Неточные совпадения
Будучи от природы весьма обыкновенных умственных и всяких других душевных качеств, она всю жизнь свою стремилась раскрашивать себя и представлять, что она была женщина и умная, и добрая, и с твердым характером; для этой цели она всегда говорила только о серьезных предметах, выражалась плавно и красноречиво, довольно искусно вставляя в свою речь витиеватые фразы и возвышенные мысли, которые ей удавалось
прочесть или подслушать;
не жалея ни денег, ни своего самолюбия, она входила в знакомство и переписку с разными умными людьми и, наконец, самым публичным образом творила добрые дела.
Лицо Захаревского уже явно исказилось. Александра Григорьевна несколько лет вела процесс, и
не для выгоды какой-нибудь, а с целью только показать, что она юристка и может писать деловые бумаги. Ардальон Васильевич в этом случае был больше всех ее жертвой: она
читала ему все сочиняемые ею бумаги, которые в смысле деловом представляли совершенную чушь; требовала совета у него на них, ожидала от него похвалы им и наконец давала ему тысячу вздорнейших поручений.
— Ну, все это
не то!.. Я тебе Вальтера Скотта дам.
Прочитаешь — только пальчики оближешь!..
Анна Гавриловна еще несколько раз входила к ним, едва упросила Пашу сойти вниз покушать чего-нибудь. Еспер Иваныч никогда
не ужинал, и вообще он прихотливо, но очень мало, ел. Паша, возвратясь наверх, опять принялся за прежнее дело, и таким образом они
читали часов до двух ночи. Наконец Еспер Иваныч погасил у себя свечку и велел сделать то же и Павлу, хотя тому еще и хотелось почитать.
Еспер Иваныч,
не вставая даже с постели, часов до двенадцати
читал; а потом принялся бриться, мыться и одеваться.
— Вот как-с, умер! — перебил полковник, и на мгновение взглянул на Анну Гавриловну, у которой, впрочем, кроме нетерпения, чтобы Еспер Иваныч дальше
читал, ничего
не было видно на лице.
Он говорит: «Данта
читать — что в море купаться!»
Не правда ли, благодетель, как это верно и поэтично?..»
С ним были знакомы и к нему ездили все богатые дворяне, все высшие чиновники; но он почти никуда
не выезжал и, точно так же, как в Новоселках, продолжал больше лежать и
читать книги.
— Чего тут
не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал
читать, то есть из букв делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это
читает!
Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно
не понимал того, что
читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и
не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя было сильно уязвлено.
—
Не думаю, — отвечал Павел и начал
читать ясно, отчетливо, как бы по отличному переводу.
— И вообразите, кузина, — продолжал Павел, — с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса
не знал по-французски; и когда вы в прошлый раз
читали madame Фатеевой вслух роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука
не уразумел из того, что вы
прочли.
— Грамоте-то, чай, изволите знать, — начал он гораздо более добрым и только несколько насмешливым голосом, — подите по улицам и глядите, где записка есть, а то ино ступайте в трактир, спросите там газету и
читайте ее: сколько хошь — в ней всяких объявлений есть. Мне ведь
не жаль помещения, но никак невозможно этого: ну, я пьяный домой приду, разве хорошо господину это видеть?
Огромная комната, паркетные полы, светлые ясеневые парты, толпа студентов, из коих большая часть были очень красивые молодые люди, и все в новых с иголочки вицмундирах, наконец, профессор, который пришел,
прочел и ушел, как будто ему ни до кого и дела
не было, — все это очень понравилось Павлу.
—
Не знаю, вот он мне раз
читал, — начал он, показывая головой на сына, — описание господина Гоголя о городничем, — прекрасно написано: все верно и справедливо!
Вечером он садился составлять лекции или
читал что-нибудь. Клеопатра Петровна помещалась против него и по целым часам
не спускала с него глаз. Такого рода жизнь барина и Ивану, как кажется, нравилась; и он, с своей стороны, тоже продолжал строить куры горничной Фатеевой и в этом случае нисколько даже
не стеснялся; он громко на все комнаты шутил с нею, толкал ее… Павел однажды, застав его в этих упражнениях, сказал ему...
—
Прочти, что ты такое написала? — спросил ее Павел,
не могши удержаться от смеха.
Вечером они принялись за сие приятное чтение. Павел напряг все внимание, всю силу языка, чтобы произносить гекзаметр, и при всем том некоторые эпитеты
не выговаривал и отплевывался даже при этом, говоря: «Фу ты, черт возьми!» Фатеева тоже, как ни внимательно старалась слушать, что
читал ей Павел, однако принуждена была признаться...
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею, понимал, что он теперь единственный защитник ее, — и потому можно судить, как оскорбило его это письмо; едва сдерживая себя от бешенства, он написал на том же самом письме короткий ответ отцу: «Я вашего письма, по грубости и неприличию его тона,
не дочитал и возвращаю его вам обратно, предваряя вас, что
читать ваших писем я более
не стану и буду возвращать их к вам нераспечатанными. Сын ваш Вихров».
— Почему же
не можете?.. Извольте нам
прочесть, и мы увидим, можете вы или нет.
Фатеева пожала плечами и начала
читать; но — о, ужас! — оказалось, что она
не совсем даже бойко разбирает по-печатному.
—
Не могу я
читать, — сказала она.
