Неточные совпадения
Хлестаков (рисуется).Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого человека, который… Осмелюсь ли
спросить вас: куда вы намерены
были идти?
Артемий Филиппович. То
есть не изволите ли вы
спрашивать, как их зовут?
Да если
спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет
была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела.
)«Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую, да обед
спроси самый лучший: я не могу
есть дурного обеда, мне нужен лучший обед».
Влас наземь опускается.
«Что так?» —
спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату
быть в горсти!..
Коли вы больше
спросите,
И раз и два — исполнится
По вашему желанию,
А в третий
быть беде!»
И улетела пеночка
С своим родимым птенчиком,
А мужики гуськом
К дороге потянулися
Искать столба тридцатого.
«Не все между мужчинами
Отыскивать счастливого,
Пощупаем-ка баб!» —
Решили наши странники
И стали баб опрашивать.
В селе Наготине
Сказали, как отрезали:
«У нас такой не водится,
А
есть в селе Клину:
Корова холмогорская,
Не баба! доброумнее
И глаже — бабы нет.
Спросите вы Корчагину
Матрену Тимофеевну,
Она же: губернаторша...
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик
был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать,
есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь,
спросил только, целы ли ворота?
— А девочки… девочки…
есть? — как-то томно
спросил Грустилов.
— И законов издавать не
будешь? —
спрашивали они его с недоверчивостью.
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для амуров и
был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал же эти последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени
спрашивать: не пора ли начать войну?
— Смотрел я однажды у пруда на лягушек, — говорил он, — и
был смущен диаволом. И начал себя бездельным обычаем
спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа
есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
Когда он стал
спрашивать, на каком основании освободили заложников, ему сослались на какой-то регламент, в котором будто бы сказано:"Аманата сечь, а
будет который уж высечен, и такого более суток отнюдь не держать, а выпущать домой на излечение".
Более всего заботила его Стрелецкая слобода, которая и при предшественниках его отличалась самым непреоборимым упорством. Стрельцы довели энергию бездействия почти до утонченности. Они не только не являлись на сходки по приглашениям Бородавкина, но, завидев его приближение, куда-то исчезали, словно сквозь землю проваливались. Некого
было убеждать, не у кого
было ни о чем
спросить. Слышалось, что кто-то где-то дрожит, но где дрожит и как дрожит — разыскать невозможно.
Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся в последние годы двукратным вразумлением глуповцев."
Была ли в сих вразумлениях необходимость?" —
спрашивает себя летописец и, к сожалению, оставляет этот вопрос без ответа.
— Ах, ляд вас побери! — говорил неустрашимый штаб-офицер, взирая на эту картину. — Что ж мы, однако, теперь
будем делать? —
спрашивал он в тоске помощника градоначальника.
Рассказав этот случай, летописец
спрашивает себя:
была ли польза от такого закона? — и отвечает на этот вопрос утвердительно.
— Но не лучше ли
будет, ежели мы удалимся в комнату более уединенную? —
спросил он робко, как бы сам сомневаясь в приличии своего вопроса.
— Стало
быть,
были бунты? —
спрашивал Бородавкин.
— А у кого,
спрошу вас, вы допрежь сего из князей братьев моих с поклоном
были?
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел,
выпил косушку,
спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
— Долго ли нам гореть
будет? —
спросили они его, когда он после некоторых колебаний появился на крыльце.
Рассказывают следующее. Один озабоченный градоначальник, вошед в кофейную,
спросил себе рюмку водки и, получив желаемое вместе с медною монетою в сдачу, монету проглотил, а водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не могу не сказать: вот как градоначальники должны
быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий!
— То
есть что же? Пойти ухаживать за дворовыми девками? —
спросил Левин.
Левин не отвечал. Сказанное ими в разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его. «Неужели только отрицательно можно
быть справедливым?»
спрашивал он себя.
Вронскому, бывшему при нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия.
Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось,
спрашивал: что же еще, или только в этом и состоит весь русский дух?
Но Вронский
спросил, не продается ли картина. Для Михайлова теперь, взволнованного посетителями, речь о денежном деле
была весьма неприятна.
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это
был скромный, тихий человек, очевидно преклонявшийся пред знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов
спросил его, что его побудило ехать в Сербию, он скромно отвечал...
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не
был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и
спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики
есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не
спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того,
есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Левин покраснел гораздо больше ее, когда она сказала ему, что встретила Вронского у княгини Марьи Борисовны. Ей очень трудно
было сказать это ему, но еще труднее
было продолжать говорить о подробностях встречи, так как он не
спрашивал ее, а только нахмурившись смотрел на нее.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты
спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не
был.
— Никогда не
спрашивал себя, Анна Аркадьевна, жалко или не жалко. Ведь мое всё состояние тут, — он показал на боковой карман, — и теперь я богатый человек; а нынче поеду в клуб и, может
быть, выйду нищим. Ведь кто со мной садится — тоже хочет оставить меня без рубашки, а я его. Ну, и мы боремся, и в этом-то удовольствие.
— Ты не то хотела
спросить? Ты хотела
спросить про ее имя? Правда? Это мучает Алексея. У ней нет имени. То
есть она Каренина, — сказала Анна, сощурив глаза так, что только видны
были сошедшиеся ресницы. — Впрочем, — вдруг просветлев лицом, — об этом мы всё переговорим после. Пойдем, я тебе покажу ее. Elle est très gentille. [Она очень мила.] Она ползает уже.
— Вы
будете? —
спросил Левин.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна
была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты, сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел
спросить ее о том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только...
Кити с гордостью смотрела на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой, тем, что Варенька, очевидно, ничего не думала о своем пении и
была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто
спрашивала только: нужно ли еще
петь или довольно?
Только что оставив графиню Банину, с которою он протанцовал первый тур вальса, он, оглядывая свое хозяйство, то
есть пустившихся танцовать несколько пар, увидел входившую Кити и подбежал к ней тою особенною, свойственною только дирижерам балов развязною иноходью и, поклонившись, даже не
спрашивая, желает ли она, занес руку, чтоб обнять ее тонкую талию.
Придя в комнату, Сережа, вместо того чтобы сесть за уроки, рассказал учителю свое предположение о том, что то, что принесли, должно
быть машина. — Как вы думаете? —
спросил он.
— Что это там
было? —
спросила княгиня.
— Очень рад, — сказал он и
спросил про жену и про свояченицу. И по странной филиации мыслей, так как в его воображении мысль о свояченице Свияжского связывалась с браком, ему представилось, что никому лучше нельзя рассказать своего счастья, как жене и свояченице Свияжского, и он очень
был рад ехать к ним.
— Вы сами учите? —
спросил Левин, стараясь смотреть мимо выреза, но чувствуя, что, куда бы он ни смотрел в ту сторону, он
будет видеть вырез.
— Ответ
есть? —
спросила она.
Степан Аркадьич ничего не ответил и только в зеркало взглянул на Матвея; во взгляде, которым они встретились в зеркале, видно
было, как они понимают друг друга. Взгляд Степана Аркадьича как будто
спрашивал: «это зачем ты говоришь? разве ты не знаешь?»
Как ни старался Левин преодолеть себя, он
был мрачен и молчалив. Ему нужно
было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и не
будучи в силах
спросить, что хотел.
— А если откажется, кто же
будет баллотироваться? —
спросил Левин, поглядывая на Вронского.
— Власти нет-с. Кем я его
буду вести? позвольте
спросить.
— А не
будет у вас родильного отделения? —
спросила Долли. — Это так нужно в деревне. Я часто…
Теперь или никогда надо
было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и жалел ее. Он чувствовал даже то, что ничего не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе и слова, которыми он хотел выразить свое предложение; но вместо этих слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг
спросил...
— Что ж,
было весело? —
спросила она, с виноватым и кротким выражением на лице выходя к нему навстречу.