Неточные совпадения
В половине восьмого, только что она сошла в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня была еще в своей комнате, и
князь не выходил. «Так и есть», подумала Кити, и вся
кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув в зеркало.
И вот этому я бы и научил и моих детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет святая
кровь русских
князей, но не стыдись того, что отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
Князь, не теряя присутствия духа, вынул из бокового кармана дорожный пистолет и выстрелил в маскированного разбойника. Княгиня вскрикнула и с ужасом закрыла лицо обеими руками. Дубровский был ранен в плечо,
кровь показалась.
Князь, не теряя ни минуты, вынул другой пистолет, но ему не дали времени выстрелить, дверцы растворились, и несколько сильных рук вытащили его из кареты и вырвали у него пистолет. Над ним засверкали ножи.
О, честь вам, паны, и
князья, и прелаты,
За край, братней
кровью залитый…
— Я тоже хочу, чтобы кончилась наконец эта гнусная претензия, — вскричала генеральша, — хорошенько их,
князь, не щади! Мне уши этим делом прожужжали, и я много
крови из-за тебя испортила. Да и поглядеть любопытно. Позови их, а мы сядем. Аглая хорошо придумала. Вы об этом что-нибудь слышали,
князь? — обратилась она к
князю Щ.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого
князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для
князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он
князю, «теперь, кроме преданности и пролития
крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Сердце матери дрожало от этого помышления,
кровью обливалось и слезами, хотя в то же время что-то и шевелилось внутри этого сердца, вдруг говорившее ей: «А чем бы
князь не такой, какого вам надо?» Ну, вот эти-то возражения собственного сердца и были всего хлопотливее для Лизаветы Прокофьевны.
От конвульсий, биения и судорог тело больного спустилось по ступенькам, которых было не более пятнадцати, до самого конца лестницы. Очень скоро, не более как минут через пять, заметили лежавшего, и собралась толпа. Целая лужица
крови около головы вселяла недоумение: сам ли человек расшибся или «был какой грех»? Скоро, однако же, некоторые различили падучую; один из номерных признал в
князе давешнего постояльца. Смятение разрешилось наконец весьма счастливо по одному счастливому обстоятельству.
Он в восторге покрывал ее руки поцелуями, жадно смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто не мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что у нас были одни мысли: он был вполне невинен. Да и когда, как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил вдруг к бледным щекам Наташи, точно вся
кровь, собравшаяся в ее сердце, отхлынула вдруг в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на
князя.
Разбитной. Есть в ней, знаете, эта простота, эта мягкость манер, эта женственность, это je ne sais quoi enfin, [не знаю, наконец, что (франц.)] которое может принадлежать только аристократической женщине… (Воодушевляясь.) Ну, посмотрите на других наших дам… ведь это просто совестно, ведь от них чуть-чуть не коровьим маслом воняет… От этого я ни в каком больше доме не бываю, кроме дома
князя… Нет, как ни говорите, чистота
крови — это ничем не заменимо…
Его прислала на именины к
князю мать, желавшая, чтоб он бывал в хороших обществах, и Кадников, завитой, в новой фрачной паре, был что-то очень уж развязен и с глазами, налившимися
кровью.
— Я не пойду, — сказал Александров неслышным ему самому голосом, и его нижняя губа затряслась. Он и сам в эту секунду не подозревал, что в его жилах закипает бешеная
кровь татарских
князей, неудержимых и неукротимых его предков с материнской стороны.
Младшая — Анна, — наоборот, унаследовала монгольскую
кровь отца, татарского
князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу.
Увидев прикованного к столбу мельника и вокруг него уже вьющиеся струи дыма,
князь вспомнил его последние слова, когда старик, заговорив его саблю, смотрел на бадью с водою; вспомнил также
князь и свое видение на мельнице, когда он в лунную ночь, глядя под шумящее колесо, старался увидеть свою будущность, но увидел только, как вода почервонела, подобно
крови, и как заходили в ней зубчатые пилы и стали отмыкаться и замыкаться железные клещи…
— Ну, батюшка, Никита Романыч, — сказал Михеич, обтирая полою кафтана медвежью
кровь с
князя, — набрался ж я страху! Уж я, батюшка, кричал медведю: гу! гу! чтобы бросил он тебя да на меня бы навалился, как этот молодец, дай бог ему здоровья, череп ему раскроил. А ведь все это затеял вон тот голобородый с маслеными глазами, что с крыльца смотрит, тетка его подкурятина! Да куда мы заехали, — прибавил Михеич шепотом, — виданное ли это дело, чтобы среди царского двора медведей с цепей спускали?
— Мы, батюшка-князь, — продолжал он с насмешливою покорностью, — мы перед твоею милостью малые люди; таких больших бояр, как ты, никогда еще своими руками не казнили, не пытывали и к допросу-то приступить робость берет! Кровь-то, вишь, говорят, не одна у нас в жилах течет…
— Дозволь, батюшка-князь, — продолжал он, придавая своему голосу умоляющее выражение, — дозволь перед допросом, для смелости-то, на твою боярскую
кровь посмотреть!
— Выходи, колдун, выходи скорее,
кровь унять! Боярин
князь Вяземский посечен саблей!
— Ох,
князь! Горько вымолвить, страшно подумать! Не по одним наветам наушническим стал царь проливать
кровь неповинную. Вот хоть бы Басманов, новый кравчий царский, бил челом государю на
князя Оболенского-Овчину в каком-то непригожем слове. Что ж сделал царь? За обедом своею рукою вонзил
князю нож в сердце!
— Государь, — ответил
князь, которого лицо было покрыто смертельною бледностью, — ворог мой испортил меня! Да к тому ж я с тех пор, как оправился, ни разу брони не надевал. Раны мои открылись; видишь, как
кровь из-под кольчуги бежит! Дозволь, государь, бирюч кликнуть, охотника вызвать, чтобы заместо меня у поля стал!
Опричники обступили
князя. Месяц освещал лицо его, бледное как смерть, но
кровь уже не текла из ран.
Напрасно Серебряный просьбами и угрозами старался удержать их. Уже отряды татар начали, под прикрытием стрел, обратно переплывать речку, грозя ударить Серебряному в тыл, как Перстень явился внезапно возле
князя. Смуглое лицо его разгорелось, рубаха была изодрана, с ножа капала
кровь.
Один удар медвежьей лапы свалил
князя на землю, другой своротил бы ему череп, но, к удивлению своему,
князь не принял второго удара и почувствовал, что его обдала струя теплой
крови.
Донесение это было отправлено из Тифлиса 24 декабря. Накануне же нового, 52-го года, фельдъегерь, загнав десяток лошадей и избив в
кровь десяток ямщиков, доставил его к
князю Чернышеву, тогдашнему военному министру.
Эй,
князь,
Гнев только портит
кровь, — играйте не сердясь.
Уж с утра до вечера и снова
С вечера до самого утра
Бьется войско
князя удалого,
И растет кровавых тел гора.
День и ночь над полем незнакомым
Стрелы половецкие свистят,
Сабли ударяют по шеломам,
Копья харалужные трещат.
Мертвыми усеяно костями,
Далеко от
крови почернев,
Задымилось поле под ногами,
И взошел великими скорбями
На Руси кровавый тот посев.
Вы,
князья буй Рюрик и Давид!
Смолкли ваши воинские громы.
А не ваши ль плавали в
кровиЗолотом покрытые шеломы?
И не ваши ль храбрые полки
Рыкают, как туры, умирая
От каленой сабли, от руки
Ратника неведомого края?
Встаньте, государи, в злат стремень
За обиду в этот черный день,
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
То были настоящие, не татаро-грузинские, а чистокровные
князья, Рюриковичи; имя их часто встречается в наших летописях при первых московских великих
князьях, русской земли собирателях; они владели обширными вотчинами и многими поместьями, неоднократно были жалованы за"работы и
кровь и увечья", заседали в думе боярской, один из них даже писался с"вичем"; но попали в опалу по вражьему наговору в"ведунстве и кореньях"; их разорили"странно и всеконечно", отобрали у них честь, сослали их в места заглазные; рухнули Осинины и уже не справились, не вошли снова в силу; опалу с них сняли со временем и даже"московский дворишко"и"рухлядишку"возвратили, но ничто не помогло.
Однажды, лет шесть назад,
князь воротился с прогулки, приведя за собою щенка грязного, больного, самой жалкой наружности, но который, однако ж, был бульдог самой чистой
крови.
— Ну… ведь в вас,
князь, в самом есть частица рюриковской
крови, — добродушно заметила Онучина.
Ей, после рассказа Марфуши, пришла в голову страшная мысль: «
Князь ушел в шесть часов утра из дому; его везде ищут и не находят; вчера она так строго с ним поступила, так много высказала ему презрения, — что, если он вздумал исполнить свое намерение: убить себя, когда она его разлюбит?» Все это до такой степени представилось Елене возможным и ясным, что она даже вообразила, что
князь убил себя и теперь лежит, исходя
кровью в Останкинском лесу, и лежит именно там, где кончается Каменка и начинаются сенокосные луга.
— Доктора, скорее доктора! — кричал камердинер и бросился зажимать
князю рот рукою, желая тем остановить бежавшую
кровь.
Когда Елена говорила последние слова, то у ней вся
кровь даже бросилась в лицо;
князь заметил это и мигнул Миклакову, чтобы тот не спорил с ней больше. Тот понял его знак и возражал Елене не столь резким тоном...
— Нет, больше, больше!.. — возразил ей, с своей стороны горячась,
князь. — Ты полячка по
крови так же, как и я русский человек по
крови; в тебе, может быть, течет
кровь какого-нибудь польского пана, сражавшегося насмерть с каким-нибудь из моих предков,
князем Григоровым. Такие стычки и встречи в жизни не пропадают потом в потомстве бесследно!
В кабинете камердинер увидал, что
князь лежал распростертым на канапе;
кровь била у него фонтаном изо рта; в правой и как-то судорожно согнутой руке он держал пистолет.
У
князя кровью сердце обливалось, слушая этот разговор: внутреннее сознание говорило в нем, что Миклаков был прав, и вздох того был глубоко им понят.
Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: «Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою
кровью мой прах напоишь!
И вот со степи татары подошли, но не нашлось в
князьях воителей за свободу народную, не нашлось ни чести, ни силы, ни ума; предали они народ орде, торговали им с ханами, как скотом, покупая за мужичью
кровь княжью власть над ним же, мужиком.
«Беда! — сказал он, —
князя не видать!
Куда он скрылся?» — «Если хочешь знать,
Взгляни туда, где бранный дым краснее,
Где гуще пыль и смерти крик сильнее,
Где
кровью облит мертвый и живой,
Где в бегстве нет надежды никакой:
Он там! — смотри: летит как с неба пламя;
Его шишак и конь, — вот наше знамя!
Он там! — как дух, разит и невредим,
И всё бежит иль падает пред ним!»
Так отвечал Селиму сын природы —
А лесть была чужда степей свободы!..
— Вы что,
князь? Я… — Она замолчала, увидав его лицо.
Кровь вдруг ударила ему в лицо.
Если угодно небу, то мы падем с мечом в руке пред
князем московским: одна
кровь течет в жилах наших; русский может покориться русскому, но чужеземцу — никогда, никогда!..
За полтысячи лет смотрел со стен род
князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских
кровей. Тускнея пятнами, с полотен вставала история рода с пятнами то боевой славы, то позора, любви, ненависти, порока, разврата…
Во мне течет кипучая
кровь моих предков — лезгинов из аула Бестуди и, странно сказать, мне, приемной дочери
князя Джаваха, мне, нареченной и удочеренной им княжне, более заманчивым кажется житье в сакле, в диком ауле, над самой пастью зияющей бездны, там, где родилась и выросла моя черноокая мать, нежели счастливая, беззаботная жизнь в богатом городском доме моего названного отца!
Вина не пейте, ни браги, ни пива, ничего хмельного, — вино
кровь самого
князя врагов Божьих — бойтесь к нему прикасаться, проклято оно Богом вышним.
Болгар православные
князья русские нещадно били и отводили в полон, а семьсот лет спустя за тех же самых болгар сколько русской
крови пролито!..
После молебна «в путь шествующих», благословил сына
князь Алексей Юрьич святою иконой, обнял его и много поучал: сражался бы храбро, себя не щадил бы в бою, а судит господь живот положить — радостно пролил бы
кровь и принял светлый небесный венец.
Смазав лицо вазелином, я добросовестно накладываю на него грим. Во время работы я вспоминаю, что в моих жилах течет
кровь старинных
князей Казанских — татарская беспокойная
кровь. Я люблю моих предков. И кавказские народы Востока им сродни. Вот почему с такой любовью я при помощи цветных карандашей, сурьмы и красок перевоплощаю себя сейчас в одну из дочерей Востока. Белая чадра, накинутая на голову, помогает мне.
— Где нам между шелонских богатырей! Мы не драли кожи с пленных новгородцев (он намекал на
князя Даниила Дмитриевича Холмского); мы не водили сына-птенца, бессильного, неразумного, под мечи крыжаков — на нас не будет плакаться ангельская душка, мы не убивали матери своего детища (здесь он указывал на самого Образца). Где нам! Мы и цыпленка боимся зарезать. Так куда же соваться нам в ватагу этих знатных удальцов, у которых, прости господи, руки по локоть в
крови!
Вся
кровь бросилась в лицо
князя.
Теперь дело было сделано: от Орды Русь была свободна. Народ русский, единый по
крови, по вере и языку, имел вместо многих
князей одного государя. Удачи победы и великий ум Иоанна III еще более возвысили мнение русских о самих себе и о величии своего государя.