В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

Николай Лейкин, 1889

Мастер сатиры XIX столетия Н.А. Лейкин выводит яркие людские типажи – самые узнаваемые и по сей день – в своем смешном, драматичном и нравоучительном романе из петербургской жизни. Купеческий сын Костя Бережков без ума от хорошенькой кафешантанной актрисы Надежды Ларионовны и готов для нее на любые подвиги. Дама сердца требует подношений в качестве доказательств его любви: шубу, лошадей с кучером, бриллиантовую брошку, постоянные угощения в ресторанах. Вот только денег-то у незадачливого влюбленного и нет. Но ведь его богатый дядя тяжело болен и со дня на день умрет, а значит, можно набрать долгов…

Глава XXII

Антрепренер Караулов раскутился. Ужин был заказан действительно на славу. Он призвал даже повара и долго ему приказывал, как и что надо сделать. В буфете оказались плохи фрукты — и тотчас же был командирован лакей за фруктами в Милютины лавки. Не забыты были кофе и ликеры. Надежда Ларионовна захотела раков; в кухне хороших раков не оказалось — послали на садок за самыми крупными раками.

— Если рыбаки спят — буди их и во что бы то ни стало притащи раков! — кричал Караулов вслед посланному.

Костя сидел как на иголках и то и дело посматривал на часы. Он был положительно меж двух огней: с одной стороны — Надежда Ларионовна, от которой он был не в силах оторваться на этот вечер, с другой стороны — больной дядя дома, у которого он отпросился только в баню. Любовь к женщине и угрызения совести, что вот он оставил дома больного старика, который, может быть, теперь ждет его, спрашивал его и сердится на него, боролись в нем — и любовь пересиливала. Он начал заглушать угрызения совести вином. Закуска перед ужином была уже подана, и Костя с жадностью накинулся на водку.

— Адольф Васильич! Василий Сергеич! По третьей… Без трех углов дом не строится, — говорил он, протягивая руку к бутылке.

— Не пейте много водки. Шампанское будем потом пить, — предостерегал его Караулов.

— Не могу. За процветание Надежды Ларионовны!

— Хотя водку при таких пожеланиях не пьют, но все-таки от подобного тоста отказаться не в силах… Не в силах… — заикался Караулов. — Надежда Ларионовна! У меня или где на другой сцене, но желаю, чтоб ваш талант крепнул, крепнул и разрастался в гиганта искусства, — обратился он к Люлиной.

Та ласково кивнула ему головой.

Водка развязала всем языки. Даже хмурый Шлимович начал отпускать комплименты Надежде Ларионовне и сказал:

— Сегодня вы надбавили себе цену на сорок — пятьдесят процентов. Жаль только, что не было газетных рецензентов, а потому ничего не будет сказано в газетах.

— Пригласим рецензентов, завтра же пригласим! — кричал Караулов.

— Да, но уж завтра не может быть этого шикарного инцидента с шубой.

— Расскажем им, запоим их и заставим написать и раззвонить во все колокола.

Караулов подсел к Надежде Ларионовне, жалобно склонил голову набок и заговорил:

— Божество мое, не покидайте меня. У меня в театре вы, так сказать, возникли, у меня расцвели, у меня и продолжайте цвести. Не ездите в Курск. Плюньте на Голенастова. — Ах, боже мой! Да должна же я, наконец, сделаться настоящей актрисой! — вскричала Надежда Ларионовна. — У него большой театр.

— Вы и у меня сделаетесь настоящей актрисой. Вы уже теперь настоящая актриса. Завтра закатим угощение рецензентам, и вознесут они вас выше небес.

— Но ведь Голенастов дает четыреста рублей в месяц.

— Голенастов — мошенник, он только сулит, а сам никому жалованья не платит. Он три раза прогорал, два раза от долгов бегал и всю труппу на бобах оставлял. Ну, я вам дам двести рублей и два бенефиса в зимний сезон.

Караулов махнул рукой.

— Ах, какие вы, право… — отвечала Надежда Ларионовна. — Мне деньги нужно, мне жить нечем, а жить хочется хорошо. Еще если бы обожатель был хороший да щедрый…

— Надюша! Все тебе будет, все, что только душенька твоя захочет, останься только, — начал Костя.

— Ах, подите вы! Слышали уже… На посуле-то вы, как на стуле, а как дойдет дело до настоящего — сейчас: погоди да погоди! — раздраженно проговорила Надежда Ларионовна.

— Ротонду просила — купил, лошадей просила — лошади завтра будут.

— Становитесь, Константин Павлыч, на колени и упрашивайте. Я сам стану.

Караулов опустился на колени и дернул за пиджак Костю. Тот тоже стал.

— Ах, какие вы шуты гороховые! — хохотала Надежда Ларионовна. — Вот шуты-то!

Она так и заливалась смехом.

— Надюша! Квартиру тебе всю заново обмеблирую. Просила бриллиантовую брошку — брошку куплю, — продолжал Костя. — Ведь ежели бы денег у меня не было, а то деньги у меня теперь есть, денег достаточно. Спроси Адольфа Васильича. Он мне даже сам предложил новую меблировку для тебя.

Шлимович смотрел на эту сцену, кривил рот в улыбку и по привычке почесывал указательным пальцем свой пробритый подбородок.

— Правда это, Адольф Васильич? — обратилась к нему Надежда Ларионовна.

Тот сделал гримасу и отвечал:

— Я достану меблировку, не знаю только, согласится ли Константин Павлыч на мои условия.

— На все, на все согласен! — вскричал Костя. — Когда же я на ваши условия не соглашался!

— Сколько вы Костюшке сегодня денег достали? — спросила Надежда Ларионовна.

Шлимович пожал плечами и кивнул на Караулова.

— Это коммерческая тайна… При посторонних не говорят, — отвечал он.

— Здесь нет посторонних и нет тайны.

— Если так, то, пожалуй, скажу. Две тысячи. Он просил две тысячи, две тысячи я ему и достал.

— Товаром? — допытывалась Надежда Ларионовна.

— Ах, боже мой, какие вы любопытные! Деньги у Константина Павлыча уже теперь есть, будут завтра и еще.

— Завтра, завтра ты уже можешь обновить и твою новую ротонду, и твою новую бриллиантовую брошку! На паре рысаков обновишь! — вскричал Костя.

— Посмотрим, — улыбнулась Надежда Ларионовна.

— Фея! Неземная фея! Так можно получить от вас слово, что вы остаетесь у меня? — спрашивал Караулов, ударяя себя в грудь кулаком. — Двести рублей в месяц, два бенефиса…

— Погодите, дайте подумать.

— Еще думать! Да воззрите вы на своих рабов-то, приниженных, коленопреклоненных, пред вами стоящих и ожидающих от вас милости!

— Встаньте, встаньте, господа. Нехорошо. Могут лакеи войти. Сейчас ужин подавать начнут.

— Не встанем, пока не услышим милостивого решения. Не вставайте, Константин Павлыч.

Костя потянулся к руке Надежды Ларионовны. Та ударила его ладонью по лбу. Шлимович засмеялся.

— Все стерплю, согласись только, — просил Костя.

— Надежда Ларионовна, согласитесь, — повторял Караулов. — Адольф Васильич, просите и вы.

— Вставайте. Я после ужина скажу вам ответ, — пробормотала Надежда Ларионовна.

Костя и Караулов поднялись с колен.

— Тяжелая вы, барынька, тяжелая, — говорил Караулов.

— Врете вы. Во мне и трех пудов нет, — отшучивалась Надежда Ларионовна.

Подали ужин. Когда было выпито еще по две-три рюмки, Шлимович тронул Недежду Ларионовну за руку и сказал:

— Мой совет вам, мадемуазель Люлина, — оставаться. Всякая птичка делает себе гнездо. Что хорошего, если сегодня здесь, завтра там?..

— Браво, браво, Адольф Васильич! — раздался голос Кости.

— Слышите, как умные-то люди рассуждают! — кивнул Караулов на Шлимовича.

— Как хотите, — продолжал тот, — а лучше Петербурга города не найти. В Петербург-то из провинции люди как стремятся, а вы хотите ехать в провинцию.

— Верно, верно, Адольф Васильич.

В двери кабинета раздался стук. Кто-то спрашивал басом:

— Можно войти?

Караулов вскочил с места и отворил дверь. На пороге стоял толстый интендантский чиновник и говорил:

— Простите, господа, но не могу удержаться, дабы еще раз не преклонить головы перед звездой первой величины и не отдать должную дань искусству. Можно войти?

— Милости просим, — отвечал Караулов.

— Еще раз простите, господа. Может быть, это и дерзость так врываться, но не утерпел. Мадемуазель Люлина! Вы прощаете? — обратился он к Надежде Ларионовне.

— Очень рада. Прошу покорно, — отвечала та.

— Я, господа, с приношением. С пустыми руками входить в храм феи считаю неприличным, — продолжал интендантский чиновник и, обратясь к стоящему сзади него лакею, сказал: — Вноси!

Лакей внес поднос с тремя бутылками шампанского.

— С какой же это стати? Зачем? Мы и сами в состоянии… — заговорил было Костя, но Караулов дернул его за рукав.

— Откупоривай! — махнул лакею интендантский чиновник.

Хлопнула пробка.

— Полковник! — воскликнул Караулов. — Вы совсем кстати. Присоедините свою просьбу к нашим просьбам и умолите фею, чтобы она нас не покидала. Мадемуазель Люлина хочет ехать в провинцию.

— В провинцию? Что за вздор! Только что мы открыли на горизонте звезду первой величины, и эта звезда хочет исчезать? Не пустим, не пустим. Ляжем на рельсы железной дороги и загородим путь. Господа! За здоровье звезды первой величины!

— Ура! — заорал Караулов.

— Нет, нет, мы вас не выпустим, покуда не отпразднуем вашего бенефиса, — продолжал интендантский чиновник, чокаясь с Надеждой Ларионовной. — В бенефис ваш мы должны вас оценить по достоинству, воздать должное должному и тогда с Богом… Как ехать, когда я уже подписку на подарок начал!.. Не пустим, не пустим…

— Я остаюсь, — прошептала Надежда Ларионовна.

Караулов и Костя бросились целовать у ней руки.

Пир длился долго. «Увеселительный зал» был уже заперт для публики, а в кабинете все еще пировали. Когда расходились по домам, Надежда Ларионовна шепнула Косте:

— Вы паинька сегодня. Сегодня я вам позволю проводить меня домой.

Костя был на верху блаженства.