Неточные совпадения
— А не знаю, право, как вам на это
что доложить? Не следует, говорят, будто бы за них бога просить, потому
что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего не понимая, и о них молятся. На Троицу, не то на Духов день, однако, кажется,
даже всем позволено за них молиться. Тогда и молитвы
такие особенные читаются. Чудесные молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.
— Я… я очень просто, потому
что я к этому от природы своей особенное дарование получил. Я как вскочу, сейчас, бывало, не дам лошади опомниться, левою рукою ее со всей силы за ухо да в сторону, а правою кулаком между ушей по башке, да зубами страшно на нее заскриплю,
так у нее у иной
даже инда мозг изо лба в ноздрях вместе с кровью покажется, — она и усмиреет.
Тогда в Москву англичанин Рарей приезжал, — «бешеный усмиритель» он назывался, —
так она, эта подлая лошадь,
даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от нее только и уцелел,
что, говорят, стальной наколенник имел,
так что она его хотя и ела за ногу, но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я ее направил как должно.
Даже инда жалость, глядя на иного, возьмет, потому
что видишь,
что вот
так бы он, кажется, сердечный, и улетел, да крылышек у него нет…
Мы этих офицерских кофишенками звали, потому
что на них нет никакого удовольствия ехать,
так как на них офицеры
даже могут сидеть, а те были просто зверь, аспид и василиск, все вместе: морды эти одни
чего стоили, или оскал, либо ножищи, или гривье… ну то есть, просто сказать, ужасть!
Устали они никогда не знали; не только
что восемьдесят, а
даже и сто и сто пятнадцать верст из деревни до Орла или назад домой
таким же манером, это им, бывало, без отдыха нипочем сделать.
Я обрадовался этому случаю и изо всей силы затянул «дддд-и-и-и-т-т-т-ы-о-о», и с версту все это звучал, и до того разгорелся,
что как стали мы нагонять парный воз, на кого я кричал-то, я и стал в стременах подниматься и вижу,
что человек лежит на сене на возу, и как его, верно, приятно на свежем поветрии солнышком пригрело, то он, ничего не опасаяся, крепко-прекрепко спит,
так сладко вверх спиною раскинулся и
даже руки врозь разложил, точно воз обнимает.
Ух, как скучно! пустынь, солнце да лиман, и опять заснешь, а оно, это течение с поветрием, опять в душу лезет и кричит: «Иван! пойдем, брат Иван!»
Даже выругаешься, скажешь: «Да покажись же ты, лихо тебя возьми, кто ты
такой,
что меня
так зовешь?» И вот я
так раз озлобился и сижу да гляжу вполсна за лиман, и оттоль как облачко легкое поднялось и плывет, и прямо на меня, думаю: тпру, куда ты, благое, еще вымочишь!
Гляжу, и вижу тоже,
что бьет яростно,
даже глаза на лоб выпялил, и
так его как ударит,
так сразу до крови и режет.
— Ммм… как вам сказать… Да, вначале есть-с; и
даже очень чувствительно, особенно потому,
что без привычки, и он, этот Савакирей, тоже имел сноровку на упух бить, чтобы кровь не спущать, но я против этого его тонкого искусства свою хитрую сноровку взял: как он меня хлобыснет, я сам под нагайкой спиною поддерну, и
так приноровился,
что сейчас шкурку себе и сорву,
таким манером и обезопасился, и сам этого Савакирея запорол.
Татарва — те ничего: ну, убил и убил: на то
такие были кондиции, потому
что и он меня мог засечь, но свои, наши русские,
даже досадно как этого не понимают, и взъелись.
Я тогда только встал на ноги, да и бряк опять на землю: волос-то этот рубленый,
что под шкурой в пятах зарос,
так смертно, больно в живое мясо кололся,
что не только шагу ступить невозможно, а
даже устоять на ногах средства нет. Сроду я не плакивал, а тут
даже в голос заголосил.
Так это все у него семейственно,
даже в рассуждении кушанья, он если
что посмачнее из съестного увидит, просит: «Дайте, говорит, мне в газетную бумажку, я с собой заверну».
