Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется
только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как
бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Марья Антоновна. Вы насмешники, лишь
бы только досмеяться над провинциальными.
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Дайте, дайте мне взаймы! Я сейчас же расплачусь с трактирщиком. Мне
бы только рублей двести или хоть даже и меньше.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси
только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни
бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Вам тоже посоветовал
бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его?
только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь
бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Деньги
бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и все что хочешь.
Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже — я не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я
бы, признаюсь, больше
бы ничего и не требовал, как
только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.
Городничий. Да я так
только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который
бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Хлестаков. Право, как будто и не ел;
только что разохотился. Если
бы мелочь, послать
бы на рынок и купить хоть сайку.
Добчинский.То есть оно так
только говорится, а он рожден мною так совершенно, как
бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался
бы так, как я: Добчинский-с.
Бобчинский. Ничего, ничего, я так: петушком, петушком побегу за дрожками. Мне
бы только немножко в щелочку-та, в дверь этак посмотреть, как у него эти поступки…
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я
бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен;
только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
Хлестаков. Канальи! подлецы! и даже хотя
бы какой-нибудь соус или пирожное. Бездельники! дерут
только с проезжающих.
Анна Андреевна. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да и то так уж, лишь
бы только. «А, — говорит себе, — дай уж посмотрю на нее!»
И пусть
бы только косточки
Ломалися одни, —
Нет! всякий раз намается,
Переболит душа.
«Не надо
бы и крылышек,
Кабы нам
только хлебушка
По полупуду в день, —
И так
бы мы Русь-матушку
Ногами перемеряли!» —
Сказал угрюмый Пров.
Оно и правда: можно
бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А
только что от должности
Увольте вы меня...
Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь
только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен
бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь
бы человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь
только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел
бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который
бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил
только, целы ли ворота?
Стародум. Так.
Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь
бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как
бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который
бы всю свою знатность устремил на то
только, чтоб ему одному было хорошо, который
бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась
бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Один
только раз он выражается так:"Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает понять, что, и по его мнению, все-таки было
бы лучше, если б порчи не было.
Известно
только, что этот неизвестный вопрос во что
бы ни стало будет приведен в действие.
Можно
только сказать себе, что прошлое кончилось и что предстоит начать нечто новое, нечто такое, от чего охотно
бы оборонился, но чего невозможно избыть, потому что оно придет само собою и назовется завтрашним днем.
Аленка словно обеспамятела. Она металась и, как
бы уверенная в неизбежном исходе своего дела,
только повторяла:"Тошно мне! ох, батюшки, тошно мне!"
— Что ж! по мне пожалуй!
Только как
бы ей, правде-то твоей, не набежать на рожон!
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы в природе, которая могла
бы убедить прохвоста в неведении чего
бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не
только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать
только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее
бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь
бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Как ни были забиты обыватели, но и они восчувствовали. До сих пор разрушались
только дела рук человеческих, теперь же очередь доходила до дела извечного, нерукотворного. Многие разинули рты, чтоб возроптать, но он даже не заметил этого колебания, а
только как
бы удивился, зачем люди мешкают.
— Это точно, что с правдой жить хорошо, — отвечал бригадир, —
только вот я какое слово тебе молвлю: лучше
бы тебе, древнему старику, с правдой дома сидеть, чем беду на себя накликать!
Если
бы Грустилов стоял действительно на высоте своего положения, он понял
бы, что предместники его, возведшие тунеядство в административный принцип, заблуждались очень горько и что тунеядство, как животворное начало,
только тогда может считать себя достигающим полезных целей, когда оно концентрируется в известных пределах.
Громадные кучи мусора, навоза и соломы уже были сложены по берегам и ждали
только мания, чтобы исчезнуть в глубинах реки. Нахмуренный идиот бродил между грудами и вел им счет, как
бы опасаясь, чтоб кто-нибудь не похитил драгоценного материала. По временам он с уверенностию бормотал...
Словом сказать, в полчаса, да и то без нужды, весь осмотр кончился. Видит бригадир, что времени остается много (отбытие с этого пункта было назначено
только на другой день), и зачал тужить и корить глуповцев, что нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыслов, ни путей сообщения, ни даже статистики — ничего, чем
бы начальниково сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он не ел, не пил, а
только произносил сквернословия, как
бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до того простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности. Сознание это было тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
Очень может статься, что многое из рассказанного выше покажется читателю чересчур фантастическим. Какая надобность была Бородавкину делать девятидневный поход, когда Стрелецкая слобода была у него под боком и он мог прибыть туда через полчаса? Как мог он заблудиться на городском выгоне, который ему, как градоначальнику, должен быть вполне известен? Возможно ли поверить истории об оловянных солдатиках, которые будто
бы не
только маршировали, но под конец даже налились кровью?
Но какими
бы именами ни прикрывало себя ограбление, все-таки сфера грабителя останется совершенно другою, нежели сфера сердцеведца, ибо последний уловляет людей, тогда как первый уловляет
только принадлежащие им бумажники и платки.
— То-то! мы терпеть согласны! Мы люди привышные! А
только ты, бригадир, об этих наших словах подумай, потому не ровён час: терпим-терпим, а тоже и промеж нас глупого человека не мало найдется! Как
бы чего не сталось!
Положа руку на сердце, я утверждаю, что подобное извращение глуповских обычаев было
бы не
только не полезно, но даже положительно неприятно. И причина тому очень проста: рассказ летописца в этом виде оказался
бы несогласным с истиною.
Ему
бы смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел
только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было
бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть
только польщен этим.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть
только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было
бы очень весело.
Вронскому, бывшему при нем как
бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или
только в этом и состоит весь русский дух?
Левин перестал уже думать и
только как
бы прислушивался к таинственным голосам, о чем-то радостно и озабоченно переговаривавшимся между собой.
Не было предмета, которого
бы он не знал; но он показывал свое знание,
только когда бывал вынуждаем к этому.
Но нет, ему нужны
только ложь и приличие», — говорила себе Анна, не думая о том, чего именно она хотела от мужа, каким
бы она хотела его видеть.
Когда он был тут, ни Вронский, ни Анна не
только не позволяли себе говорить о чем-нибудь таком, чего
бы они не могли повторить при всех, но они не позволяли себе даже и намеками говорить то, чего
бы мальчик не понял.
Когда она увидала опять эти спокойные жесты, услыхала этот пронзительный, детский и насмешливый голос, отвращение к нему уничтожило в ней прежнюю жалость, и она
только боялась, но во что
бы то ни стало хотела уяснить свое положение.