Неточные совпадения
У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь —
и явился где-нибудь в
конце города дом, купленный на имя жены, потом в другом
конце другой дом, потом близ города деревенька, потом
и село со всеми угодьями.
Но обо всем этом читатель узнает постепенно
и в свое время, если только будет иметь терпение прочесть предлагаемую повесть, очень длинную, имеющую после раздвинуться шире
и просторнее по мере приближения к
концу, венчающему дело.
Не без радости был вдали узрет полосатый шлагбаум, дававший знать, что мостовой, как
и всякой другой муке, будет скоро
конец;
и еще несколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, Чичиков понесся наконец по мягкой земле.
Все текло живо
и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни; везде во все входил зоркий взгляд хозяина
и, как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо, но расторопно, по всем
концам своей хозяйственной паутины.
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый
и мог продлить
и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни
и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться, но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к
концу; до тех пор ему казалось все неспокойно
и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие
и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее с плеч.
— Да бабу, Елизавету Воробья, еще
и букву ъ поставили на
конце.
Чичиков, стоя перед ними, думал: «Которая, однако же, сочинительница письма?» —
и высунул было вперед нос; но по самому носу дернул его целый ряд локтей, обшлагов, рукавов,
концов лент, душистых шемизеток
и платьев.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой
конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном
и том же месте, как человек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все,
и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то
и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Одна из них нарочно прошла мимо его, чтобы дать ему это заметить,
и даже задела блондинку довольно небрежно толстым руло своего платья, а шарфом, который порхал вокруг плеч ее, распорядилась так, что он махнул
концом своим ее по самому лицу; в то же самое время позади его из одних дамских уст изнеслось вместе с запахом фиалок довольно колкое
и язвительное замечание.
Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями
и бессонницей, угощая усердно Ноздрева
и всю родню его,
и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть,
и глядела ему в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета,
и пересвистывались вдали отдаленные петухи,
и в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса
и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, — в это время на другом
конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя.
Шум
и визг от железных скобок
и ржавых винтов разбудили на другом
конце города будочника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто идет?» — но, увидев, что никто не шел, а слышалось только вдали дребезжанье, поймал у себя на воротнике какого-то зверя
и, подошед к фонарю, казнил его тут же у себя на ногте.
Логики нет никакой в мертвых душах; как же покупать мертвые души? где ж дурак такой возьмется?
и на какие слепые деньги станет он покупать их?
и на какой
конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые души?
и зачем вмешалась сюда губернаторская дочка?
Это, выходит, просто: Андроны едут, [Андроны едут — выражение, употребляемое как синоним чепухи (андроны — телеги с жердями,
концы которых тащатся по земле
и производят шум).] чепуха, белиберда, сапоги всмятку! это просто черт побери!..
Но всему бывает
конец,
и желанная минута настала: все было готово, перед у брички как следует был налажен, колесо было обтянуто новою шиною, кони приведены с водопоя,
и разбойники кузнецы отправились, пересчитав полученные целковые
и пожелав благополучия.
И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами
и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами
и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные
и по ту сторону
и по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом
и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые
и свежеразрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи
и горизонт без
конца…
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно
и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева
и плющи, вросшие в домы, в шуме
и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без
конца над нею
и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами
и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось дело так, что Чичиков переехал к нему в дом, сделался нужным
и необходимым человеком, закупал
и муку
и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой
и целовал его в руку; все положили в палате, что в
конце февраля перед Великим постом будет свадьба.
У него захватывало в груди,
и он мог только произнесть: «Господи, как здесь просторно!» Пространства открывались без
конца.
То старался ни о чем не мыслить, — безуспешное старание! — отрывки чего-то похожего на мысли,
концы и хвостики мыслей лезли
и отовсюду наклевывались к нему в голову.
«Странное состоянье!» — сказал он
и придвинулся к окну глядеть на дорогу, прорезавшую дуброву, в
конце которой еще курилась не успевшая улечься пыль, поднятая уехавшей коляской.
«Нет, я не так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей
и пространств, — нет, я не так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно
и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком, я поступлю тогда совсем иначе: будет у меня
и повар,
и дом, как полная чаша, но будет
и хозяйственная часть в порядке.
Концы сведутся с
концами, да понемножку всякий год будет откладываться сумма
и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
Человек с двадцать рыбаков, стоявших на берегу, подхватили
конец и стали бережно тащить его.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа
и слева. Между дерев мелькала белая каменная церковь. В
конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
— Могу сказать, что получите первейшего сорта, лучше которого <нет> в обеих столицах, — говорил купец, потащившись доставать сверху штуку; бросил ее ловко на стол, разворотил с другого
конца и поднес к свету. — Каков отлив-с! Самого модного, последнего вкуса!
Штука упала сверху. Купец ее развернул еще с большим искусством, поймал другой
конец и развернул точно шелковую материю, поднес ее Чичикову так, что <тот> имел возможность не только рассмотреть его, но даже понюхать, сказавши только...
И, уехав домой, ни минуты не медля, чтобы не замешивать никого
и все
концы в воду, сам нарядился жандармом, оказался в усах
и бакенбардах — сам черт бы не узнал. Явился в доме, где был Чичиков,
и, схвативши первую бабу, какая попалась, сдал ее двум чиновным молодцам, докам тоже, а сам прямо явился, в усах
и с ружьем, как следует, к часовым...