Неточные совпадения
В противуположность племяннику, занимавшему в гостинице целое отделение, хоть и глупо, но роскошно убранное, — за которое, впрочем, Ченцов, в ожидании будущих благ, не платил еще ни копейки, —
у Егора Егорыча был довольно темный и небольшой нумер, состоящий из двух комнат, из которых в одной помещался его камердинер, а в другой
жил сам Егор Егорыч.
Людмила же вся
жила в образах: еще в детстве она, по преимуществу, любила слушать страшные сказки, сидеть по целым часам
у окна и смотреть на луну, следить летним днем за облаками, воображая в них фигуры гор, зверей, птиц.
Тогда является ко мне священник из того прихода, где
жил этот хлыстовщик, и стал мне объяснять, что Ермолаев вовсе даже не раскольник, и что хотя судился по хлыстовщине [Хлыстовщина — мистическая секта, распространившаяся в России в XVII веке.], но отрекся от нее и ныне усердный православный, что доказывается тем, что каждогодно из Петербурга он привозит удостоверение о своем бытии на исповеди и
у святого причастия; мало того-с: усердствуя к их приходской церкви, устроил в оной на свой счет новый иконостас, выкрасил, позолотил его и украсил даже новыми иконами, и что будто бы секта хлыстов с скопческою сектою не имеет никакого сходства, и что даже они враждуют между собою.
— Поди ты, господи, сколько
у нас разных народов есть, и все, значит, они
живут и питаются
у нас! — подивился Иван Дорофеев и взглянул при этом на жену, которая тоже, хоть и молча, но дивилась тому, что слышала…
Сколько ни досадно было Крапчику выслушать такой ответ дочери, но он скрыл это и вообще за последнее время стал заметно пасовать перед Катрин, и не столько по любви и снисходительности к своему отпрыску, сколько потому, что отпрыск этот начал обнаруживать характер вряд ли не посердитей и не поупрямей папенькина, и при этом еще Крапчик не мог не принимать в расчет, что значительная часть состояния, на которое он,
живя дурно с женою, не успел
у нее выцарапать духовной, принадлежала Катрин, а не ему.
Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза — нет, по той причине, что, по отъезде матери и сестры, ей оказалось весьма удобным
жить в большом и почти пустынном доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что в Москве
у них будут небольшие комнаты, да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.
— Они говорят, что
у них
живет на квартире адмиральша Рыжова! — присовокупил Антип Ильич.
Сусанна прослушала эту легенду с трепетным вниманием. В ее молодом воображении с необыкновенною живостью нарисовался этот огромный, темный храм иерусалимский, сцена убийства Адонирама и, наконец, мудрость царя Соломина, некогда изрекшего двум судившимся
у него матерям, что ребенок, предназначенный им к рассечению, должен остаться
жив и принадлежать той, которая отказалась, что она мать ему.
— Я во всю жизнь мою, — снова продолжал Ченцов, закурив при этом новую трубку табаку и хлопнув залпом стакан шампанского, — никогда не мог
жить с одной женщиной, и
у меня всегда их было две и три!
Иван Петрович Артасьев,
у которого, как мы знаем,
жил в деревне Пилецкий, прислал в конце фоминой недели Егору Егорычу письмо, где благодарил его за оказанное им участие и гостеприимство Мартыну Степанычу, который действительно, поправившись в здоровье, несколько раз приезжал в Кузьмищево и прогащивал там почти по неделе, проводя все время в горячих разговорах с Егором Егорычем и Сверстовым о самых отвлеченных предметах по части морали и философии.
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял
у нее в доме ту половину, где
жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы получал от нее, с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть, тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика; да мужа, впрочем,
у нее и не было, — он целые годы
жил в Петербурге и не сходил оттуда.
— Но
у тебя сын есть, сколько я помню! — добиралась далее Катрин. — Он
у тебя на чужой стороне
живет?
— Она
жила у Ченцова на его квартире, — дообъяснила Катрин.
Знать,
у кого-нибудь в кормилицах
живет!» — «Ты где же, говорю, ее встретил?» — «На Песках, говорит, вышла из дома, что супротив самых бань»!..
— Да я просил бы вас завтра часов в семь вечера выехать, чтобы нам не опоздать на именины;
живу я
у директора гимназии Ивана Петровича Артасьева, — проговорил Мартын Степаныч.
У одного старца ты утопил блюдо,
у другого удавил сына и разрушил потом пустое здание?..» Тогда ему ангел отвечал: «Мне повелел это бог: блюдо было единая вещь
у старца, неправильно им стяжанная; сын же другого, если бы
жив остался, то великому бы злу хотел быть виновен; а в здании пустом хранился клад, который я разорил, да никто, ища злата, не погибнет здесь».
— Вообразите,
у вас перед глазами целый хребет гор, и когда вы поднимаетесь, то направо и налево на каждом шагу видите, что с гор текут быстрые ручьи и даже речки с чистой, как кристалл, водой… А сколько в них форелей и какого вкуса превосходного — описать трудно. Вот ты до рыбы охотник, — тебе бы там следовало
жить! — отнеслась gnadige Frau в заключение к мужу своему, чтобы сообща с ним развлекать Егора Егорыча.