Ах, судари, как это все с детства памятное житье пойдет вспоминаться, и понапрет на душу, и станет вдруг нагнетать на печенях,
что где ты пропадаешь, ото всего этого счастия отлучен и столько лет на духу не был, и живешь невенчаный и умрешь неотпетый, и охватит тебя тоска, и… дождешься ночи, выползешь потихоньку за ставку, чтобы ни жены, ни дети, и никто бы тебя из поганых не видал, и начнешь молиться… и молишься….
так молишься,
что даже снег инда под коленами протает и где слезы падали — утром травку увидишь.
Человек хороший, и, видно, к вере своей усердный, и весь в
таких лохмотках,
что вся плоть его видна, а стал говорить про веру,
так даже, кажется, никогда бы его не перестал слушать.
Я согласился и жил отлично целые три года, не как раб и наемник, а больше как друг и помощник, и если, бы не выходы меня одолели,
так я мог бы
даже себе капитал собрать, потому
что, по ремонтирскому заведению, какой заводчик ни приедет, сейчас сам с ремонтером знакомится, а верного человека подсылает к конэсеру, чтобы как возможно конэсера на свою сторону задобрить, потому
что заводчики знают,
что вся настоящая сила не в ремонтере, а в том, если который имеет при себе настоящего конэсера.
«Мои, — говорит, —
так довольно гадки,
что даже хуже требовать не надо».
И я уйду, а он уже сам и хозяйничает и ждет меня, пока кончится выход, и все шло хорошо; но только ужасно мне эта моя слабость надоела, и вздумал я вдруг от нее избавиться; тут-то и сделал
такой последний выход,
что даже теперь вспоминать страшно.
Мне же она
так по вкусу пришла,
что я
даже из конюшни от нее не выходил и все ласкал ее от радости.
— Они, — говорит, — необразованные люди, думают,
что это легко
такую обязанность несть, чтобы вечно пить и рюмкою закусывать? Это очень трудное, братец, призвание, и для многих
даже совсем невозможное; но я свою натуру приучил, потому
что вижу,
что свое надо отбыть, и несу.
Вот тут и началось
такое наваждение,
что хотя этому делу уже много-много лет прошло, но я и по сие время не могу себе понять,
что тут произошло за действие и какою силою оно надо мною творилось, но только
таких искушений и происшествий, какие я тогда перенес, мне кажется,
даже ни в одном житии в Четминеях нет.
Осматриваюсь и понимаю,
что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а в нем окна открыты и в середине светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и
так трудится,
что даже, вижу, он сделался весь в поту.
«Нет, — думаю, — да
что же это
такое? Это
даже совсем на пьяного человека речи не похоже, как он стал разговаривать!»
На меня все оглядываться стали,
что я их своими подарками ниже себя ставлю;
так что им
даже совестно после меня класть, а я решительно уже ничего не жалею, потому моя воля, сердце выскажу, душу выкажу, и выказал.
«А
так, — отвечаю, — и понимаю,
что краса природы совершенство, и за это восхищенному человеку погибнуть…
даже радость!»
Я тихонечко опустился у порожка на пол, тоже подобрал под себя ноги и сижу, гляжу на нее. Тихо настало
так,
что даже тощо делается. Я сидел-сидел, индо колени разломило, а гляну на нее, она все в том же положении, а на князя посмотрю: вижу,
что он от томноты у себя весь ус изгрыз, а ничего ей не говорит.
И рассказала-с она мне насчет своей последней с князем разлуки
такую пустяковину,
что я
даже не понял, да и посейчас не могу понять: на
чем коварный человек может с женщиною вековечно расстроиться?
— На счастье, — говорит, — мое, шелковый шнурочек у меня на шее не крепок был, перезниял и перервался, потому
что я давно на нем ладанку носила, а то бы он мне горло передушил; да я полагаю
так,
что он того именно и хотел, потому
что даже весь побелел и шипит...
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает
даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. И
так даже напугал: говорил,
что застрелится. «Застрелюсь, застрелюсь!» — говорит.
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю, как могло начальство поверить ему
такую должность: он хуже,
чем якобинец, и
такие внушает юношеству неблагонамеренные правила,
что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше на бумаге?
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали
таких тюфяков и перин?
даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка
такая,
что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится
такая жизнь.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли,
что,
даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы
так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце.