Неточные совпадения
—
Нет, это
еще не все, мы
еще и другое! — перебил его снова с несколько ядовитой усмешкой Марфин. — Мы — вы, видно, забываете, что я вам говорю: мы — люди, для которых душа человеческая и ее спасение дороже всего в мире, и для нас не суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религии.
—
Нет, некогда, некогда! — бормотал Марфин, и, проговорив
еще раз «прощайте!», уехал.
—
Нет, я писать
еще буду! — проговорил он.
—
Нет, — отказался тот, — мы к ужину
еще в Кузьмищево, к Егору Егорычу, поспеем.
—
Нет, на улицу рано!.. Холодно
еще! — запретил доктор и обратился к стоявшему тут же Ивану Дорофееву: — А что, твоя старая бабка давно уж умерла?
—
Нет, я исполнился гневом против всех и всего; но
еще божья милость велика, что он скоро затих во мне; зато мною овладели два
еще горшие врага: печаль и уныние, которых я до сих пор не победил, и как я ни борюсь, но мне непрестанно набегают на душу смрадом отчаяния преисполненные волны и как бы ропотом своим шепчут мне: «Тебе теперь тяжело, а дальше
еще тягчее будет…»
—
Нет, это я так!.. — возразила Сусанна, стараясь смигнуть опять наполнившие ее глаза слезы. — Я только очень скучаю по мамаше и по сестре!.. Мы
еще так надолго никогда не разлучались.
— Я любила… или
нет, это неправда, я и до сих пор
еще люблю Ченцова!.. Он божество какое-то для меня! — добавила Людмила.
— О, сегодня гулять восхитительно! — подхватил радостно капитан, очень довольный тем, что он может
еще несколько минут побеседовать не с Сусанной, —
нет! — а с Марфиным: капитан оставался верен своему первому увлечению Людмилою.
— Русских художников! — воскликнул Сергей Степаныч. — Но где же они?.. По-моему, русских художников
еще нет.
Но есть
еще высшая степень молитвы, в которой
нет ни чужих слов, ни своих, а есть токмо упорное повторение: «Господи, помилуй!
—
Еще далеко не все кончено и едва только начато! — возразила gnadige Frau. — Теперь вот что мы должны делать: сначала ты выпытай у Егора Егорыча, потому что мне прямо с ним заговорить об этом никакого повода
нет!
Милорадович показал это письмо государю, и Александр Павлович по этому поводу написал старику собственноручно, что в обществе госпожи Татариновой ничего
нет такого, что отводило бы людей от религии, а, напротив того, учение ее может сделать человека
еще более привязанным к церкви.
— Нет-с, мне вас, Валерьян Николаич, в этом нельзя руководствовать! — сказал он. — Вы изволите, конечно, понимать, что я человек подчиненный вам и
еще больше того Катерине Петровне; положим, я вас научу всему, а вы вдруг, как часто это между супругами бывает, скажете о том Катерине Петровне!
—
Нет, барин… Что ж это?..
Нет,
нет! — повторила Аксинья. — Только, барин, одно смею вам сказать, — вы не рассердитесь на меня, голубчик, — я к Арине ходить боюсь теперь… она тоже женщина лукавая… Пожалуй,
еще, как мы будем там, всякого народу напускает… Куда я тогда денусь с моей бедной головушкой?..
— Вы знаете ли, Василий Иваныч, — начала Катрин, усевшись с Тулузовым за стол, — что Валерьян заставил было меня пристраститься к вину, и не тогда, когда я сделалась его женой,
нет!..
Еще прежде, когда я была девушкой, он приезжал иногда к нам поздно-поздно ужинать, и я непременно уж с ним беседовала и бражничала.
—
Нет, мне надобно
еще с требой ехать! — объяснил отец Василий и, не заходя к Сусанне Николаевне, отправился домой.
—
Нет, тевтон, германец из Герлица, и главным образом в нем великого удивления достойно то, что он, будучи простым крестьянином и пася в поле стада отца своего, почти
еще ребенком имел видения.
— Такой порядок невозможен! — воскликнул Артасьев. — Прежде
еще надобно испросить у министра народного просвещения разрешение на устройство пансиона при гимназии, которого у меня
еще нет.
—
Нет, — возразила Катрин, — нельзя выходить так, без оглядки, как мы выходим в первый раз, и я теперь тебе скажу всю правду: когда я
еще девушкою до безумия влюбилась в Ченцова, то однажды за ужином прямо намекнула ему, что люблю его, и он мне намекнул, что он это видит, но что он боится меня, а я ему тогда сказала, что я не боюсь его…
— Ничего
нет особенного; малый
еще не старый, видный из себя, рыжеватый, глаза у него совсем желтые, как у волка, но умный, должно быть, и бойкий, только манер благородных не имеет, как он там ни задает форсу и ни важничает.
— Пока
еще нет, а потом, как запасусь документиком, скажу.
—
Нет, я
еще осенью переехал от него.
— Нет-с, не гонку, — принялся объяснять Янгуржеев, — но Феодосий Гаврилыч, как, может быть, вам небезызвестно, агроном и любит охранять не травы, нам полезные, а насекомых, кои вредны травам; это я знаю давно, и вот раз, когда на вербном воскресеньи мы купили вместе вот эти самые злополучные шарики, в которые теперь играли, Феодосий Гаврилыч приехал ко мне обедать, и вижу я, что он все ходит и посматривает на окна, где
еще с осени лежало множество нападавших мух, и потом вдруг стал меня уверять, что в мае месяце мухи все оживут, а я, по простоте моей, уверяю, что
нет.
— