Неточные совпадения
Он уселся в темном и грязном углу, за липким столиком,
спросил пива и с жадностию
выпил первый стакан.
За стойкой находился мальчишка лет четырнадцати, и
был другой мальчишка моложе, который подавал, если что
спрашивали.
Если бы дворник
спросил его «что надо?» — он, может
быть, так прямо и подал бы ему топор.
«Если
спросят, я, может
быть, и скажу», — подумал он, подходя к конторе.
Контора
была от него с четверть версты. Она только что переехала на новую квартиру, в новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он
был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо лестницу, по которой сходил мужик с книжкой в руках; «дворник, значит; значит, тут и
есть контора», и он стал подниматься наверх наугад.
Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
— А вы кто сами-то изволите быть-с? —
спросил, вдруг обращаясь к нему, Разумихин. — Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин, как меня всё величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын, а он мой приятель. Ну-с, а вы кто таковы?
Это
был господин немолодых уже лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией, который начал тем, что остановился в дверях, озираясь кругом с обидно-нескрываемым удивлением и как будто
спрашивал взглядами: «Куда ж это я попал?» Недоверчиво и даже с аффектацией [С аффектацией — с неестественным, подчеркнутым выражением чувств (от фр. affecter — делать что-либо искусственным).] некоторого испуга, чуть ли даже не оскорбления, озирал он тесную и низкую «морскую каюту» Раскольникова.
— Чаю-то теперь
выпьешь? —
спросила она.
«Не зайдете, милый барин?» —
спросила одна из женщин довольно звонким и не совсем еще осипшим голосом. Она
была молода и даже не отвратительна — одна из всей группы.
— Газеты
есть? —
спросил он, входя в весьма просторное и даже опрятное трактирное заведение о нескольких комнатах, впрочем довольно пустых. Два-три посетителя
пили чай, да в одной дальней комнате сидела группа, человека в четыре, и
пили шампанское. Раскольникову показалось, что между ними Заметов. Впрочем, издали нельзя
было хорошо рассмотреть.
— Как, он у вас
был и ночью? —
спросил Раскольников, как будто встревожившись. — Стало
быть, и вы тоже не спали после дороги?
— Он закладчиков
спрашивал, а там у меня тоже заклады
есть, так, дрянцо, однако ж сестрино колечко, которое она мне на память подарила, когда я сюда уезжал, да отцовские серебряные часы.
«Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой ведьмы в квартире
был… и про кровь
спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду, по лицу узнать; и-на-че… хоть пропаду, да узнаю!»
— Да ты что же! — крикнул вдруг Разумихин, как бы опомнившись и сообразив, — да ведь красильщики мазали в самый день убийства, а ведь он за три дня там
был? Ты что спрашиваешь-то?
— Вы, должно
быть, несколько дней сряду ни с кем не говорили? —
спросил он.
— Во-от? Вы это подумали? — с удивлением
спросил Свидригайлов, — да неужели? Ну, не сказал ли я, что между нами
есть какая-то точка общая, а?
— Это-то я и без вас понимаю, что нездоров, хотя, право, не знаю чем; по-моему, я, наверно, здоровее вас впятеро. Я вас не про то
спросил, — верите вы или нет, что привидения являются? Я вас
спросил: верите ли вы, что
есть привидения?
— В вояж? Ах да!.. в самом деле, я вам говорил про вояж… Ну, это вопрос обширный… А если б знали вы, однако ж, об чем
спрашиваете! — прибавил он и вдруг громко и коротко рассмеялся. — Я, может
быть, вместо вояжа-то женюсь; мне невесту сватают.
— Ну, кто ж это
был? —
спросил Разумихин, только что вышли на улицу.
— Я поздно… Одиннадцать часов
есть? —
спросил он, все еще не подымая на нее глаз.
Ну как же, как же
быть? —
спрашивала она, горячась и волнуясь.
— А с ними-то что
будет? — слабо
спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее.
— Вы, кажется, говорили вчера, что желали бы
спросить меня… форменно… о моем знакомстве с этой… убитой? — начал
было опять Раскольников, — «ну зачем я вставил кажется? — промелькнуло в нем как молния. — Ну зачем я так беспокоюсь о том, что вставил это кажется?» — мелькнула в нем тотчас же другая мысль как молния.
