Неточные совпадения
Это были совсем легкомысленные слова для убеленного сединами старца и его сморщенного лица, если
бы не оправдывали их маленькие, любопытные, вороватые глаза, не хотевшие стариться. За маленький рост на золотых промыслах Кишкин был известен под именем Шишки, как прежде его называли
только за глаза, а теперь прямо в лицо.
— Было
бы из чего набавлять, Степан Романыч, — строго заметил Зыков. — Им сколько угодно дай — все возьмут… Я
только одному дивлюсь, что это вышнее начальство смотрит?.. Департаменты-то на что налажены? Все дача была казенная и вдруг будет вольная. Какой же это порядок?.. Изроют старатели всю Кедровскую дачу, как свиньи, растащат все золото, а потом и бросят все… Казенного добра жаль.
С появлением баушки Лукерьи все в доме сразу повеселели и
только ждали, когда вернется грозный тятенька. Устинья Марковна боялась, как
бы он не проехал ночевать на Фотьянку, но Прокопию по дороге кто-то сказал, что старика видели на золотой фабрике. Родион Потапыч пришел домой
только в сумерки. Когда его в дверях встретила баушка Лукерья, старик все понял.
Родион Потапыч что-то хотел сказать, но
только застонал и отвернулся: по лицу у него катились слезы. Баушка Лукерья отлично поняла это безмолвное горе: «Эх, если б жива была Марфа Тимофеевна, разве
бы она допустила до этого!..»
Тогда, между прочим, спасся
только чудом Кишкин, замешанный в этом деле: какой-нибудь один час — и он улетел
бы в Восточную Сибирь, да еще прошел
бы насквозь всю «зеленую улицу».
Ермошка колотил ее
только под пьяную руку и давно извел
бы вконец, если
бы не боялся ответственности.
Только дошел он до Мутяшки, ударил где-то на мысу ширп, и что
бы ты думал, братец ты мой?..
Разве ихнее крещенье правильное: загубила
бы Маремьяна ангельскую душеньку —
только и всего.
Эти слова точно пошатнули Кожина. Он сел на лавку, закрыл лицо руками и заплакал. Петр Васильич крякнул, баушка Лукерья стояла в уголке, опустив глаза. Феня вся побелела, но не сделала шагу. В избе раздавались
только глухие рыдания Кожина. Еще
бы одно мгновение — и она бросилась
бы к нему, но Кожин в этот момент поднялся с лавки, выпрямился и проговорил...
— Ах и нехорошо, Андрон Евстратыч! Все вместе были, а как дошло дело до богачества — один ты и остался. Ухватил
бы свинью,
только тебя и видели. Вот какая твоя деликатность, братец ты мой…
— Утешил ты меня, Никита Яковлич… Благодетель, говоришь?!. Ха-ха!.. В самую пропорцию благодетель. Медаль
бы тебе
только за усердие… А я, грешный человек, все за разбойника тебя почитал.
—
Только товар портишь, шваль! — ругался Петр Васильич. — Что добыл, то и стравил конпании ни за грош… По полтора рубля за золотник получаешь. Ах, дурак Мыльников… Руки
бы тебе по локоть отрубить… утопить… дурак, дурак! Нашел жилку и молчал
бы, а то растворил хайло: «Жилку обыскал!» Да не дурак ли?.. Язык тебе, подлому, отрезать…
Кишкин
только развел руками: нет такого верного человека, который дал
бы тихонько. После некоторой паузы он сказал...
Пьяная расточительность, когда Мыльников бахвалился и сорил деньгами, сменялась трезвой скупостью и даже скаредностью. Так, он, как настоящий богатый человек, терпеть не мог отдавать заработанные деньги все сразу, а тянул, сколько хватало совести, чтобы за ним походили. Далее Мыльников стал относиться необыкновенно подозрительно ко всем окружающим, точно все
только и смотрели, как
бы обмануть его.
— Ты
бы хоть Оксю-то приодел. Обносилась она. У других девок вон приданое, а у Окси
только и всего что на себе. Заморил ты ее в дудке… Даже из себя похудела девка.
