Неточные совпадения
Странное дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили
как бы в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился
с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но в которой он однако погреб себя на всю жизнь; впереди не виделось никаких новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме смерти, и разве уж за пределами ее откроется какой-нибудь мир и источник иных наслаждений; а Паша все продолжал приставать к нему
с разными вопросами о видневшихся цветах из воды, о спорхнувшей
целой стае диких уток, о мелькавших вдали селах и деревнях.
Никто уже не сомневался в ее положении; между тем сама Аннушка,
как ни тяжело ей было, слова не смела пикнуть о своей дочери — она хорошо знала сердце Еспера Иваныча: по своей стыдливости, он скорее согласился бы умереть, чем признаться в известных отношениях
с нею или
с какою бы то ни было другою женщиной: по какому-то врожденному и непреодолимому для него самого чувству целомудрия, он
как бы хотел уверить
целый мир, что он вовсе не знал утех любви и что это никогда для него и не существовало.
В учителя он себе выбрал, по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать,
как бог на разум послал, небольшие пьески; и таким образом к концу года он играл довольно бойко; у него даже нашелся обожатель его музыки, один из его товарищей, по фамилии Живин, который прослушивал его иногда по
целым вечерам и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах
с подобной экспрессией он не слыхивал.
Мари приняла это известие
с неописанным восторгом;
как бы помешанная от радости, она начала
целовать руки у отца, начала
целовать Анну Гавриловну.
Павел от огорчения в продолжение двух дней не был даже у Имплевых. Рассудок, впрочем, говорил ему, что это даже хорошо, что Мари переезжает в Москву, потому что, когда он сделается студентом и сам станет жить в Москве, так уж не будет расставаться
с ней; но,
как бы то ни было, им овладело нестерпимое желание узнать от Мари что-нибудь определенное об ее чувствах к себе. Для этой
цели он приготовил письмо, которое решился лично передать ей.
— Слушаю-с, — отвечал он комическим тоном и как-то совершенно механически
целуя ее руку, тогда
как душа его была полна рыданиями, а руку ее он желал бы съесть и проглотить!
—
Как кто? Этакого слабого человека
целую неделю поймя поили, а потом стали дразнить. Господин Постен в глазах при нем почесть что в губы
поцеловал Клеопатру Петровну… его и взорвало; он и кинулся
с ножом, а тут набрали какой-то сволочи чиновничишков, связали его и стали пужать, что в острог его посадят; за неволю дал вексель, чтобы откупиться только… Так разве благородные господа делают?
—
Как это, например, хорошо его стихотворение, — подхватил Павел, желавший перед Неведомовым немножко похвастаться своим знакомством
с Виктором Гюго. — «К красавице», где он говорит, что когда б он богом был, то он отдал бы за ее
поцелуй власть над ангелами и над дьяволами… У нас де ля Рю, кажется, перевел это и попался за то.
Еще и прежде того,
как мы знаем, искусившись в писании повестей и прочитав потом
целые сотни исторических романов, он изобразил пребывание Поссевина в России в форме рассказа: описал тут и царя Иоанна, и иезуитов
с их одеждою, обычаями, и придумал даже полячку, привезенную ими
с собой.
Целую неделю Вихров горел
как на угольях. Профессора он видел в университете, но тот ни слова не говорил
с ним об его произведении.
— Я не знаю,
как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я
с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня —
как лошадь, —
целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
Самое большое, чем он мог быть в этом отношении, это — пантеистом, но возвращение его в деревню, постоянное присутствие при том,
как старик отец по
целым почти ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение над тем,
как крестьянские и дворовые старушки
с каким-то восторгом бегут к приходу помолиться, — все это, если не раскрыло в нем религиозного чувства, то, по крайней мере, опять возбудило в нем охоту к этому чувству; и в первое же воскресенье, когда отец поехал к приходу, он решился съездить
с ним и помолиться там посреди этого простого народа.
Как некогда Христос сказал рабам и угнетенным: «Вот вам религия, примите ее — и вы победите
с нею
целый мир!», — так и Жорж Занд говорит женщинам: «Вы — такой же человек, и требуйте себе этого в гражданском устройстве!» Словом, она представительница и проводница в художественных образах известного учения эмансипации женщин, которое стоит рядом
с учением об ассоциации, о коммунизме, и по которым уж, конечно, миру предстоит со временем преобразоваться.
— Ну, так я, ангел мой, поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите,
какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху княгиня тоже больна,
с постели не поднимается; наконец у нас у самих ребенок в кори; так что мы
целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась; за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
Я сколько раз ему говорила: «Вздор, говорю, не женитесь на мне, потому что я бедна!» Он образ снял, начал клясться, что непременно женится; так что мы после того совершенно,
как жених и невеста, стали
с ним
целые дни ездить по магазинам, и он закупал мне приданое.
