Неточные совпадения
Зачем все это и для чего?» —
спрашивал он себя, пожимая плечами и тоже выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал графа остаться на бале хоть несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это невозможно, потому что
у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская, тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень устала и что ей не совсем здоровится.
— Скажите, правда ли, что
у madame Рыжовой очень расстроены дела по имению? —
спросила она, кажется, не без умысла.
— Разве
у тебя нет денег? —
спросил он с живостью и заметно довольный тем, что победил себя.
— Это вот хорошо, отлично!.. Умница ты
у меня!.. — воскликнул Сверстов и, в постскриптуме написав слово в слово, что ему приказывала жена,
спросил ее...
—
У вас дамой-хозяйкой будет Лукерья Семеновна (имя Клавской)? —
спросил ему в ответ Ченцов, будто бы бывший ужасно этим беспокоим.
— Но в прошении упомянуто этим — извините вы меня — мерзавцем хлыстом и об архиерее здешнем!.. И
у того, может быть, вы будете
спрашивать мнения? — проговорил не без насмешки Крапчик и вместе с тем кидая сердитые взгляды на правителя дел.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв службы, послал своего гайдука в покой ко владыке
спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
— Но как же они поступали с детьми, которые
у них, вероятно, все-таки рождались? —
спросил Крапчик.
— Самоварчик прикажете? —
спросил вошедший за ними Иван Дорофеев:
у него одного во всей деревне только и был самовар.
— Нет, брат, мы кофей пьем!
Спроси там
у извозчика погребец наш и принеси его сюда! — сказал ему доктор.
«Прощай! Я выезжаю в губернский город; распоряжайтесь
у меня, как в своем имении; если встретится вам надобность в деньгах,
спросите их
у управляющего, — весьма скоро отпишу вам подробнее».
Вознамерившись последнее обстоятельство разузнать поподробнее, Крапчик решил мысленно, что обо все этом пока нечего много беспокоиться; но между тем прошел день, два, три, Катрин все сидела
у себя наверху и не сходила вниз ни чай пить, ни обедать, так что Крапчик
спросил, наконец, ее горничную: «Что такое с барышней?» Та отвечала, что барышня больна.
— Позовите Музу!.. Мы ее
спросим! — командовал Егор Егорыч:
у него образовался целый план в голове, каким образом устроить всю эту несчастную семью.
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру
у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что
у женщины никогда не надобно
спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если
у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
— Вы были
у адмиральши? —
спросила она, почти загораживая дорогу Ченцову.
— Всего один раз, и когда я его
спросила, что он, вероятно, часто будет бывать
у своих знакомых, так он сказал: «Нет, я скоро уезжаю из Москвы!», и как я полагаю, что тут точно что роман, но роман, должно быть, несчастный.
— Вы были
у Рыжовых? —
спросила она, еще прежде видевши, что капитан вошел к ней на дворик и прошел, как безошибочно предположила Миропа Дмитриевна, к ее жильцам, чем тоже она была немало удивлена.
Потом, что и с ней самой будет и что будет с ее бедным ребенком?» —
спрашивала она себя мысленно, и дыхание
у нее захватывалось, горло истерически сжималось; наконец все эти мучения разрешились тем, что Людмила принялась рыдать.
— Людмила опять не хочет, чтобы Егор Егорыч бывал
у нас? —
спросила она тревожным голосом Сусанну, когда та вышла от сестры.
— А нам можно войти туда к ним? —
спросила адмиральша; щеки
у нее подергивало при этом, губы дрожали.
— Происходило, — ответил Крапчик, сразу вошедший в свою колею, — что Сергей Степаныч стал меня, как на допросе,
спрашивать, какие же я серьезные обвинения имею против сенатора. Я тогда подал мою заранее составленную докладную записку, которой, однако,
у меня не приняли ни князь, ни Сергей Степаныч, и сказали мне, чтобы я ее представил министру юстиции Дашкову, к которому я не имел никаких рекомендаций ни от кого.
— Уж не случилось ли
у Рыжовых опять какого-нибудь несчастия нового? —
спросил ее на это торопливо Егор Егорыч.
— Егор Егорыч и Юлия Матвеевна
у себя? —
спросил тот.
—
У какого юродивого? —
спросил Мартын Степаныч снова с вспыхнувшим взором.
