправдан, и это останется грехом на твоей душе».
— Но какое же это такое завещание? — недоумевал Лябьев. —
Ты сама же
мне говорила, что Егор Егорыч перед отъездом за границу передал Сусанне Николаевне все свое состояние по купчей крепости.
— То-то, что тут не очень обыкновенное, — возразила gnadige Frau, — потому что
тебе говорить нечего, как Сусанна Николаевна любила Егора Егорыча; сверх того, горничная Сусанны Николаевны, которая, как
ты знаешь, не врунья,
говорила мне, что Сусанна Николаевна… еще не женщина!
— Напротив,
я знаю, что
ты женщина богатая, так как занимаешься ростовщичеством, — возразил камергер. — Но
я любовь всегда понимал не по-вашему, по-ростовщически, а полагал, что раз мужчина с женщиной сошлись, у них все должно быть общее: думы, чувства, состояние… Вы
говорите, что живете своим трудом (уж изменил камергер
ты на вы), прекрасно-с; тогда расскажите
мне ваши средства, ваши дела, все ваши намерения, и
я буду работать вместе с вами.