Неточные совпадения
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя
бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто
бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том
только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
А между тем, если
бы только ведали эти судьи, что происходило иногда на душе у Ивана Федоровича, так хорошо знавшего свое место!
В последнем отношении с ним приключилось даже несколько забавных анекдотов; но генерал никогда не унывал, даже и при самых забавных анекдотах; к тому же и везло ему, даже в картах, а он играл по чрезвычайно большой и даже с намерением не
только не хотел скрывать эту свою маленькую будто
бы слабость к картишкам, так существенно и во многих случаях ему пригождавшуюся, но и выставлял ее.
Он отворил калитку молодому офицеру и толкнул его в ход, а тому даже и не толчка, а
только разве одного взгляда надо было, — не пропал
бы даром!
— Так вас здесь знают и наверно помнят. Вы к его превосходительству? Сейчас я доложу… Он сейчас будет свободен.
Только вы
бы… вам
бы пожаловать пока в приемную… Зачем они здесь? — строго обратился он к камердинеру.
— Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя была просто познакомиться с вами. Не желал
бы беспокоить, так как я не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я
только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— Да что дома? Дома всё состоит в моей воле,
только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право, если
бы не мать, так указал
бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
Да тут именно чрез ум надо
бы с самого начала дойти; тут именно надо понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других, тем паче, что и времени к тому было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (генерал значительно поднял брови), несмотря на то, что остается всего
только несколько часов…
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось
бы только неусыпнее и как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
Но все это в таком
только случае, если
бы Настасья Филипповна решилась действовать, как все, и как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но если Настасья Филипповна захотела
бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла
бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один
только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла
бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Не
только не было заметно в ней хотя
бы малейшего появления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески.
Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто
бы в высшей степени знает, что Ганя женится
только на деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее как свой кошмар.
И как
только крест касался губ, он глаза открывал, и опять на несколько секунд как
бы оживлялся, и ноги шли.
Наконец, Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль, — это уж было пред самым моим отъездом, — он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я
только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя
бы я до шестидесяти лет прожил.
— Как
только я прочел, она сказала мне, что вы ее ловите; что вы желали
бы ее компрометировать так, чтобы получить от нее надежду, для того чтобы, опираясь на эту надежду, разорвать без убытку с другою надеждой на сто тысяч.
Уверил
бы самолюбивую дуру (и так легко!), что ее за «благородство сердца и за несчастья»
только берет, а сам все-таки на деньгах
бы женился.
— Непременно стали
бы,
только не навсегда, потом не выдержали
бы и простили, — решил князь, подумав и засмеявшись.
В сущности, он и не доверялся никогда; он рассчитывал на генерала, чтобы
только как-нибудь войти к Настасье Филипповне, хотя
бы даже с некоторым скандалом, но не рассчитывал же на чрезвычайный скандал: генерал оказался решительно пьян, в сильнейшем красноречии, и говорил без умолку, с чувством, со слезой в душе.
— Я
только об одном хотел
бы знать, — уныло заметил князь, — совершенно ли должен я перестать на вас рассчитывать и уж не отправиться ли мне одному?
Если
бы возможно было, если
бы только деньги, мы
бы с ним наняли отдельную квартиру и отказались
бы от наших семейств.
В желаниях своих Настасья Филипповна всегда была неудержима и беспощадна, если
только решалась высказывать их, хотя
бы это были самые капризные и даже для нее самой бесполезные желания.
Только смотрю, представляется что-то странное: сидит она, лицо на меня уставила, глаза выпучила, и ни слова в ответ, и странно, странно так смотрит, как
бы качается.
— Ах, генерал, — перебила его тотчас же Настасья Филипповна,
только что он обратился к ней с заявлением, — я и забыла! Но будьте уверены, что о вас я предвидела. Если уж вам так обидно, то я и не настаиваю и вас не удерживаю, хотя
бы мне очень желалось именно вас при себе теперь видеть. Во всяком случае, очень благодарю вас за ваше знакомство и лестное внимание, но если вы боитесь…
— Позвольте, Настасья Филипповна, — вскричал генерал в припадке рыцарского великодушия, — кому вы говорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и если, например, есть какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно. Я
только насчет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да и не надо
бы их совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
Кулачный господин при слове «бокс»
только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как
бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно
только мокренько станет.
