Свободный заключённый

Александр Киреев

Молодой спортсмен из Сибири отправляется покорять Америку. Но вместо американской мечты он оказывается в американской тюрьме, где ему грозит 80 лет заключения.Это исповедь сильного, но одновременно уязвимого и честного мужчины. Книга — глубокий диалог о том, на что способен человек, когда выбор стоит между совестью и деньгами. Она исследует мужскую уязвимость, хрупкость и умение принимать свою слабость. Но может быть, именно в этих качествах и скрывается истинная сила. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 8. Перевод

USA. New-York, Manhattan. MCC — тюрьма

Где-то за дверью раздался голос. Он опять неправильно произнёс мою фамилию. Вместо Киреев у них выходило Кириив, но я уже привык и не пытался поправлять. Я отозвался.

— У тебя десять минут на сборы, — продолжил голос охранника. Собирать было нечего: сменные трусы и носки, в общем-то, всё. Собрав пожитки, я попрощался с соседом.

— Удачи тебе, воин! — произнёс на прощание сокамерник и вдруг заплакал.

— И ты береги себя и свою семью, — ответил я, испытав одновременно благодарность и злость. Он опять позволяет себе проявлять чувства, от которых я пытаюсь отказаться. Он ещё живой, а значит, ему будет больно. Я не хочу, чтобы мне было больно. Резко развернувшись, я направился к выходу.

Перевод в общую камеру занял не больше получаса. Бесконечные коридоры, решётки, ржавый звук открывающихся замков, лифт, охранники, охранники, охранники… И вот я на месте.

Удивление — первое, что я испытал, оказавшись на 11 этаже в южном блоке манхэттенской тюрьмы. Двери распахнулись, и я увидел большое пространство круглой формы. По его периметру находились семь тиров — общих камер на 25 человек. Итого около 180 взрослых мужчин, нарушивших закон, озлобленных на весь мир и несправедливость системы. 24 часа 7 дней в неделю все вместе они находятся на территории размером со школьный спортивный зал.

Вместе с другими вновь прибывшими заключёнными я медленно проникал внутрь, шаг за шагом изучая пространство. Вокруг толпились местные. Они эмоционально встречали новеньких. Одни, не скрывая агрессии, буравили взглядом, другие читали рэп в свободном стиле — о том, как они будут сдирать кожу, а потом плясать на костях свежеприбывшего мяса. Другие встречали старых знакомых и тут же, братаясь, провожали их в тиры.

Помня о том, что правая рука у меня бьющая, я переложил свои вещи в левую и пошёл вдоль левой стены. Не прошло и минуты, как за нами закрылись ворота входа. Я услышал резкий, скрипучий звук кроссовка. Так скрипят подошвы игроков на баскетбольном поле во время напряжённого матча. Затем глухой щелчок, как будто что-то лопнуло. Через мгновение справа от меня на полу уже лежал парень, с которым мы прибыли вместе. Вокруг стояли трое. Крупные, атлетичные — скорее всего, они были мексиканцами. Один из них добил упавшего незаметным, жалящим, коротким тычком кроссовка в пах, после чего сплюнул на него и был таков. Поверженный лежал без движения, не подавая признаков жизни. Толпа быстро поглотила это происшествие, как будто бы ничего не случилось. Все так же болтали, шумели и делали свои дела. Тот, кто добил парня, поднял взгляд и посмотрел на меня. Я стоял метрах в пяти и не мог оторваться от происходящего. Меня пронизывал звериный взгляд, внушающий страх. Неприкрытая агрессия просачивалась из-под сильно выступающих надбровных дуг. Под левым глазом у смотрящего была татуировка в виде трёх капель, две тёмные и одна белая.

— Ты что-то видел? — кривя лицо, спросил он. Я растерялся, пытаясь разобрать его мексиканский акцент. Не понимая слов, я чётко понимал их посыл.

— Ты тупой или немой? — спросил второй из троицы. Он был на голову выше татуированного. Около двух метров, не меньше.

Я продолжал молчать и начинал напрягаться. Не зная, как реагировать, я автоматически попятился назад. Троица направилась в мою сторону и начала медленно прижимать меня к стене. Путей к отступлению становилось меньше, петля сужалась. В голове была одна мысль, а точнее фраза, когда-то сказанная мне Хасаном: «Когда не уверен, что вывезешь соперника, бей первым».

— Эй, чувак, ты выводишь меня. Последний раз спрашиваю, ты что-то видел? — с ещё большим напором повторил татуированный и потянулся правой рукой в карман.

Бросаю вещи ему в лицо и сразу же вкладываюсь в правый прямой. «Бей первым, иначе будет поздно». Это была последняя мысль за секунду до голоса, опять раздавшегося словно откуда-то сверху.

— Братец, это ты? — прозвучал знакомый голос. Я увидел Борю и его брата Рому. Этот голос уже второй раз возвращает меня к жизни.

— Рад, что тебя перевели в наш блок, у нас тут весело, — не обращая внимания на троицу, говорил Боря, сжимая мне руки стальной хваткой. Братья отгородили меня от троицы, вытягивая из ловушки.

Они вывели меня из толпы, и все вместе мы пошли смотреть этаж. Троица мексиканцев сделала полукруг и направилась в другом направлении. Татуированный показал угрожающий знак, проведя большим пальцем правой руки по шее.

— Мы с тобой не закончили! — выкрикнул Амбал, и троица исчезла в тире под буквой С.

Братья появились вовремя, и экскурсия была весьма кстати.

— Саша, ты тут не зевай. Это, конечно, не Россия, но, если что, на раз порежут. Мы за тебя слово замолвим, видно, что парень ты свой. Но и сам не тупи. Здесь наш тир, — продолжал Боря, указывая на камеру с буквой Н.

— Тут вся элита, уважаемые люди. К нам в тир хотят все, да не у всех выходит. Только авторитеты и остальная братва. Здесь столовая и прачечная. Там наверху управляющая нашим блоком, Мисс Джинкенс. Чёрная вдова, которую половина тюрьмы хочет задушить, а вторая половина — отодрать. Жёсткая сука, аккуратнее с ней. Здесь Святая святых, наш зал, — подытожил Боря, указывая на небольшое помещение с одним-единственным турником для подтягиваний и отжиманий на брусьях.

— Запомни, каждый тир — это как отдельная страна. Мексы — парни простые, но лютые. В основном, тёмные дела с похищением людей за выкуп, наркота, налёты. Здесь наше местное чёрное гетто. Убийства, ограбления, гоп-стоп по-русски. Там нищета, мелкое ворьё, жулики, торговцы краденым. Здесь фриковые отморозки, киберпреступники, хакеры, которые легко могут взломать Пентагон. А вот тут лохи, всякие стукачи и девчонки. И да, это пока твой тир. С новосельем. Ты хорошо подумай, надо тебе здесь оставаться или нет. С кем поведёшься, как говорится.

— А у меня есть выбор? — спросил я.

— Выбор всегда есть, но не все решаются его сделать. Надо себя проявить, а там посмотрим.

— Понял, — ничего не понимая, ответил я.

— Да, и насчёт Штыря, это тот, кто тебя встретил, с каплями на лице, будь осторожен. Он своё прозвище не просто так получил, ему пожизненный светит.

— Окей. Спасибо вам, парни, — сказал я, стоя у входа в свой тир.

— Не благодари, сочтёмся, — ответил Боря.

Братья исчезли в толпе людей. А я стоял, не решаясь войти в свою первую общую камеру.

Переступив порог, я проник внутрь. В нос ударила волна разных запахов, от пряных индийских специй до парфюма и марихуаны. Здесь кипела жизнь людей, лишённых свободы. По периметру стояли металлические двухъярусные кровати. В центре камеры несколько пластиковых столов со стульями. В углу звучал телевизор. Те, кто были в камере, особо не проявляли интереса ко мне, и каждый занимался своими делами. Мне выделили верхнюю шконку прямо напротив входа. Место особо не отличалось от других, а я ни на что и не претендовал. Под кроватью стояли два локера — небольших пластиковых сундука для хранения личных вещей, которых у меня ещё не было. У кровати располагалось окно, чуть шире того, что было у меня в первой камере. Оно выходило на запад, и сквозь него внутрь попадал приятный алый свет Нью-Йоркского заката. Я забрался к себе на шконку, положил руки под подбородок и уставился в окно.

