Неточные совпадения
По ней он еще мальчишкой учился у дьячка, к которому отдавали его на целую зиму
и лето. Дьячок раз тридцать выпорол его, но ничему не выучил,
и к
концу ученья счел за лучшее заставить его пасти овец своих.
В учителя он себе выбрал, по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать, как бог на разум послал, небольшие пьески;
и таким образом к
концу года он играл довольно бойко; у него даже нашелся обожатель его музыки, один из его товарищей, по фамилии Живин, который прослушивал его иногда по целым вечерам
и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах с подобной экспрессией он не слыхивал.
— Государство ваше Российское, — продолжал он почти со скрежетом зубов, — вот взять его зажечь с одного
конца да
и поддувать в меха, чтобы сгорело все до тла!
— Садитесь, пожалуйста! — сказал Салов, любезно усаживая Вихрова на диван
и даже подкладывая ему за спину вышитую подушку. Сам он тоже развалился на другом
конце дивана; из его позы видно было, что он любил
и умел понежиться
и посибаритничать. [Посибаритничать — жить в праздности
и роскоши. От названия древнегреческого города Сибарис, о жителях которого ходила молва как о людях изнеженных.]
К
концу обеда он, впрочем, поуспокоился — может быть потому, что Салова вызвал кто-то приехавший к нему,
и тот, уходя, объявил, что больше не воротится.
Вакация Павла приближалась к
концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он
и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка
и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом
и развеселял его своими разговорами
и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза
и посмотрев вдаль, произнес...
Все пошли за ней,
и — чем ужин более приближался к
концу, тем Павел более начинал чувствовать волнение
и даже какой-то страх, так что он почти не рад был, когда встали из-за стола
и начали прощаться.
«Я-ста, говорит, хощу — тебя обогащу, а хощу —
и по миру пущу!», — а глядишь, как концы-то с
концами придется сводить, младший-то пайщик
и оплел старшего тысяч на пять, на десять,
и что у нас тяжбы из-за того, — числа несть!
К
концу обедни он стал замечать, что церковь все больше
и больше наполнялась народом.
Герой мой между тем думал пробрать своих слушательниц сюжетом своей повести, главною мыслью, выраженною в ней,
и для этого торопился дочитать все до
конца — но
и тут ничего не вышло: он только страшно утомил
и их
и себя.
Живин, например, с первого года выписывал «Отечественные Записки» [«Отечественные записки» — ежемесячный литературно-политический журнал прогрессивного направления; с 1839 по 1867 год его редактором-издателем был А.А.Краевский.], читал их с начала до
конца, знал почти наизусть все статьи Белинского; а Кергель, воспитывавшийся в корпусе, был более наклонен к тогдашней «Библиотеке для чтения»
и «Северной Пчеле» [«Северная пчела» — реакционная политическая
и литературная газета, с 1825 года издававшаяся Ф.В.Булгариным
и Н.
И.Гречем.].
— Я бы, папочка, — сказала Юлия к
концу обеда более обыкновенного ласковым голосом
и когда сам Захаревский от выпитых им нескольких рюмок вина был в добром расположении духа, — я бы желала на той неделе вечер танцевальный устроить у нас.
В почти совершенно еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов
и старика Захаревского. Вскоре после того пришла
и Юлия. Она стала рядом с отцом
и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал
и пришел уж к
концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло,
и мельница со своими амбарами, гатью
и берегами реки, на которых гуляли монастырские коровы
и лошади, как бы тонула в тумане росы.
Вихров, видя, что
конца не будет этим спорам
и замечаниям, свернул свою тетрадку
и раскланялся со всеми,
и как Виссарион ни упрашивал его остаться ужинать,
и как Юлия ни кидала на него пламенные взгляды, он ушел.
Острог помещался на самом
конце города в частном доме
и отличался от прочих зданий только тем, что имел около себя будку с солдатом
и все окна его были с железными решетками.
После чего достали сейчас же огромную слегу,
и на крыше моленной очутились мгновенно взлезшие по углу ее плотники; не прошло
и четверти часа, как они слегу эту установили на крыше в наклонном положении, а с земли
конец ее подперли другою слегою; к этой наклонной слеге они привязали колокол веревками, перерубили потом его прежние перекладины, колокол сейчас же закачался, зазвенел
и вслед за тем начал тихо опускаться по наклонной слеге, продолжая по временам прозванивать.
Я только еще успел немножко почестней пошевелиться в этом омуте всевозможных гадостей
и мерзостей, как на меня сейчас же пошли доносы
и изветы, но я дал себе слово биться до
конца — пусть даже ссылают меня за то в Сибирь, ибо без благоприятного ответа вашего на последнее письмо мое — мне решительно это все равно.
— Дурак! — произнес он, прочитав все до
конца,
и затем, свернув бумагу
и положив ее себе в карман, велел подавать фаэтон
и, развевая потом своим белым султаном, поехал по городу к m-me Пиколовой.
Какой это суровый,
и мрачный,
и тяжелый подвиг в жизни его был! «В России нельзя честно служить!» — подумал он —
и в мыслях своих представил себе молодого человека с волей, с характером, с страшным честолюбием, который решился служить, но только честно,
и все-таки в
конце концов будет сломлен.
Она в самом деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней
и попросила у ней прощения. В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб, священники отслужили панихиду —
и Вихров с Катишь поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали,
и только при самом
конце их пути Катишь заговорила...