— В Екатерингоф, — отрапортовал из угла Лебедев, а Рогожин
только вздрогнул и смотрел во все глаза, как
бы не веря себе. Он совсем отупел, точно от ужасного удара по голове.
Я давеча и крикнуть даже хотел, если
бы мог
только себе это позволить при этом содоме, что она сама есть самое лучшее мое оправдание на все ее обвинения.
Это были девицы гордые, высокомерные и даже между собой иногда стыдливые; а впрочем, понимавшие друг друга не
только с первого слова, но с первого даже взгляда, так что и говорить много иной раз было
бы незачем.
Одно
только можно
бы было заключить постороннему наблюдателю, если
бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может быть, это было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя. Как
бы то ни было, а впечатление осталось.
Поездка, впрочем, могла
бы и к средине и к концу лета состояться, хотя
бы только в виде прогулки на месяц или на два Лизаветы Прокофьевны с двумя оставшимися при ней дочерьми, чтобы рассеять грусть по оставившей их Аделаиде.
— Как
бы всё ищет чего-то, как
бы потеряла что-то. О предстоящем же браке даже мысль омерзела и за обидное принимает. О нем же самом как об апельсинной корке помышляет, не более, то есть и более, со страхом и ужасом, даже говорить запрещает, а видятся разве
только что по необходимости… и он это слишком чувствует! А не миновать-с!.. Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…
Я, говорит, еще сама себе госпожа; захочу, так и совсем тебя прогоню, а сама за границу поеду (это уж она мне говорила, что за границу-то поедет, — заметил он как
бы в скобках, и как-то особенно поглядев в глаза князю); иной раз, правда,
только пужает, всё ей смешно на меня отчего-то.
Засел
бы молча один в этом доме с женой, послушною и бессловесною, с редким и строгим словом, ни одному человеку не веря, да и не нуждаясь в этом совсем и
только деньги молча и сумрачно наживая.
Матушка и прежде, вот уже два года, точно как
бы не в полном рассудке сидит (больная она), а по смерти родителя и совсем как младенцем стала, без разговору: сидит без ног и
только всем, кого увидит, с места кланяется; кажись, не накорми ее, так она и три дня не спохватится.
— Ты. Она тебя тогда, с тех самых пор, с именин-то, и полюбила.
Только она думает, что выйти ей за тебя невозможно, потому что она тебя будто
бы опозорит и всю судьбу твою сгубит. «Я, говорит, известно какая». До сих пор про это сама утверждает. Она все это мне сама так прямо в лицо и говорила. Тебя сгубить и опозорить боится, а за меня, значит, ничего, можно выйти, — вот каково она меня почитает, это тоже заметь!
Он задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его была одна степень почти пред самым припадком (если
только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как
бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его.
Мгновения эти были именно одним
только необыкновенным усилением самосознания, — если
бы надо было выразить это состояние одним словом, — самосознания и в то же время самоощущения в высшей степени непосредственного.
Беспрерывно осведомлялся, не нужно ли ему чего, и когда князь стал ему наконец замечать, чтоб он оставил его в покое, послушно и безмолвно оборачивался, пробирался обратно на цыпочках к двери и всё время, пока шагал, махал руками, как
бы давая знать, что он
только так, что он не промолвит ни слова, и что вот он уж и вышел, и не придет, и, однако ж, чрез десять минут или по крайней мере чрез четверть часа являлся опять.
Коля тотчас же хотел было рассердиться за слово «не выживешь», но отложил до другого раза, и если
бы только самое слово не было уж слишком обидно, то, пожалуй, и совсем извинил
бы его: до того понравилось ему волнение и беспокойство Лизаветы Прокофьевны при известии о болезни князя.