Точно такой же закат я наблюдал в свой первый вечер в Нью-Йорке. Я только переехал из другого штата, где отпахал очередные четыре летних месяца по студенческой программе обмена. Это была моя третья поездка на заработки в Америку. Мы стояли с моим новоиспечённым соседом по квартире, поляком Павлом, на крыше старого четырёхэтажного дома, затерявшегося в муравейнике Бруклина. Закат медленно покрывал весь район алой пеленой. Затем цвета становились ярче и насыщеннее, словно он созревал прямо у нас на глазах.

Все оттенки красного заволокли небо. Вокруг порозовело. Однообразные невысокие дома, машины, люди, деревья вдруг стали розовыми. Казалось, что-то спускалось с неба и проникало в людей, идущих с работы. Словно манна небесная снизошла на город, заставляя людей поднимать головы, смотреть вверх и улыбаться.

Я поймал эту улыбку на уголках своего рта, посмотрел на Павла. Тот тоже стоял, улыбаясь как младенец, увидевший лицо матери. Это длилось не больше минуты, но осело в моей памяти надолго.

Вот и сейчас я слегка улыбнулся, глядя на исчезающий розовый закат. Я не знал, что счастье — это выбор, который нужно делать много раз в течение дня, поэтому наслаждался лишь его крохами.

Переехать в Нью-Йорк меня вынудили обстоятельства, которые, как я полагал, от меня не зависели. Я не хотел ехать в большой город, а точнее, я его боялся. Город пугал меня. Мысль о том, что я стану одним из миллиона таких же никому не нужных студентов-эмигрантов, просрочивших свои визы и оставшихся тут в поиске американской мечты, угнетала. Но что было делать? Остаться в маленьком курортном городке на берегу Атлантического океана после недавних событий я уже не мог. Вернуться домой в Россию? Кому я там нужен, что меня ждёт? Мутки, движухи, криминал?

Да, я абсолютно чётко понимал, что на родине, в Иркутске, у меня мало перспектив. Родители уже несколько лет были в разводе. Мама пребывала в депрессии, но тогда я этого не понимал и не умел её поддержать. Чувство вины и обида двигали мной в те годы, я часто выливал наружу неконтролируемую агрессию. Отношения с отцом были ещё хуже. Мы почти не встречались, изредка общаясь по телефону. Иногда он забирал меня из милиции после очередной разборки. Под действием алкоголя я закипал, и наружу поднималось всё, что накопилось. Я посылал его, он в ответ отказывался от меня. Так и общались. Брат из чувства вины и долга уехал искать своё счастье в столицу. Отношения в нашей семье в те годы были как минимум напряжёнными.

Я чувствовал себя виноватым и должным всё исправить. Думал, что деньги дадут ощущение стабильности, поэтому прилагал все усилия для заработка. В 16 закончил школу и устроился грузчиком на оптовый рынок. Через год узнал о программе по обмену студентами, где, по слухам, загорая на океане, можно было за лето заработать до 10 000$. Поступил в институт и в 18 впервые поехал работать на лето в Штаты. Там я быстро нашёл работу и хорошо зарекомендовал себя в одном итальянском ресторане. Он находился в небольшом туристическом городке, прямо на побережье Атлантического океана, куда американцы приезжали в сезон отпусков.

Нет, я не работал. Я пахал на четырёх должностях по 16 часов в день без выходных с одним 20-минутным перерывом на обед. Зато по ставке в 10$ за час, что для студента из России в 2009 году было из ряда фантастики. За 4 месяца такой пахоты и сна по 5 часов в сутки мне удалось заработать на оставшуюся часть года на родине.

Это была моя третья поездка в Америку, и я понимал, что по студенческой визе меня туда больше не пустят. Возвращаться домой без права въезжать обратно в Америку не хотелось. Год назад мой первый зал, который я открыл, чтобы тренировать парней с района, закрыли люди в форме. Они объявили его рассадником преступности, а на меня хотели повесить организацию ОПГ. Я понимал, что дома меня ждёт статья или, в лучшем случае, своя шиномонтажка. Нет, я хотел чего-то большего. Вот только чего, я не знал. Плана на будущее у меня не было, поэтому я просто продолжал пахать. Но в один из дней там, на кухне итальянского ресторана, в котором я работал, произошла ситуация, которая вынудила меня уехать в Нью-Йорк.