Мне надо
быть на похоронах того самого раздавленного лошадьми чиновника, про которого вы… тоже знаете… — прибавил он, тотчас же рассердившись за это прибавление, а потом тотчас же еще более раздражившись, — мне это все надоело-с, слышите ли, и давно уже… я отчасти от этого и болен
был… одним словом, — почти вскрикнул он, почувствовав, что фраза о болезни еще более некстати, — одним словом: извольте или
спрашивать меня, или отпустить сейчас же… а если
спрашивать, то не иначе как по форме-с!
Нет-с, а так, в виде факта, примерчик осмелюсь представить, — так вот считай я, например, того, другого, третьего за преступника, ну зачем,
спрошу,
буду я его раньше срока беспокоить, хотя бы я и улики против него имел-с?
А как привели Николая, тут он меня, после вас, и вывел: я тебя еще, говорит, потребую и еще
спрашивать буду…
— Я ровно ничего не подумаю… Я только так
спросил, и если у вас
есть дело, то нет ничего легче, как ее вызвать. Сейчас схожу. А сам,
будьте уверены, вам мешать не стану.
— А па-а-азвольте
спросить, это вы насчет чего-с, — начал провиантский, — то
есть на чей… благородный счет… вы изволили сейчас… А впрочем, не надо! Вздор! Вдова! Вдовица! Прощаю… Пас! — и он стукнул опять водки.
— Так, так, это так! — в восторге подтверждал Лебезятников. — Это должно
быть так, потому что он именно
спрашивал меня, как только вошла к нам в комнату Софья Семеновна, «тут ли вы? Не видал ли я вас в числе гостей Катерины Ивановны?» Он отозвал меня для этого к окну и там потихоньку
спросил. Стало
быть, ему непременно надо
было, чтобы тут
были вы! Это так, это все так!
— Зачем вы
спрашиваете, чему
быть невозможно? — с отвращением сказала Соня.
Принесет Настасья —
поем, не принесет — так и день пройдет; нарочно со зла не
спрашивал!
Видишь, я тогда все себя
спрашивал: зачем я так глуп, что если другие глупы и коли я знаю уж наверно, что они глупы, то сам не хочу
быть умнее?
И неужель ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж начал я себя
спрашивать и допрашивать: имею ль я право власть иметь? — то, стало
быть, не имею права власть иметь.
—
Есть на тебе крест? — вдруг неожиданно
спросила она, точно вдруг вспомнила.
— Так… кто же… убил?.. —
спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так неожиданно и он
был изумлен вопросом.
— Говорил? Забыл. Но тогда я не мог говорить утвердительно, потому даже невесты еще не видал; я только намеревался. Ну, а теперь у меня уж
есть невеста, и дело сделано, и если бы только не дела, неотлагательные, то я бы непременно вас взял и сейчас к ним повез, — потому я вашего совета хочу
спросить. Эх, черт! Всего десять минут остается. Видите, смотрите на часы; а впрочем, я вам расскажу, потому это интересная вещица, моя женитьба-то, в своем то
есть роде, — куда вы? Опять уходить?
Сам он не
выпил во все это время ни одной капли вина и всего только
спросил себе в вокзале чаю, да и то больше для порядка.
— Чай
есть? —
спросил Свидригайлов.
— Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне ни услышали, что бы вам обо мне ни сказали,
будете ли вы любить меня так, как теперь? —
спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.
Она и не
спрашивала, но знала, что это
будет так.
Он перекрестился несколько раз. Соня схватила свой платок и накинула его на голову. Это
был зеленый драдедамовый платок, вероятно тот самый, про который упоминал тогда Мармеладов, «фамильный». У Раскольникова мелькнула об этом мысль, но он не
спросил. Действительно, он уже сам стал чувствовать, что ужасно рассеян и как-то безобразно встревожен. Он испугался этого. Его вдруг поразило и то, что Соня хочет уйти вместе с ним.
— Никого нет? —
спросил было Раскольников, обращаясь к личности у бюро.