Ченцов, прежде всего, по натуре своей был великодушен: на дуэли, которую он имел с человеком, соблазнившим его первую жену, он мог, после промаха того, убить его наверняк, потому что имел право стрелять в своего врага на десяти шагах; но Ченцов не сделал того, а
спросил противника, даст ли он клятву всю жизнь не покидать отнятой им
у него женщины.
«Но тогда, —
спрашивала себя Катрин, — откуда
у Валерьяна могли появиться такие значительные деньги, на которые можно было бы выстроить каменный дом?
Прежде всего он
спросил бывшего камердинера Валерьяна Николаича, а теперь
у него находящегося в услужении, здорова ли Катерина Петровна?
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых, деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть не обнимались;
у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau,
у которой тоже оба кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно
спрашивали друг друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было.
Во все это время Сусанна Николаевна, сидевшая рядом с мужем, глаз не спускала с него и, видимо, боясь
спрашивать, хотела, по крайней мере, по выражению лица Егора Егорыча прочесть, что
у него происходит на душе. Наконец он взял ее руку и крепко прижал ту к подушке дивана.
— А мне можно будет вместе с вами быть
у мужа? —
спросила она.
— Как вам не стыдно ваши деньги доверять депутатскому дворянскому собранию! Еще надобно
спросить, целы ли
у них и прочие дворянские суммы? Вы прислушайтесь, что об этом говорят в обществе!
— Не входить? —
спросила его при этом шутливо gnadige Frau. —
У вас, значит, шуры-муры с ней и вы хотите поэтому мне изменить?
— А что
у тебя такое сегодня? —
спросил с любопытством последний.
— Вы все время оставались
у Феодосия Гаврилыча? —
спросил князя хозяин.
— А нашей губернии угрожает голод?..
У нас тоже был очень дурной урожай? —
спросила Сусанна Николаевна князя.
На другой день, в приличный для визитов час, Муза Николаевна и Сусанна Николаевна были
у Углаковых. Лябьева как вошла, так немедля же
спросила встретившую их старуху Углакову...
— Я и
спрашивать его никогда не решусь об этом, потому что тут все неправдоподобно… Тулузов откуда-то бежал, кого-то убил и взял
у убитого билет… Все это, ей-богу, похоже на какие-то бредни! — едва имела силы выговорить Екатерина Петровна.
— Давно ли вы
у нас? —
спросила она его невольно.
— Ну, садись и рассказывай, что Лябьевы, все ли
у них благополучно? —
спросила она торопливо.
— Какие же
у нас такие загадки? —
спросил его, в свою очередь, частный пристав, наперед ожидавший, что Максинька что-нибудь соврет.
— Князь тут ни в чем не виноват, поверьте мне! — стал его убеждать Углаков. — Он человек благороднейшего сердца, но доверчив, это — правда; я потом говорил об этом же деле с управляющим его канцелярией, который родственник моей жене, и
спрашивал его, откуда проистекает такая милость князя к Тулузову и за что? Тот объяснил, что князь главным образом полюбил Тулузова за ловкую хлебную операцию; а потом
у него есть заступник за Тулузова, один из любимцев князя.
Егор Егорыч, догадываясь, что
у его сотоварища от смущения прилип язык к гортани, начал вместо него выпечатывать все, касающееся существа тулузовского дела, и только по временам обращался к Сверстову и
спрашивал его...
— Были вы
у министра и получили там успех? —
спросил он.
Неужели служанки заменили ему меня?» —
спрашивала она себя мысленно, хотя это казалось ей совершенно невозможным, потому что в услужении
у нее были те же дне крепостные рабыни: горничная Агаша и кухарка Семеновна, до того старые и безобразные, что на них взглянуть даже было гадко.
— А разве
у вас весь вышел папье-фаяр? —
спросила насмешливо аптекарша.
— А кроме этого, ничего
у него нет? —
спросил Аггей Никитич.
— Не желаете ли, чтобы я предуведомила мужа, что вы хотите быть
у него? —
спросила она.
Удовлетворившись этим, хозяин отеля
спросил: как господам русским угодно обедать,
у себя ли в номерах, или в общей зале за табльдотом.
До крайности заинтересованная этим, Сусанна Николаевна
спросила Егора Егорыча, отчего эти рубцы
у всех студентов?
Сусанну Николаевну Терхов повел под руку к ее отелю, и ей вдруг пришла в голову мысль
спросить своего кавалера об Углаковых,
у которых она его встречала.