Неточные совпадения
— Купец русский, — заметила с презрением gnadige Frau: она давно и очень сильно не любила торговых русских людей за то, что они действительно многократно обманывали ее и особенно при продаже дамских материй, которые через неделю же у ней, при всей бережливости в носке, делались тряпки тряпками; тогда как — gnadige Frau без чувства не могла говорить об этом, — тогда как платье, которое она сшила себе в Ревеле из голубого камлота еще перед свадьбой,
было до сих
пор новешенько.
Между тем для масонства наступала крутая
пора, и Сверстов вдруг, по распоряжению высшего начальства, переведен
был на службу из многолюдного и цивилизованного Ревеля совсем на восток России, в маленький, полудикий уездный городишко, в видах аки бы наказания за строптивый и непокорный характер перед старшими.
— Нет, я исполнился гневом против всех и всего; но еще божья милость велика, что он скоро затих во мне; зато мною овладели два еще горшие врага: печаль и уныние, которых я до сих
пор не победил, и как я ни борюсь, но мне непрестанно набегают на душу смрадом отчаяния преисполненные волны и как бы ропотом своим шепчут мне: «Тебе теперь тяжело, а дальше еще тягчее
будет…»
Вежливый чиновник на первых
порах пошел
было проворно в кабинет сенатора; но, возвратясь оттуда гораздо уже медленнее, сказал Крапчику, что граф болен и не может принять его.
Майор молчал. Он сам смутно сознавал, что в отношении своей влюбчивости
был несколько смешон; но что прикажете делать с натурой? Как забрались у него в мозг разные идеальные представления касательно семейства Рыжовых, так они и не выходили до сих
пор из головы.
Майор принял свою прежнюю позу, и только уж наутро, когда взошло солнце и окрасило верхушки домов московских розоватым отливом, он перешел с дивана к окну и отворил его: воздух
был чистый, свежий; отовсюду слышалось пение и щебетание всевозможных птичек, которых тогда, по случаю существования в Москве множества садов,
было гораздо больше, чем ныне; но ничто это не оживило и не развлекло майора. Он оставался у окна неподвижен до тех
пор, пока не вошла в комнату Миропа Дмитриевна.
— Я по письму Егора Егорыча не мог вас принять до сих
пор: все
был болен глазами, которые до того у меня нынешний год раздурачились, что мне не позволяют ни читать, ни писать, ни даже много говорить, — от всего этого у меня проходит перед моими зрачками как бы целая сетка маленьких черных пятен! — говорил князь, как заметно, сильно занятый и беспокоимый своей болезнью.
Крапчик, слыша и видя все это, не посмел более на эту тему продолжать разговор, который и перешел снова на живописцев, причем стали толковать о каких-то братьях Чернецовых [Братья Чернецовы, Григорий и Никанор Григорьевичи (1802—1865 и 1805—1879), — известные художники.], которые, по словам Федора Иваныча,
были чисто русские живописцы, на что Сергей Степаныч возражал, что пока ему не покажут картины чисто русской школы по штилю, до тех
пор он русских живописцев
будет признавать иностранными живописцами.
— Позвольте вам рекомендовать себя! — начала она, делая почтительный и низкий реверанс перед Егором Егорычем. — Я хоть и вижу вас, когда вы приезжаете к моим постояльцам, сама, однако, до сих
пор не имела еще удовольствия
быть лично с вами знакома.
— Строгость там очень большая требуется! — заговорил Аггей Никитич. — Ну, представьте себе кантониста: мальчик лет с пяти вместе с матерью нищенствовал, занимался и воровством, — нужно их, особенно на первых
порах, сечь, а я этого не могу, и выходит так, что или службы не исполняй, — чего я тоже не люблю, — или
будь жесток.
Доктор готов
был привскочить от радости до потолка, но на первых
порах удержался.
— А! — полувоскликнул тот и во всеуслышание объявил, что
пора удалиться; все пошли,
будучи очень довольны, что посетили и видели юродивого.
Ченцов на первых
порах не обманул ее ожиданий: он
был именно таков, каким она его чаяла.
Катрин довольно долго ждала его и переживала мучительнейшие минуты. «Что, если ей придется всю жизнь так жить с мужем?» — думалось ей, она любит его до сумасшествия, а он ее не любит нисколько и, кроме того, обманывает на каждом шагу. «Неужели же, — спрашивала себя далее Катрин, — это чувство
будет в ней продолжаться вечно?» — «
Будет!» — ответила
было она на первых
порах себе. «Нет, — отвергнула затем, — это невозможно, иначе я не перенесу и умру!»
И добряк хотел
было Тулузова ввести в комнату к Мартыну Степанычу, до сих
пор еще проживавшему у него и тщетно ждавшему разрешения воротиться в Петербург. Тулузов уклонился от этого приглашения и сказал, что он просит это дело вести пока конфиденциально.
— Место для этого — ваша церковь и мой дом! — объяснил, начав уже покрикивать, Егор Егорыч. — Весь обряд должен
будет произойти следующим образом, — продолжал он, заранее, как видно, все уже обдумавший, — поручителем Сусанны Николаевны
будет Сверстов!.. Вас я прошу, как человека умного и масона ученого,
быть ее ритором!.. Я же, как не лишенный до сих
пор звания великого мастера, исполню обязанности того!..
— Ах он негодяй! — воскликнул Аггей Никитич. — Но в Польше, скажите, Бем
был уважаем? — добавил он, желая знать, как понимали Бема до сих
пор еще любезные сердцу Аггея Никитича польки и поляки.
— Я до сих
пор опасаюсь и только думаю, что ребенка можно
будет скрыть, отдать к кому-нибудь на воспитание.
По деревенским обычаям, обоим супругам
была отведена общая спальня, в которую войдя после ужина, они хоть и затворились, но комнатная прислуга кузьмищевская, долго еще продолжавшая ходить мимо этой комнаты, очень хорошо слышала, что супруги бранились, или, точнее сказать, Миропа Дмитриевна принялась ругать мужа на все корки и при этом, к удивлению молодых горничных, произнесла такие слова, что хоть бы в
пору и мужику, а Аггей Никитич на ее брань мычал только или произносил глухим голосом...
— Вот видишь, как я угадал твое желание! — произнес опять-таки с своей горькой улыбкой Лябьев, хотя, правду говоря, он пригласил Углакова вовсе не для удовольствия того, но дабы на первых
порах спрятаться, так сказать, за него от откровенных объяснений с женой касательно не дома проведенной ночи; хотя Муза при такого рода объяснениях всегда
была очень кротка, но эта-то покорность жены еще более терзала Лябьева, чем терзал бы его гнев ее.
Особа эта
была некая Зинаида Ираклиевна, дочь заслуженного кавказского генерала, владеющая значительным состоянием и, несмотря на свой солидный возраст, до сих
пор еще не вышедшая замуж, вероятно, потому, что, как говорили некоторые насмешники, не имела никаких приятных женских признаков.
— Ты застала Марфина? — спросил он строгим голосом, каким обыкновенно разговаривал с Екатериной Петровной, особенно с тех
пор, как произведен
был в действительные статские советники.
— Ах, батюшка Василий Иваныч! — воскликнул Савелий с каким-то грустным умилением. — Мы бы рады всей душой нашей служить вам, но нам опасно тоже… Вдруг теперь Катерина Петровна, разгневавшись, потребует, чтобы вы нас сослали на поселение, как вот тогда хотела она сослать меня с женой… А за что?.. В те
поры я ни в чем не
был виноват…
Ответ на это более ясный читатель найдет впоследствии, а теперь достаточно сказать, что Сусанна Николаевна продолжала любить мужа, но то
была любовь пассивная, основанная на уважении к уму и благородству Егора Егорыча, любовь, поддерживаемая доселе полным согласием во всевозможных взглядах; чувство же к Углакову выражало
порыв молодого сердца, стремление к жизненной поэзии, искание таинственного счастия, словом, чувство чисто активное и более реальное.
— Нет, я не то, что сомневаюсь… — произнесла Екатерина Петровна, и так как
была с несколько уже отуманенной головой, то рассказала своему обожателю о подозрениях в личности Тулузова, а равно и о том, что об этом даже началось дело, от которого Тулузов до сих
пор увертывается.
— Тот ведь-с человек умный и понимает, что я ему в те
поры заплатил дороже супротив других!.. Но тоже раз сказал
было мне, что прибавочку, хоть небольшую, желал бы получить. Я говорю, что вы получите и большую прибавочку, когда дело моего господина кончится. Он на том теперь и успокоился, ждет.
После отказа ее Аггей Никитич на первых
порах подумал
было адресовать свое приглашение к какой-либо из других дам, но оказалось, что все это
были или очень молодые девицы, нескладно одетые в розовые платьица, или толстые, с красными лицами барыни, тяжело дышавшие от туго стянутых корсетов.
— Бог только меня спасал от этого злодея, нашего бывшего губернского предводителя Крапчика, — толковал он, шамкая своим беззубым ртом, — совсем
было под уголовщину подвел, и я по смерть мою
буду богомольцем за сенатора; он в те
поры заступился за меня, а потом и дворяне почтили мою службу и на следующую баллотировку повысили меня из заседателей в исправники.
Вибель на первых
порах исполнился недоумения; но затем, со свойственною немцам последовательностью, начал перебирать мысленно своих знакомых дам в Ревеле и тут с удивительной ясностью вспомнил вдову пастора, на которой сам
было подумывал жениться и которую перебил у него, однако, русский доктор Сверстов. Воспоминания эти так оживили старика, что он стал потирать себе руки и полушептать...
— Генрику,
пора чай
пить; пан Зверев, идите чай
пить!
Услыхав обо всем этом, Аггей Никитич только пожимал плечами, но ни строчки не написал о том ни Егору Егорычу, ни Сверстову, ибо ему
было не до того: он ждал все благоприятной минуты для объяснения с пани Вибель, или с Марьей Станиславовной, как
пора мне, наконец, назвать ее по имени, и удобная минута эта встретилась.
Хворый Кавинин, впрочем, так как ему запрещено
было по вечерам спускаться в сад, пожелал играть в преферанс, который составлял единственное его развлечение и в который он до сих
пор мастерски играл.
— Циркуляра такого не могло
быть! — выразился на первых
порах Аггей Никитич.
— Дуэль насмерть, понимаете? — продолжал Аггей Никитич. — Так что если он промахнется и я промахнусь, опять стреляться до тех
пор, пока кто-нибудь из нас не
будет убит или смертельно ранен!.. Понимаете?.. Или он, или я не должны существовать!
Читатель на первых
порах, может
быть, удивится; но, рассудив, поймет, что такого рода чувствование в Сусанне Николаевне являлось таким прямым и естественным последствием, что иначе и
быть не могло.