Неточные совпадения
Рядом
с гостиной была спальная комната, в которой целые
дни просиживала Анна Павловна.
— Прах бы вас взял и
с барыней! Чуть их до смерти не убили!.. Сахарные какие!.. А коляску теперь чини!.. Где кузнец-то?.. Свой вон, каналья, гвоздя сковать не умеет; теперь посылай в чужие люди!.. Одолжайся!.. Уроды этакие! И та-то, ведь как же, богу молиться! Богомольщица немудрая, прости господи! Ступай и скажи сейчас Сеньке, чтобы ехал к предводителю и попросил, нельзя ли кузнеца одолжить,
дня на два, дескать! Что глаза-то выпучил?
Время между тем шло: Эльчанинов опомнился только перед экзаменом; в три — четыре
дня списал он пропущенные лекции и в один месяц
с свойственной только студентам быстротой приготовился к экзамену.
Почти
с восторгом поехала она
с отцом в деревню, рассчитывая мечтать об Эльчанинове целые
дни, никем и ничем не развлекаемая, но и тут неудача:
с первых же
дней к ним нахлынули офицеры близстоящего полка и стали за ней ухаживать.
Результат был тот, что бедная девушка, как новая Татьяна, полная самоотвержения, чтоб угодить отцу, любя одного, отдала руку другому, впрочем, обрекая себя вперед на полное повиновение и верность своему мужу; и действительно,
с первых же
дней она начала оказывать ему покорность и возможную внимательность, но не понял и не оценил ничего Мановский.
При этом известии
с Задор-Мановским сделалось что-то вроде удара; но он скрыл это от всех и выздоровел и только
с каждым
днем начал хуже и хуже обращаться
с женой.
Гораздо лучше сказать, что теперь она осталась одна для него в целом мире, что он только ее одну может любить; а что она к нему неравнодушна, в этом нет сомнения: он заметил это еще в Москве, и к чему бы, в самом
деле, назначать свидание; она теперь дама и, как видно, не любит мужа и несчастлива
с ним, а в этом положении женщины очень склонны к любви.
— Вы не должны жить
с мужем, — начал Эльчанинов решительным тоном. — Уезжайте от него на этих же
днях, сегодня, завтра, если хотите… У меня есть небольшое состояние, и
с этой минуты оно принадлежит вам.
Мановская побледнела. Она очень хорошо знала, что слово полагаю на языке ее мужа значит — она приедет. Но завтра! Завтра был
день, назначенный ею для свидания
с Эльчаниновым.
На этот зов за ворота выбежали три мальчишки в пестрядинных рубашках,
с грязными руками и ногами. Они все трое стали в недоумении: им нужно было снова растолковать, в чем
дело.
— Странные, просто странные вещи, — начала та, пожимая плечами, — сидим мы третьего
дня с Карпом Федорычем за ужином, вдруг является Иван Александрыч: захлопотался, говорит, позвольте отдохнуть, сейчас ездил в Могилки
с поручением от графа.
— Ну, да-с, мы и ничего, только я и говорю: «Съездим-ка, говорю, и мы, Карп Федорыч, завтра в Могилки; я же Анны Павловны давно не видала». — «Хорошо», говорит. На другой
день поутру к нам приехали Симановские. Мы им говорим, что едем. «Ах, говорят, это и прекрасно, и мы
с вами съездим». Поехали. Граф уж тут, и, ах, Алексей Михайлыч! вы представить себе не можете, какие сцены мы видели, и я одному только не могу надивиться, каким образом Михайло Егорыч, человек не глупый бы…
— Как же-с: соседское
дело, бываю у них, видал ее; а вы ее знаете?
Во весь остальной
день граф не возобновлял первого разговора. Он просил Анну Павловну играть на фортепиано,
с восторгом хвалил ее игру, показывал ей альбомы
с рисунками, водил в свою картинную галерею, отбирал ей книги из библиотеки. Узнавши, что она любит цветы, он сам повел ее в оранжереи, сам вязал для нее из лучших цветов букеты, одним словом, сделался внимательным родственником и больше ничего.
— Как можно-с!.. Можно ли ваше сиятельство мешать в эти
дела?
Спустя четыре
дня с тех пор, как мы расстались
с Эльчаниновым, он в длинном, польского покроя, халате сидел, задумавшись, на среднем диване; на стуле близ окна помещался Савелий, который другой
день уж гостил в Коровине.
Савелий слушал со вниманием и только изредка делал небольшие замечания, и — странное
дело! — при каждом из этих замечаний, сказанном простым и необразованным человеком, Эльчанинов сбивался
с толку, мешался и принужден был иногда переменять предмет разговора.
«Бог вам судья, что вы не исполнили обещания. Боюсь отыскивать тому причины и заставляю себя думать, что вы не могли поступить иначе. Безнадежность увидеться
с вами заставляет меня рисковать: письмо это посылаю
с С… Н… Он добрый и благородный человек, в глубоком значении этого слова. Чтобы не умереть от грусти, я должен
с вами видеться. Если пройдет несколько
дней и я не увижусь
с вами, не ручаюсь, что со мной будет… Я не застрелюсь — нет! Я просто умру
с печали… Прощайте, до свиданья».