Первое дыхание весны всех так и подмывало. Очухавшийся Мыльников
только чесал затылок, соображая, сколько стравил за зиму денег по кабакам… Теперь можно было
бы в лучшем виде свои работы открыть в Кедровской даче и получать там за золото полную цену. Все равно на жилку надеяться долго нельзя: много продержится до осени, ежели продержится.
— Господин следователь, вам небезызвестно, что и в казенном доме, и в частном есть масса таких формальностей, какие существуют
только на бумаге, — это известно каждому. Я сделал не хуже не лучше, чем все другие, как те же мои предшественники… Чтобы проверить весь инвентарь такого сложного дела, как громадные промысла, потребовались
бы целые годы, и затем…
Кожин
только посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в голове мысль: почему он не убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, — все равно
бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения. Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
Петр Васильич по пальцам начал вычислять, сколько получили
бы они прибыли и как все это легко сделать,
только был
бы свой прииск, на который можно
бы разнести золото в приисковую книгу. У Матюшки даже голова закружилась от этих разговоров, и он смотрел на змея-искусителя осовелыми глазами.
— Давно
бы так…
Только никому смотри ни гугу!..
— Баушка, да ведь у дедушки и Анна с ребятишками, и Татьяна тоже. А мне ничего не надо:
только Петрунька
бы со мной.
— И то брошу, — соглашался уныло Яша. —
Только чуточку
бы поправиться…
— Да уж, речистая баба: точно стреляет словами-то.
Только и ты, Матюшка, дурак, ежели разобрать: Марья свое толмит, а ты ей свое. Этакому мужику да не обломать бабенки?.. Семеныч-то у машины ходит, а ты ходил
бы около Марьи… Поломается для порядку, а потом вся чужая и сделается: известная бабья вера.
— Окся ужо до тебя доберется, Петр Васильич… Она и то обещает рассчитаться с тобой мелкими. «Это, — грит, — он, кривой черт, настроил тебя». То-то дура… Я и боялся к тебе подойти все время: пожалуй, как раз вцепится… Ей
бы только в башку попало. Тебя да Марью хочет руками задавить.
Петр Васильич остался, а Матюшка пошел к конторе. Он шел медленно, развалистым мужицким шагом, приглядывая новые работы. Семеныч теперь у своей машины руководствует, а Марья управляется в конторе бабьим делом одна. Самое подходящее время, если
бы еще старый черт не вернулся. Под новеньким навесом у самой конторы стоял новенький тарантас, в котором ездил Кишкин в город сдавать золото, рядом новенькие конюшни, новенький амбар — все с иголочки, все как
только что облупленное яичко.
В восемьдесят лет у Родиона Потапыча сохранились все зубы до одного, и он теперь искренне удивлялся, как это могло случиться, что вышибло «диомидом» сразу четыре зуба. На лице не было ни одной царапины. Другого разнесло
бы в крохи, а старик поплатился
только передними зубами. «Все на счастливого», как говорили рабочие.
Родион Потапыч
только нахмурился, но не двинулся с места. Старуха всполошилась: как
бы еще чего не вышло. Кишкин вошел в избу совсем веселый. Он ехал с обеда от горного секретаря.
— А ты напрасно, баушка, острамила своего Петра Васильича, — вступился Родион Потапыч. — Поучить следовало, это верно, а
только опять не на людях… В сам-то деле, мужику теперь ни взад ни вперед ходу нет. За рукомесло за его похвалить тоже нельзя, да ведь все вы тут ополоумели и последнего ума решились… Нет, не ладно. Хоть
бы со мной посоветовались: вместе
бы и поучили.
— А ведь оно тово, действительно, Марья Родивоновна, статья подходящая… ей-богу!.. Так уж вы тово, не оставьте нас своею милостью… Ужо подарочек привезу.
Только вот Дарья
бы померла, а там живой рукой все оборудуем. Федосья-то Родивоновна в город переехала… Я как-то ее встретил. Бледная такая стала да худенькая…