— «О, вижу ясно, что у тебя в гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио
не видывали и
не увидят никогда. Грустный Неведомов
читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал глаза к небу. Замин, взявший на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет вам, дорогие гости!» — и больше походил на мужицкого старосту, чем на итальянского патриция.
Пробовал он
читать, —
не читается; Яков, рысак и трактиры ему до тошноты надоели, и Вихров начал томиться и безвыходно скучать.
— А вот этот господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но
не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина, как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка,
прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
— Так как-с Павел Михайлыч сам сегодня, собственно, составляет главную пьесу, а я только его прихвостень, а потому
не угодно ли позволить так, что я
прочту свою вещь сначала, для съезда карет, а потом — он.
— В том, что у меня большая проруха в эстетическом образовании: я очень мало
читал критик,
не занимался почти совершенно философией — вот этим-то я и хочу теперь заняться.
— После этого вам сказки надобно только слушать, — сказал Павел, — если вы
не хотите ничего
читать о том, что существует!
— Ах, «Монте-Кристо» прелесть, чудо! — почти закричала m-lle Прыхина. — И вообразите, я только начало и конец
прочла; он помещался в журнале, и я никак некоторых книжек
не могла достать; нет ли у вас, душечка, дайте! — умоляла она Вихрова.
Оказалось потом, что Кергель и сам пишет стихи, и одно из них, «На приезд Жуковского на родину», было даже напечатано, и Кергель
не преминул тут же с полка и
прочесть его Вихрову.
Если Мари в Москве учили профессора разным наукам и она
читала в подлинниках «Божественную комедию» Данта и «Манфреда» Байрона, если Фатееву ничему
не учили, как только мило держать себя, то m-lle Захаревская, можно сказать, сама себя образовала по русским журналам.
В свет она
не ездит, потому что у нас свету этого и нет, да и какая же неглупая женщина найдет себе в этом удовольствие;
читать она, вследствие своего недовоспитания,
не любит и удовольствия в том
не находит; искусств, чтобы ими заняться, никаких
не знает; детей у нее нет, к хозяйству тоже
не приучена особенно!..
Насколько мне понравились твои произведения, я скажу только одно, что у меня голова мутилась, сердце леденело, когда
читала их: боже мой, сколько тут правды и истины сказано в защиту нас, бедных женщин, обыкновенно обреченных жить, что как будто бы у нас ни ума, ни сердца
не было!»
Когда Вихров
читал это письмо, Груша
не выходила из комнаты, а стояла тут же и смотрела на барина: она видела, как он менялся в лице, как дрожали у него руки.
Когда я приехал туда и по службе сошелся с разными людьми, то мне стыдно стало за самого себя и за свои понятия: я бросил всякие удовольствия и все время пребывания моего в Париже
читал, учился, и теперь, по крайней мере, могу сказать, что я человек, а
не этот вот мундир.
—
Читай больше, занимайся музыкой; пройдет же когда-нибудь это время,
не все же будет так!
Читать я
не мог, да у меня и
не было ни одной книжки.
— От Прыхиной? — сказал Вихров и начал
читать. Письмо было
не без значения для него.
Занимайся лучше твоим расколом, наконец напиши что-нибудь, но об актерстве и
не помышляй!» Вихров
не утерпел и в первый раз, как пошел к Захаревским, взял это письмо и
прочел его Юлии.
— Это так, — подтвердил Вихров, — без языков — дело плохое:
читая одну русскую литературу, далеко
не уйдешь, и главное дело — немецкий язык!.. Мой один приятель Неведомов говаривал, что человек,
не знающий немецкого языка, ничего
не знает.
—
Не слушайте, пожалуйста, Вихров, никого из них и
читайте далее; они оба в литературе ничего
не смыслят, — перебила его Юлия.
— Но я другое же
читаю, и на меня
не производит такого неприятного впечатления.
— Вот я недавно
читал одну вещь, которую мне товарищи прислали и которая, конечно, никогда
не печатается; это «Сцены в уголовной палате» Аксакова [«Сцены в уголовной палате» Аксакова.
— Я вот
читаю Гоголя, но он
не производит на меня такого неприятного впечатления, а между тем до какой степени он осмеивает наши нравы.
Главным образом его возмутило то, что самому-то ему показалось его произведение далеко
не в таком привлекательном свете, каким оно казалось ему, когда он писал его и
читал на первых порах.
— Как
не говорили, вот ваше показание! — И Вихров
прочел им показания их.
— Но тот грамотный, который за вас прикладывал руку, тот
не темный; пусть бы он
прочел вам! — возразил Вихров. — Кто тут рукоприкладствовал за всех, — какой-то Григорий Федосеев?
Парень стоял все время, отвернувшись от трупа, и, кажется, даже старался
не слышать того, что
читают. Доктор непременно потребовал, чтобы все мужики дали правые руки для доверия в рукоприкладстве тому же корявому мужику: он, кроме важности, был, как видно, и большой формалист в службе.
Вихров затем принялся
читать бумаги от губернатора: одною из них ему предписывалось произвести дознание о буйствах и грубостях, учиненных арестантами местного острога смотрителю, а другою — поручалось отправиться в село Учню и сломать там раскольничью моленную. Вихров на первых порах и
не понял — какого роду было последнее поручение.
Тот начал ее
читать. Толпа выслушала все внимательно и ни звука в ответ
не произносила, так что Вихров сам принужден был начать говорить.