Неточные совпадения
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь,
уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После
уже офицер, который мне
очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Вчерашнего дни я…» Ну, тут
уж пошли дела семейные: «…сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович
очень потолстел и всё играет на скрипке…» — и прочее, и прочее.
Городничий,
уже постаревший на службе и
очень неглупый по-своему человек.
Прыщ был
уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще
очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Последствия этих заблуждений сказались
очень скоро.
Уже в 1815 году в Глупове был чувствительный недород, а в следующем году не родилось совсем ничего, потому что обыватели, развращенные постоянной гульбой, до того понадеялись на свое счастие, что, не вспахав земли, зря разбросали зерно по целине.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были
уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал
очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
— А ты
очень испугался? — сказала она. — И я тоже, но мне теперь больше страшно, как
уж прошло. Я пойду посмотреть дуб. А как мил Катавасов! Да и вообще целый день было так приятно. И ты с Сергеем Иванычем так хорош, когда ты захочешь… Ну, иди к ним. А то после ванны здесь всегда жарко и пар…
— Да, но вам, может быть, легче вступить в сношения, которые всё-таки необходимы, с человеком приготовленным. Впрочем, как хотите. Я
очень рад был услышать о вашем решении. И так
уж столько нападков на добровольцев, что такой человек, как вы, поднимает их в общественном мнении.
Так как он не знал этого и вдохновлялся не непосредственно жизнью, а посредственно, жизнью
уже воплощенною искусством, то он вдохновлялся
очень быстро и легко и так же быстро и легко достигал того, что то, что он писал, было
очень похоже на тот род, которому он хотел подражать.
Место, которое он занимал, было, очевидно
очень хорошо пять лет тому назад, но теперь
уж было не то.
— Ты не то хотела спросить? Ты хотела спросить про ее имя? Правда? Это мучает Алексея. У ней нет имени. То есть она Каренина, — сказала Анна, сощурив глаза так, что только видны были сошедшиеся ресницы. — Впрочем, — вдруг просветлев лицом, — об этом мы всё переговорим после. Пойдем, я тебе покажу ее. Elle est très gentille. [Она
очень мила.] Она ползает
уже.
На Царицынской станции поезд был встречен стройным хором молодых людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не обращал на них внимания; он столько имел дел с добровольцами, что
уже знал их общий тип, и это не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями не имевший случая наблюдать добровольцев,
очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
— Я
очень рад, поедем. А вы охотились
уже нынешний год? — сказал Левин Весловскому, внимательно оглядывая его ногу, но с притворною приятностью, которую так знала в нем Кити и которая так не шла ему. — Дупелей не знаю найдем ли, а бекасов много. Только надо ехать рано. Вы не устанете? Ты не устал, Стива?
— О, да, это
очень… — сказал Степан Аркадьич, довольный тем, что будут читать и дадут ему немножко опомниться. «Нет,
уж видно лучше ни о чем не просить нынче» — думал он, — только бы, не напутав, выбраться отсюда».
Левин
уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то
очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он чувствовал, что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к брату, затрогивая его за самые больные места.
— Ну, я рада, что ты начинаешь любить его, — сказала Кити мужу, после того как она с ребенком у груди спокойно уселась на привычном месте. — Я
очень рада. А то это меня
уже начинало огорчать. Ты говорил, что ничего к нему не чувствуешь.
— Да вот
уж второй год. Здоровье их
очень плохо стало. Пьют много, — сказала она.
— Кондуктор, противно пословице, хотел по платью проводить меня вон; но тут
уж я начал выражаться высоким слогом, и… вы тоже, — сказал он, забыв его имя и обращаясь к Каренину, — сначала по полушубку хотели тоже изгнать меня, но потом заступились, за что я
очень благодарен.
— Я
очень рада одному, — сказала Анна Голенищеву, когда они
уже возвращались. — У Алексея будет atelier хороший.
Потому ли, что дети непостоянны или
очень чутки и почувствовали, что Анна в этот день совсем не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она
уже не занята ими, — но только они вдруг прекратили свою игру с тетей и любовь к ней, и их совершенно не занимало то, что она уезжает.
— Да
уж это ты говорил. Дурно, Сережа,
очень дурно. Если ты не стараешься узнать того, что нужнее всего для христианина, — сказал отец вставая, — то что же может занимать тебя? Я недоволен тобой, и Петр Игнатьич (это был главный педагог) недоволен тобой… Я должен наказать тебя.
Константин Левин был
очень рад, тем более что он не ждал
уже в это лето брата Николая.
―
Очень рад встретиться, ― сказал он. ― А я вас тогда искал на выборах, но мне сказали, что вы
уже уехали, ― сказал он ему.
Когда он узнал всё, даже до той подробности, что она только в первую секунду не могла не покраснеть, но что потом ей было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он
очень рад этому и теперь
уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть как можно дружелюбнее.
