Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает
даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. И
так даже напугал: говорил,
что застрелится. «Застрелюсь, застрелюсь!» — говорит.
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю, как могло начальство поверить ему
такую должность: он хуже,
чем якобинец, и
такие внушает юношеству неблагонамеренные правила,
что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше на бумаге?
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали
таких тюфяков и перин?
даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка
такая,
что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится
такая жизнь.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли,
что,
даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы
так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце.
Да и мигнул Орефьевне:
И бабы,
что протискались
Поближе к господам,
Креститься тоже начали,
Одна
так даже всхлипнула
Вподобие дворового.
(«Урчи! вдова Терентьевна!
Старуха полоумная!» —
Сказал сердито Влас.)
Из тучи солнце красное
Вдруг выглянуло; музыка
Протяжная и тихая
Послышалась с реки…
Нет спора,
что можно и
даже должно давать народам случай вкушать от плода познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом
так, чтобы можно было во всякое время отнять его от слишком лакомых уст.
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал,
что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству
так громко вопияла об удовлетворении,
что перед голосом ее умолкли
даже доводы благоразумия.
Тут только понял Грустилов, в
чем дело, но
так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он
даже заподозрил в первую минуту,
что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до
такой степени вонючую,
что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Квартальные не поняли; но во взгляде градоначальника было нечто до
такой степени устраняющее всякую возможность уклониться от объяснения,
что они решились отвечать,
даже не понимая вопроса.
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень,
так что ни сохой, ни
даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была
так редка, и зерно было
такое тощее,
что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою;
даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и
даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но
что всего более ужасало его —
так это горькая уверенность,
что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.
— Ужли, братцы, всамделе
такая игра есть? — говорили они промеж себя, но
так тихо,
что даже Бородавкин, зорко следивший за направлением умов, и тот ничего не расслышал.
Никто не задавался предположениями,
что идиот может успокоиться или обратиться к лучшим чувствам и
что при
таком обороте жизнь сделается возможною и
даже, пожалуй, спокойною.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось
такое множество,
что даже куры не клевали их… Потому
что это были ассигнации.
Это до того подействовало на Линкина,
что он сейчас же не только сознался во всем, но
даже много прибавил
такого,
чего никогда и не бывало.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но
так как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении
чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но
даже в известном смысле было прочнее его.
Давным-давно уже не раздавался этот звон,
так что глуповцы
даже забыли о нем.
Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое,
даже такое,
что тому и во сне не снилось, и
так как судоговорение было краткословное, то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было
такое,
что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но
даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому
что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись,
что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и
даже пустил в дерущихся порядочную струю воды; но когда увидел Домашку, действовавшую в одной рубахе впереди всех с вилами в руках, то"злопыхательное"сердце его до
такой степени воспламенилось,
что он мгновенно забыл и о силе данной им присяги, и о цели своего прибытия.
В 1798 году уже собраны были скоровоспалительные материалы для сожжения всего города, как вдруг Бородавкина не стало…"Всех расточил он, — говорит по этому случаю летописец, —
так,
что даже попов для напутствия его не оказалось.
Но бригадир был непоколебим. Он вообразил себе,
что травы сделаются зеленее и цветы расцветут ярче, как только он выедет на выгон."Утучнятся поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, процветет скотоводство, объявятся пути сообщения", — бормотал он про себя и лелеял свой план пуще зеницы ока."Прост он был, — поясняет летописец, —
так прост,
что даже после стольких бедствий простоты своей не оставил".
…Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти никакого влияния на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников, городом управляли квартальные; но
так как либерализм еще продолжал давать тон жизни, то и они не бросались на жителей, но учтиво прогуливались по базару и умильно рассматривали, который кусок пожирнее. Но
даже и эти скромные походы не всегда сопровождались для них удачею, потому
что обыватели настолько осмелились,
что охотно дарили только требухой.
— Я
даже изобразить сего не в состоянии, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — обращался он к купчихе Распоповой, —
что бы я
такое наделал и как были бы сии люди против нынешнего благополучнее, если б мне хотя по одному закону в день издавать предоставлено было!
Нельзя думать, чтобы «Летописец» добровольно допустил
такой важный биографический пропуск в истории родного города; скорее должно предположить,
что преемники Двоекурова с умыслом уничтожили его биографию, как представляющую свидетельство слишком явного либерализма и могущую послужить для исследователей нашей старины соблазнительным поводом к отыскиванию конституционализма
даже там, где, в сущности, существует лишь принцип свободного сечения.
Сначала Беневоленский сердился и
даже называл речи Распоповой"дурьими", но
так как Марфа Терентьевна не унималась, а все больше и больше приставала к градоначальнику: вынь да положь Бонапарта, то под конец он изнемог. Он понял,
что не исполнить требование"дурьей породы"невозможно, и мало-помалу пришел
даже к тому,
что не находил в нем ничего предосудительного.
Происходили беспрерывные совещания по ночам; там и сям прорывались одиночные случаи нарушения дисциплины; но все это было как-то до
такой степени разрозненно,
что в конце концов могло самою медленностью процесса возбудить подозрительность
даже в
таком убежденном идиоте, как Угрюм-Бурчеев.