На сердце Анны Павловны начинало становиться легче; но вдруг она заметила что-то белое, лежавшее на
дне трещины, и
с помощью прутика вытащила бумажку.
Целые
дни проходили незаметно: они гуляли по полям,
с лихорадочным трепетом читали и перечитывали, какие только были у них под рукой романы, которые им напоминали их собственные чувства, и, наконец, целовались и глядели по целым часам друг на друга.
Я
с этими людьми не
разделяю и вообще мнений, а тем более мнения о вас.
— А то может, что Мановский, говорят, хочет выписать тестя, да и приедет сюда
с ним!.. Каково это будет для Анны Павловны? А не то, пожалуй, и к правительству обратится… Не скроешь этого
дела.
Дня через четыре граф прислал человека
с письмом, в котором в тот же
день приглашал их к себе и уведомлял, что он весь
день будет один. Часу в двенадцатом Анна Павловна, к соблазну всех соседей, выехала
с Эльчаниновым, как бы
с мужем, в одной коляске.
Во весь остальной
день Сапега, бывши очень ласков
с Анною Павловной, много говорил
с Эльчаниновым и говорил о серьезных предметах. Он рассказывал, между прочим, как много в настоящее время молодых людей единственно посредством службы вышло в знать и составляют теперь почти главных деятелей по разным отраслям государственного управления. Так прошел целый
день. Молодые люди уехали после ужина.
Хозяин после разговора
с Мановским был целый
день чем-то озабочен. Часа в два гости все разъехались, остался один только исправник.
Говоря это, Эльчанинов не лгал ни слова, и в эти минуты он действительно так думал; в голосе его было столько неотразимой убедительности, что Анна Павловна сразу ему поверила и успокоилась. Во весь остальной
день он не задумывался и говорил
с нею. Он рассказывал ей все свои надежды;
с восторгом описывал жизнь, которую он намерен был повести
с нею в Петербурге. Вечером пришел Савелий. Лицо его было мрачнее обыкновенного; он молча поклонился и сел.
На другой
день после предводительского обеда, часу в первом, Сапега, в богатой венской коляске, шестериком, ехал в Ярцево
с визитом к Клеопатре Николаевне. Он был в очень хорошем расположении духа. Он видел прямую возможность приволокнуться за очень милою дамой, в которой заметил важное, по его понятиям, женское достоинство — эластичность тела.
Обдумав все это и очень хорошо понимая,
с какою женщиною имеет
дело, граф начал прямо...
— Черт бы драл их
с их балами!.. Смотрите, не болтайте там о
деле.
М-me Симановская приехала
с красными и распухшими глазами: она два
дня их не осушала, не получив к сроку из губернского города бального платья, которое она заказала на последние деньги.
— Именно несчастье, ваше сиятельство, — подхватил исправник, — и теперь вот они
с стряпчим сошлись, а от стряпчего мы уж давно все плачем… Алексей Михайлыч это знает: человек он действительно знающий, но ехидный и неблагонамеренный до последнего волоса: ни
дня, ни ночи мы не имеем от него покоя, он то и
дело пишет на нас доносы.
— Ваш стряпчий, мой любезнейший, может писать доносы сколько ему угодно, — перебил опять
с оттенком легкой досады граф, —
дело не в том; я вас прошу обоих, чтобы
дело Мановских так или иначе, как вы знаете таи, было затушено, потому что оно исполнено величайшей несправедливости, и вы за него будете строго отвечать. Оберегитесь.
Под влиянием этих опасений она решилась объясниться
с графом и написала к нему письмо, которым умоляла его приехать к ней, но получила холодный ответ, извещающий ее, что граф занят
делами и не может быть впредь до свободного времени.
На тех же самых
днях, поутру, начальник губернии сидел, по обыкновению, таинственно в своем кабинете. Это уже был старик и, как по большей части водится, плешивый. Смолоду, говорят, он известен был как масон, а теперь сильно страдал ипохондрией. Слывя за человека неглупого и дальновидного, особенно в сношениях
с сильными лицами, он вообще был из хитрецов меланхолических, самых, как известно, непроходимых.
— Ваше
дело будет жаловаться, а мое будет отвечать, — возразил на это губернатор
с заметною сухостью, и Мановский, поклонившись ему гордо, вышел. Несмотря на свою свирепую запальчивость, он на этот раз себя сдержал, насколько мог, понимая, что губернатор не захочет да и не может даже ничего сделать тут. Выйдя из губернаторского дома и проходя бульваром, он, как бы желая освежиться, шел без шапки и все что-то хватался за голову.
Конечно, ему писали из Петербурга, что Эльчанинов приехал туда и
с первых же
дней начал пользоваться петербургскою жизнью, а о деревне, кажется, забыл и думать, тем более что познакомился
с Наденькой и целые вечера просиживал у ней; кроме того, Сапега знал уже, что и Мановский, главный враг его, разбит параличом и полумертвый привезен в деревню.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим,
с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый
день ходить к нему обедать и что, наконец, на
днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным ехать в деревню или вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
— Я недавно была у нее целый
день и не могла налюбоваться, как она обращается
с своей дочерью: что называется и строго и ласково, как следует матери, — прибавила она, чтоб угодить хозяевам, но предводительша не обратила никакого внимания на ее слова, потому что терпеть ее не могла, испытав на собственном имени остроту ее зубов.