— Ах, он пан Гологордовский, прощелыга этакий! — произнесла с гневом Екатерина Петровна. — Он смеет колебаться, когда я ему делала столько одолжений: он
живет в моем доме в долг; кроме того,
у меня на него тысячи на три расписок, которые он перебрал
у отца в разное время… В случае, если он не будет тебе содействовать, я подам все это ко взысканию.
Старуха на это отрицательно и сердито покачала головой. Что было прежде, когда сия странная девица не имела еще столь больших усов и ходила не в мужицких сапогах с подковами, неизвестно, но теперь она
жила под влиянием лишь трех нравственных двигателей: во-первых, благоговения перед мощами и обоготворения их; во-вторых, чувства дворянки, никогда в ней не умолкавшего, и, наконец, неудержимой наклонности шлендать всюду, куда только
у нее доставало силы добраться.
— Конечно, дурак! — повторил Лябьев и, желая еще более потешиться над Максинькой, снова стал расспрашивать его: — Вы все
живете на квартире
у моего фортепьянного настройщика?
— Доказательство, что, когда он, — продолжал Максинька с заметной таинственностью, — наскочил на одну даму, соседнюю ему по Колосовскому переулку, и, не разбирая ничего, передушил
у нее кур десять, а
у дамы этой
живет, может быть, девиц двадцать, и ей куры нужны для себя, а с полицией она, понимаете, в дружбе, и когда мы раз сели за обед, я, он и его, как мы называл «, желемка, вдруг нагрянули к нам квартальный и человек десять бутарей.
— Вероятно, проигрывается, и сильно даже! — продолжала Муза Николаевна. — По крайней мере, когда последний ребенок мой помер, я сижу и плачу, а Аркадий в утешение мне говорит: «Не плачь, Муза, это хорошо, что
у нас дети не
живут, а то, пожалуй, будет не на что ни вырастить, ни воспитать их».
— Нет, уж ты можешь покупать себе крепостных крестьян
у кого тебе угодно, только не
у меня… Я раз навсегда тебе сказала, что ни одной копейки не желаю более
проживать из состояния покойного отца.
Разговор
у них происходил с глазу на глаз, тем больше, что, когда я получил обо всем этом письмо от Аггея Никитича и поехал к нему, то из Москвы прислана была новая бумага в суд с требованием передать все дело Тулузова в тамошнюю Управу благочиния для дальнейшего производства по оному, так как господин Тулузов
проживает в Москве постоянно, где поэтому должны производиться все дела, касающиеся его…
— Вот как-с!.. Но все-таки, по-моему, это нехорошо, — наш сапог гораздо лучше и благороднее, — произнес частный пристав и мельком взглянул на собственный сапог, который был весьма изящен: лучший в то время сапожник
жил именно в части, которою заведовал частный пристав. —
У меня есть картина-с, — продолжал он, — или, точнее сказать, гравюра, очень хорошая, и на ней изображено, что греки или римляне, я уж не знаю, обедают и не сидят, знаете, по-нашему, за столом, а лежат.
— Это не я один, а вся Москва утверждает, и говорят, что не он собственно убил, а какой-то негодяй есть там, по прозванию Калмык, держащий
у себя открытый картежный дом, который подкупил полицию и вышел сух из воды… Вообще
жить становится невозможным.
— Письмо от докторши Сверстовой, которая
живет у Егора Егорыча.
Впрочем, прежде всего я должен описать сад, который был действительно между соседними помещичьими садами замечателен по той причине, что владелец его — Дмитрий Васильич Кавинин, теперь безногий и почти безрукий подагрик, всю молодость
прожил в Англии, где, насмотревшись на прихотливые сады, задумал, переселясь на житье в деревню, устроить
у себя сад чисто в английском вкусе и, будучи человеком одиноким и богатым, выписал садовника-англичанина, который оказался хоть пьяницею великим, но мастером своего дела.
— Кажется, так; помню только, что
у него какое-то дурацкое имя, — говорил камер-юнкер, — а между тем он в этом городишке разыгрывает роль какого-то льва… Пленил жену аптекаря, увез ее от мужа и
живет с ней…
— В таком случае Александр Яковлевич,
у которого я теперь
живу, предполагал бы устроить торжественную встречу для бренных останков, всем дорогих, Егора Егорыча.
— Напротив, я знаю, что ты женщина богатая, так как занимаешься ростовщичеством, — возразил камергер. — Но я любовь всегда понимал не по-вашему, по-ростовщически, а полагал, что раз мужчина с женщиной сошлись,
у них все должно быть общее: думы, чувства, состояние… Вы говорите, что
живете своим трудом (уж изменил камергер ты на вы), прекрасно-с; тогда расскажите мне ваши средства, ваши дела, все ваши намерения, и я буду работать вместе с вами.