Неточные совпадения
Вытирая шарфом лицо свое, мать заговорила уже не сердито, а тем уверенным голосом, каким она объясняла непонятную путаницу в нотах, давая Климу уроки музыки. Она сказала, что учитель снял с юбки ее гусеницу и
только, а ног не обнимал, это было
бы неприлично.
Приплюснутый череп, должно быть, мешал Дронову расти вверх, он рос в ширину. Оставаясь низеньким человечком, он становился широкоплечим, его кости неуклюже торчали вправо, влево, кривизна ног стала заметней, он двигал локтями так, точно всегда протискивался сквозь тесную толпу. Клим Самгин находил, что горб не
только не испортил
бы странную фигуру Дронова, но даже придал
бы ей законченность.
— Вот уж почти два года ни о чем не могу думать,
только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить. Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я думаю о том, какие у нее груди и что вот поцеловать
бы ее да и умереть.
Клим заметил, что знаток обязанностей интеллигенции никогда не ест хлебного мякиша, а
только корки, не любит табачного дыма, а водку пьет, не скрывая отвращения к ней и как
бы только по обязанности.
Он чувствовал себя как
бы приклеенным, привязанным к мыслям о Лидии и Макарове, о Варавке и матери, о Дронове и швейке, но ему казалось, что эти назойливые мысли живут не в нем, а вне его, что они возбуждаются
только любопытством, а не чем-нибудь иным.
— В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда
бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают
только скрыть себя, свой страх пред жизнью, свое непонимание ее тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает представление о людях, которые прячутся.
Клим знал, что на эти вопросы он мог
бы ответить
только словами Томилина, знакомыми Макарову. Он молчал, думая, что, если б Макаров решился на связь с какой-либо девицей, подобной Рите, все его тревоги исчезли
бы. А еще лучше, если б этот лохматый красавец отнял швейку у Дронова и перестал
бы вертеться вокруг Лидии. Макаров никогда не спрашивал о ней, но Клим видел, что, рассказывая, он иногда, склонив голову на плечо, смотрит в угол потолка, прислушиваясь.
— Почему —
только Россию? Весь мир должен
бы застыть, на время, — отдохнуть.
Но Нехаева как-то внезапно устала, на щеках ее, подкрашенных морозом, остались
только розоватые пятна, глаза потускнели, она мечтательно заговорила о том, что жить всей душой возможно
только в Париже, что зиму эту она должна
бы провести в Швейцарии, но ей пришлось приехать в Петербург по скучному делу о небольшом наследстве.
Когда она, кончив читать, бросила книгу на кушетку и дрожащей рукою налила себе еще ликера, Самгин, потирая лоб, оглянулся вокруг, как человек,
только что проснувшийся. Он с удивлением почувствовал, что мог
бы еще долго слушать звучные, но мало понятные стихи на чужом языке.
Клим огорченно чувствовал, что Кутузов слишком легко расшатывает его уверенность в себе, что этот человек насилует его, заставляя соглашаться с выводами, против которых он, Клим Самгин, мог
бы возразить
только словами...
Говорила она то же, что и вчера, — о тайне жизни и смерти,
только другими словами, более спокойно, прислушиваясь к чему-то и как
бы ожидая возражений. Тихие слова ее укладывались в память Клима легким слоем, как пылинки на лакированную плоскость.
— Да, о чем
бы ни кричали, они в конце концов кричат
только о своих я.
Он снял фуражку, к виску его прилипла прядка волос, и
только одна была неподвижна, а остальные вихры шевелились и дыбились. Клим вздохнул, — хорошо красив был Макаров. Это ему следовало
бы жениться на Телепневой. Как глупо все. Сквозь оглушительный шум улицы Клим слышал...
— Я ночую у тебя, Лидуша! — объявила она. — Мой милейший Гришук пошел куда-то в уезд, ему надо видеть, как мужики бунтовать будут. Дай мне попить чего-нибудь,
только не молока. Вина
бы, а?
Удивительно запутана, засорена жизнь», — думал он, убеждая себя, что жизнь была
бы легче, проще и без Лидии, которая, наверное,
только потому кажется загадочной, что она труслива, трусливее Нехаевой, но так же напряженно ждет удобного случая, чтоб отдать себя на волю инстинкта.
Когда ему стало холодно, он как
бы выскользнул из пустоты самозабвения. Ему показалось, что прошло несколько часов, но, лениво раздеваясь, чтобы лечь в постель, он услышал отдаленный звон церковного колокола и сосчитал
только одиннадцать ударов.
— Да? Легкомысленно? — задорно спросила Алина. — А как
бы ты отнеслась к жениху, который все
только рассказывает тебе о материализме, идеализме и прочих ужасах жизни? Клим, у тебя есть невеста?
Все эти словечки торчали пред глазами, как
бы написанные в воздухе, торчали неподвижно, было в них что-то мертвое, и, раздражая, они не будили никаких дум, а
только усиливали недомогание.
После двух рюмок необыкновенно вкусной водки и дьякон и Лютов показались Климу менее безобразными. Лютов даже и не очень пьян, а
только лирически и до ярости возбужден. В его косых глазах горело нечто близкое исступлению, он вопросительно оглядывался, и высокий голос его внезапно, как
бы от испуга, ниспадал до шепота.
Иноков
только что явился откуда-то из Оренбурга, из Тургайской области, был в Красноводске, был в Персии. Чудаковато одетый в парусину, серый, весь как
бы пропыленный до костей, в сандалиях на босу ногу, в широкополой, соломенной шляпе, длинноволосый, он стал похож на оживший портрет Робинзона Крузо с обложки дешевого издания этого евангелия непобедимых. Шагая по столовой журавлиным шагом, он сдирал ногтем беленькие чешуйки кожи с обожженного носа и решительно говорил...
Она ушла легкой своей походкой, осторожно ступая на пальцы ног. Не хватало
только, чтоб она приподняла юбку, тогда было
бы похоже, что она идет по грязной улице.
Ему иногда казалось, что оригинальность — тоже глупость,
только одетая в слова, расставленные необычно. Но на этот раз он чувствовал себя сбитым с толку: строчки Инокова звучали неглупо, а признать их оригинальными — не хотелось. Вставляя карандашом в кружки о и а глаза, носы, губы, Клим снабжал уродливые головки ушами, щетиной волос и думал, что хорошо
бы высмеять Инокова, написав пародию: «Веснушки и стихи». Кто это «сударыня»? Неужели Спивак? Наверное. Тогда — понятно, почему он оскорбил регента.
Да, именно так, какая-то злокозненная сила, играя им, сталкивает его с людями совершенно несоединимыми и как
бы только затем, чтоб показать: они — несоединимы, не могут выравняться в стройный ряд.
Из всех знакомых людей
только один историк Козлов не выразил Климу сочувствия, а, напротив, поздоровался с ним молча, плотно сомкнув губы, как
бы удерживаясь от желания сказать какое-то словечко; это обидно задело Клима.
«К Прейсу это не идет, но в нем сильно чувствуется чужой человек», — подумал Самгин, слушая тяжеловатые, книжные фразы. Прейс говорил о ницшеанстве, как реакции против марксизма, — говорил вполголоса, как
бы сообщая тайны, известные
только ему.
Слушая все более оживленную и уже горячую речь Прейса, Клим не возражал ему, понимая, что его, Самгина, органическое сопротивление идеям социализма требует каких-то очень сильных и веских мыслей, а он все еще не находил их в себе, он
только чувствовал, что жить ему было
бы значительно легче, удобнее, если б социалисты и противники их не существовали.
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что глаза Варвары провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло
бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она смотрит на него все теми же глазами ночной птицы, которая не умеет жить днем.
Жизнь очень похожа на Варвару, некрасивую, пестро одетую и — неумную. Наряжаясь в яркие слова, в стихи, она, в сущности, хочет
только сильного человека, который приласкал
бы и оплодотворил ее. Он вспомнил, с какой смешной гордостью рассказывала Варвара про обыск у нее Лидии и Алине, вспомнил припев дяди Миши...
— Хорошо — приятно глядеть на вас, — говорила Анфимьевна, туго улыбаясь, сложив руки на животе. — Нехорошо
только, что на разных квартирах живете, и дорого это, да и не закон будто! Переехали
бы вы, Клим Иванович, в Любашину комнату.
— Он еще есть, — поправил доктор, размешивая сахар в стакане. — Он — есть, да! Нас, докторов, не удивишь, но этот умирает… корректно, так сказать. Как будто собирается переехать на другую квартиру и —
только. У него — должны
бы мозговые явления начаться, а он — ничего, рассуждает, как… как не надо.
Елизавета Львовна стояла, скрестив руки на груди. Ее застывший взгляд остановился на лице мужа, как
бы вспоминая что-то; Клим подумал, что лицо ее не печально, а
только озабоченно и что хотя отец умирал тоже страшно, но как-то более естественно, более понятно.
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался, хотелось увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или хотя
бы птицу, вообще что-нибудь от земли. Но был
только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
Варвара подавленно замолчала тотчас же, как
только отъехали от станции Коби. Она сидела, спрятав голову в плечи, лицо ее, вытянувшись, стало более острым. Она как будто постарела, думает о страшном, и с таким напряжением, с каким вспоминают давно забытое, но такое, что необходимо сейчас же вспомнить. Клим ловил ее взгляд и видел в потемневших глазах сосредоточенный, сердитый блеск, а было
бы естественней видеть испуг или изумление.