Так что он
уже был
очень рад приезду княгини Мягкой, прекратившей их уединение вдвоем.
Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель, было невозможно, так как половина приданого не могла поспеть к этому времени; но она не могла не согласиться с Левиным, что после поста было бы
уже и слишком поздно, так как старая родная тетка князя Щербацкого была
очень больна и могла скоро умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу.
— Вам хорошо говорить, — сказала она, — когда у вас миллионы я не знаю какие, а я
очень люблю, когда муж ездит ревизовать летом. Ему
очень здорово и приятно проехаться, а у меня
уж так заведено, что на эти деньги у меня экипаж и извозчик содержатся.
—
Очень,
очень рада, — повторила она, и в устах ее для Левина эти простые слова почему-то получили особенное значение. — Я вас давно знаю и люблю и по дружбе со Стивой и за вашу жену… я знала ее
очень мало времени, но она оставила во мне впечатление прелестного цветка, именно цветка. И она
уж скоро будет матерью!
— Ты слишком
уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я
очень ценила, — сказала она тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов Вронского, шедшего за ними. «Но что мне за дело?» подумала она и стала спрашивать у мужа, как без нее проводил время Сережа.
Левин
очень хорошо знал, что «как бы не тронулся» значило, что семянной английский овес
уже испортили, — опять не сделали того, что он приказывал.
— У нас теперь идет железная дорога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это видите ли как: двое садятся на лавку. Это пассажиры. А один становится стоя на лавку же. И все запрягаются. Можно и руками, можно и поясами, и пускаются чрез все залы. Двери
уже вперед отворяются. Ну, и тут кондуктором
очень трудно быть!
Большие волосы и
очень открытый лоб давали внешнюю значительность лицу, в котором было одно маленькое детское беспокойное выражение, сосредоточившееся над
узкою переносицей.
— Да что же думать? Он (он разумелся Сергей Иванович) мог всегда сделать первую партию в России; теперь он
уж не так молод, но всё-таки, я знаю, за него и теперь пошли бы многие… Она
очень добрая, но он мог бы…
— Говорят, что это
очень трудно, что только злое смешно, — начал он с улыбкою. — Но я попробую. Дайте тему. Всё дело в теме. Если тема дана, то вышивать по ней
уже легко. Я часто думаю, что знаменитые говоруны прошлого века были бы теперь в затруднении говорить умно. Всё умное так надоело…
Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна
уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось, и не
очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку.
— Мне
очень жаль, что я вошел после того, как вы
уж дали честное слово в подтверждение самой отвратительной клеветы. Мое присутствие избавило бы вас от лишней подлости.
Княжна меня решительно ненавидит; мне
уже пересказали две-три эпиграммы на мой счет, довольно колкие, но вместе
очень лестные.
Весело!.. Да, я
уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, — теперь я только хочу быть любимым, и то
очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!..
Княжна хочет проповедовать против меня ополчение; я даже заметил, что
уж два адъютанта при ней со мною
очень сухо кланяются, однако всякий день у меня обедают.
Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть, есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была лошадь славная, и
уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал, приговаривая: «Якши тхе, чек якши!» [Хороша,
очень хороша! (тюрк.)]
Уже Ноздрев давно перестал вертеть, но в шарманке была одна дудка
очень бойкая, никак не хотевшая угомониться, и долго еще потом свистела она одна.
Слова эти и решимость на минуту успокоили Леницына. Он был
очень взволнован и
уже начинал было подозревать, не было ли со стороны Чичикова какой-нибудь фабрикации относительно завещания. Теперь укорил себя в подозрении. Готовность присягнуть была явным доказательством, что Чичиков <невинен>. Не знаем мы, точно ли достало бы духу у Павла Ивановича присягнуть на святом, но сказать это достало духа.
Потом пошли осматривать крымскую суку, которая была
уже слепая и, по словам Ноздрева, должна была скоро издохнуть, но года два тому назад была
очень хорошая сука; осмотрели и суку — сука, точно, была слепая.
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг гость объявил с весьма значительным видом, что он намерен с ним поговорить об одном
очень нужном деле.
Когда все это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькой передней,
очень темной конурке, куда
уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом.
— Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка
очень замечательная. Прежних времен тетушка, на которую бы взглянуть стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких
уж теперь нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь себя не так поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив — в тот же год
уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал
очень выгодно.
Не мешает сделать еще замечание, что Манилова… но, признаюсь, о дамах я
очень боюсь говорить, да притом мне пора возвратиться к нашим героям, которые стояли
уже несколько минут перед дверями гостиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперед.
Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было
очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно
уже пропал из виду и много уехали вперед, однако ж все еще усмехался, сидя в бричке.
Уже более недели приезжий господин жил в городе, разъезжая по вечеринкам и обедам и таким образом проводя, как говорится,
очень приятно время.