Вечером он садился составлять лекции или читал что-нибудь. Клеопатра Петровна помещалась против него и по
целым часам не спускала
с него глаз. Такого рода жизнь барина и Ивану,
как кажется, нравилась; и он,
с своей стороны, тоже продолжал строить куры горничной Фатеевой и в этом случае нисколько даже не стеснялся; он громко на все комнаты шутил
с нею, толкал ее… Павел однажды, застав его в этих упражнениях, сказал ему...
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать,
как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят
с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени,
с одной стороны, простое, а
с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни
целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
Когда они поехали обратно, вечерний туман спускался уже на землю. В Москве их встретили пыль, удушливый воздух и стук экипажей. Вихров при прощании крепко обнял приятеля и почти
с нежностью
поцеловал его: он очень хорошо понимал, что расстается
с одним из честнейших и поэтичнейших людей,
каких когда-либо ему придется встретить в жизни.
— Вот у него
с маменькой своей
какая по любви-то история была, сильнеющая; он года
с три, что ли, тому назад приезжал сюда на
целое лето, да и втюрился тут в одну крестьянскую девушку свою.
Время стало приближаться к весне. Воздвиженское
с каждым днем делалось все прелестней и прелестней:
с высокой горы его текли
целые потоки воды, огромное пространство виднеющегося озера почти уже сплошь покрылось синеватою наслюдою. Уездный город стоял
целый день покрытый
как бы туманом испарений. Огромный сад Воздвиженского весь растаял и местами начинал зеленеть. Все деревья покрылись почками, имеющими буроватый отлив. Грачи вылетали из свитых ими на деревьях гнезд и весело каркали.
Все действующие лица выучили уже свои роли, так
как все они хорошо знали, что строгий их предприниматель,
с самого уже начала репетиции стоявший у себя в зале навытяжке и сильно нахмурив брови, не любил шутить в этом случае и еще в прошлом году одного предводителя дворянства, который до самого представления не выучивал своей роли, распек при
целом обществе и, кроме того, к очередной награде еще не представил.
Груша ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка,
с сморщенным лицом и
с слезливыми глазами.
Как водится, она сейчас же подошла к барину и взяла было его за руку, чтобы
поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич,
с полгода перед тем только умер в Москве.
— Где он, друг мой любезный? — говорил он, входя почему-то
с необыкновенною живостью; затем крепко обнял и
поцеловал Вихрова, который при этом почувствовал, что к нему на щеку упала
как бы слеза из глаз Живина.
Девичники в то время в уездных городках справлялись еще
с некоторою торжественностью. Обыкновенно к невесте съезжались все ее подружки
с тем, чтобы повеселиться
с ней в последний раз; жених привозил им конфет, которыми
как бы хотел выкупить у них свою невесту. Добродушный и блаженствующий Живин накупил, разумеется,
целый воз конфет и, сверх того, еще огромные букеты цветов для невесты и всех ее подруг и вздумал было возложить всю эту ношу на Вихрова, но тот решительно отказался.
Она, конечно, сделала это
с целью, чтобы оставить Вихрова
с Фатеевой наедине, и полагала, что эти два, некогда обожавшие друг друга, существа непременно пожелают поцеловаться между собой, так
как поцелуй m-lle Прыхина считала высшим блаженством,
какое только существует для человека на земле; но Вихров и m-me Фатеева и не думали целоваться.
— Хорошо! — отвечала Юлия опять
с усмешкою и затем подошла и села около m-me Эйсмонд, чтобы повнимательнее ее рассмотреть; наружность Мари ей совершенно не понравилась; но она хотела испытать ее умственно — и для этой
цели заговорила
с ней об литературе (Юлия единственным мерилом ума и образования женщины считала то, что говорит ли она о русских журналах и
как говорит).
— А что, ваше превосходительство, Кошка [Кошка Петр — матрос флотского экипажа, участник почти всех вылазок во время Севастопольской обороны 1854—1855 годов, приобретший храбростью легендарную славу; умер около 1890 года.] этот — очень храбрый матрос? — спросил он Эйсмонда
как бы из любопытства, а в самом деле
с явно насмешливою
целью.
— О, господи! Про
какие вы ветхие времена говорите!.. Ныне не то-с! Надобно являть в себе человека, сочувствующего всем предстоящим переменам, понимающего их, но в то же время не выпускающего из виду и другие государственные
цели, — каков и есть господин Плавин.
Не забыть мне, милостивые государи, и того, — продолжал Вихров, —
как некогда блестящий и светский полковник обласкал и заступился за меня, бедного и гонимого литератора,
как меня потом в
целом городе только и оприветствовали именно за то, что я был гонимый литератор, — это два брата Захаревские: один из них был прокурор и бился до последних сил
с деспотом-губернатором, а другой — инженер, который давно уже бросил мелкое поприще чиновника и даровито принялся за дело предпринимателя «…