— Да разве я один? — не умолкал Коля. — Все тогда говорили, да и теперь говорят; вот сейчас князь Щ. и Аделаида Ивановна и все объявили, что стоят за «рыцаря бедного», стало быть, «рыцарь-то бедный» существует и непременно есть, а по-моему, если
бы только не Аделаида Ивановна, так все
бы мы давно уж знали, кто такой «рыцарь бедный».
Всю первоначальную аффектацию и напыщенность, с которою она выступила читать, она прикрыла такою серьезностью и таким проникновением в дух и смысл поэтического произведения, с таким смыслом произносила каждое слово стихов, с такою высшею простотой проговаривала их, что в конце чтения не
только увлекла всеобщее внимание, но передачей высокого духа баллады как
бы и оправдала отчасти ту усиленную аффектированную важность, с которою она так торжественно вышла на средину террасы.
Одна Аглая любопытно, но совершенно спокойно поглядела с минуту на Евгения Павловича, как
бы желая
только сравнить, военное или штатское платье ему более к лицу, но чрез минуту отворотилась и уже не глядела на него более.
— Вы клевещете, Лебедев, — проговорил он, улыбаясь, — вас очень огорчил ваш племянник. Не верьте ему, Лизавета Прокофьевна. Уверяю вас, что Горские и Даниловы
только случаи, а эти
только… ошибаются…
Только мне
бы не хотелось здесь, при всех. Извините, Лизавета Прокофьевна, они войдут, я их вам покажу, а потом уведу. Пожалуйте, господа!
Это была
только слепая ошибка фортуны; они следовали сыну П. На него должны были быть употреблены, а не на меня — порождение фантастической прихоти легкомысленного и забывчивого П. Если б я был вполне благороден, деликатен, справедлив, то я должен
бы был отдать его сыну половину всего моего наследства; но так как я прежде всего человек расчетливый и слишком хорошо понимаю, что это дело не юридическое, то я половину моих миллионов не дам.
Это всё
бы еще ничего, а вот что уже действительно непростительно и никакою интересною болезнью неизвинимо: этот едва вышедший из штиблет своего профессора миллионер не мог даже и того смекнуть, что не милости и не вспоможения просит от него благородный характер молодого человека, убивающий себя на уроках, а своего права и своего должного, хотя
бы и не юридического, и даже не просит, а за него
только друзья ходатайствуют.
— И даже, князь, вы изволили позабыть, — проскользнул вдруг между стульями неутерпевший Лебедев, чуть не в лихорадке, — изволили позабыть-с, что одна
только добрая воля ваша и беспримерная доброта вашего сердца была их принять и прослушать и что никакого они права не имеют так требовать, тем более что вы дело это уже поручили Гавриле Ардалионовичу, да и то тоже по чрезмерной доброте вашей так поступили, а что теперь, сиятельнейший князь, оставаясь среди избранных друзей ваших, вы не можете жертвовать такою компанией для этих господ-с и могли
бы всех этих господ, так сказать, сей же час проводить с крыльца-с, так что я, в качестве хозяина дома, с чрезвычайным даже удовольствием-с…
Ведь я никого из вас не знал тогда лично, и фамилий ваших не знал; я судил по одному Чебарову; я говорю вообще, потому что… если
бы вы знали
только, как меня ужасно обманывали с тех пор, как я получил наследство!
В таком случае, если хотите, я кончил, то есть принужден буду сообщить
только вкратце те факты, которые, по моему убеждению, не лишнее было
бы узнать во всей полноте, — прибавил он, заметив некоторое всеобщее движение, похожее на нетерпение.
— Я желаю
только сообщить, с доказательствами, для сведения всех заинтересованных в деле, что ваша матушка, господин Бурдовский, потому единственно пользовалась расположением и заботливостью о ней Павлищева, что была родною сестрой той дворовой девушки, в которую Николай Андреевич Павлищев был влюблен в самой первой своей молодости, но до того, что непременно
бы женился на ней, если б она не умерла скоропостижно.