— Самгин находил, что об этом следовало
бы говорить с радостью, с чувством удовлетворения, наконец — с завистью чужой удаче, но он слышал в этих разговорах
только недоброжелательство.
Самгин мог
бы сравнить себя с фонарем на площади: из улиц торопливо выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а
только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
Все зрители как
бы только этого и ждали, плотная стена их стала быстро разваливаться, расползаться; пошел и Самгин.
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как
бы против воли своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как
бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах сверкали маленькие, узкие глаза.
Клим подумал: нового в ее улыбке
только то, что она легкая и быстрая. Эта женщина раздражала его. Почему она работает на революцию, и что может делать такая незаметная, бездарная? Она должна
бы служить сиделкой в больнице или обучать детей грамоте где-нибудь в глухом селе. Помолчав, он стал рассказывать ей, как мужики поднимали колокол, как они разграбили хлебный магазин. Говорил насмешливо и с намерением обидеть ее. Вторя его словам, холодно кипел дождь.
Самгин отметил, что нижняя пуговица брюк Стратонова расстегнута, но это не было ни смешным, ни неприличным, а
только подчеркивало напряжение, в котором чувствовалось что-то как
бы эротическое, что согласовалось с его крепким голосом и грубой силой слов.
В большой, светлой комнате было человек пять, все они как
бы только что поссорились и молчали.
Самгин старался выдержать тон объективного свидетеля, тон человека, которому дорога
только правда, какова
бы она ни была. Но он сам слышал, что говорит озлобленно каждый раз, когда вспоминает о царе и Гапоне. Его мысль невольно и настойчиво описывала восьмерки вокруг царя и попа, густо подчеркивая ничтожество обоих, а затем подчеркивая их преступность. Ему очень хотелось напугать людей, и он делал это с наслаждением.
Потом он думал еще о многом мелочном, — думал для того, чтоб не искать ответа на вопрос: что мешает ему жить так, как живут эти люди? Что-то мешало, и он чувствовал, что мешает не
только боязнь потерять себя среди людей, в ничтожестве которых он не сомневался. Подумал о Никоновой: вот с кем он хотел
бы говорить! Она обидела его нелепым своим подозрением, но он уже простил ей это, так же, как простил и то, что она служила жандармам.
«Наша баррикада», — соображал Самгин, входя в дом через кухню. Анфимьевна — типичный идеальный «человек для других», которым он восхищался, — тоже помогает строить баррикаду из вещей, отработавших, так же, как она, свой век, — в этом Самгин не мог не почувствовать что-то очень трогательное, немножко смешное и как
бы примирявшее с необходимостью баррикады, — примирявшее, может быть,
только потому, что он очень устал. Но, раздеваясь, подумал...
Казалось, что движение событий с каждым днем усиливается и все они куда-то стремительно летят, оставляя в памяти
только свистящие и как
бы светящиеся соединения слов,
только фразы, краткие, как заголовки газетных статей.
Самгин закрыл лицо руками. Кафли печи, нагреваясь все более, жгли спину, это уже было неприятно, но отойти от печи не было сил. После ухода Анфимьевны тишина в комнатах стала тяжелей, гуще, как
бы только для того, чтобы ясно был слышен голос Якова, — он струился из кухни вместе с каким-то едким, горьковатым запахом...
Он стал перечислять боевые выступления рабочих в провинции, факты террора, схватки с черной сотней, взрывы аграрного движения; он говорил обо всем этом, как
бы напоминая себе самому, и тихонько постукивал кулаком по столу, ставя точки. Самгин хотел спросить: к чему приведет все это? Но вдруг с полной ясностью почувствовал, что спросил
бы равнодушно,
только по обязанности здравомыслящего человека. Каких-либо иных оснований для этого вопроса он не находил в себе.
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил
бы его и бумаги переписывать, — почерк у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель
только.
— Недавно я говорю ей: «Чего ты, Лидия, сохнешь? Выходила
бы замуж, вот — за Самгина вышла
бы». — «Я, говорит, могу выйти
только за дворянина, а подходящего — нет». Подходящий — это такой, видишь ли, который не забыл исторической роли дворянства и верен триаде: православие, самодержавие, народность. Ну, я ей сказала: «Милая, ведь эдакому-то около ста лет!» Рассердилась.
— Вы не имете права сдерживать меня, — кричал он, не
только не заботясь о правильности языка, но даже как
бы нарочно подчеркивая искажения слов; в двери купе стоял, точно врубленный, молодой жандарм и говорил...