Это была
такая ничтожная подробность в громадной серии многотрудных его подвигов по сей части,
что не вызвала в нем
даже потребности в стратегических соображениях, могущих обеспечить его походы на будущее время…
Они очаровывают мою душу, потому
что это, собственно,
даже не законы, а скорее,
так сказать, сумрак законов.
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных домах города Глупова.
Что происходило между ними — это для всех осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало
так сильно,
что он
даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Сначала бичевал я себя с некоторою уклончивостью, но, постепенно разгораясь, позвал под конец денщика и сказал ему: «Хлещи!» И
что же?
даже сие оказалось недостаточным,
так что я вынужденным нашелся расковырять себе на невидном месте рану, но и от того не страдал, а находился в восхищении.
В сей мысли еще более меня утверждает то,
что город Глупов по самой природе своей есть,
так сказать, область второзакония, для которой нет
даже надобности в законах отяготительных и многосмысленных.
В стороне дымились котлы, в которых варилось и жарилось
такое количество поросят, гусей и прочей живности,
что даже попам стало завидно.
Тогда он не обратил на этот факт надлежащего внимания и
даже счел его игрою воображения, но теперь ясно,
что градоначальник, в видах собственного облегчения, по временам снимал с себя голову и вместо нее надевал ермолку, точно
так, как соборный протоиерей, находясь в домашнем кругу, снимает с себя камилавку [Камилавка (греч.) — особой формы головной убор, который носят старшие по чину священники.] и надевает колпак.
Но тут встретилось непредвиденное обстоятельство. Едва Беневоленский приступил к изданию первого закона, как оказалось,
что он, как простой градоначальник, не имеет
даже права издавать собственные законы. Когда секретарь доложил об этом Беневоленскому, он сначала не поверил ему. Стали рыться в сенатских указах, но хотя перешарили весь архив, а
такого указа, который уполномочивал бы Бородавкиных, Двоекуровых, Великановых, Беневоленских и т. п. издавать собственного измышления законы, — не оказалось.
— Не то
что не может влюбиться, — улыбаясь сказал Левин, — но у него нет той слабости, которая нужна… Я всегда завидовал ему, и теперь
даже, когда я
так счастлив, всё-таки завидую.
Во время разлуки с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был
даже не
таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел.
Что это! Как худо его лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его формой головы, его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
Когда он был тут, ни Вронский, ни Анна не только не позволяли себе говорить о чем-нибудь
таком,
чего бы они не могли повторить при всех, но они не позволяли себе
даже и намеками говорить то,
чего бы мальчик не понял.
Грибов набрали целую корзинку,
даже Лили нашла березовый гриб. Прежде бывало
так,
что мисс Гуль найдет и покажет ей: но теперь она сама нашла большой березовый шлюпик, и был общий восторженный крик: «Лили нашла шлюпик!»
— Нет, — сказала она, раздражаясь тем,
что он
так очевидно этой переменой разговора показывал ей,
что она раздражена, — почему же ты думаешь,
что это известие
так интересует меня,
что надо
даже скрывать? Я сказала,
что не хочу об этом думать, и желала бы, чтобы ты этим
так же мало интересовался, как и я.
Крик был
так страшен,
что Левин
даже не вскочил, но, не переводя дыхания, испуганно-вопросительно посмотрел на доктора.
Кити отвечала,
что ничего не было между ними и
что она решительно не понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в
такой вещи, которую она не могла сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя сказать
даже самой себе;
так страшно и постыдно ошибиться.
Принц пользовался необыкновенным
даже между принцами здоровьем; и гимнастикой и хорошим уходом за своим телом, он довел себя до
такой силы,
что, несмотря на излишества, которым он предавался в удовольствиях, он был свеж, как большой зеленый глянцовитый голландский огурец.
— Я смеюсь, — сказала она, — как смеешься, когда увидишь очень похожий портрет. То,
что вы сказали, совершенно характеризует французское искусство теперь, и живопись и
даже литературу: Zola, Daudet. Но, может быть, это всегда
так бывает,
что строят свои conceptions [концепции] из выдуманных, условных фигур, а потом — все combinaisons [комбинации] сделаны, выдуманные фигуры надоели, и начинают придумывать более натуральные, справедливые фигуры.
Когда Левин думал о том,
что он
такое и для
чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя об этом, он как будто знал и
что он
такое и для
чего он живет, потому
что твердо и определенно действовал и жил;
даже в это последнее время он гораздо тверже и определеннее жил,
чем прежде.
― Ах, как же! Я теперь чувствую, как я мало образован. Мне для воспитания детей
даже нужно много освежить в памяти и просто выучиться. Потому
что мало того, чтобы были учителя, нужно, чтобы был наблюдатель, как в вашем хозяйстве нужны работники и надсмотрщик. Вот я читаю ― он показал грамматику Буслаева, лежавшую на пюпитре ― требуют от Миши, и это
так трудно… Ну вот объясните мне. Здесь он говорит…
Кроме того, все предметы, которыми занимался Вронский, она изучала по книгам и специальным журналам,
так что часто он обращался прямо к ней с агрономическим, архитектурными,
даже иногда коннозаводческими и спортсменскими вопросами.
― Да, я потерял
даже любовь к сыну, потому
что с ним связано мое отвращение к вам. Но я всё-таки возьму его. Прощайте!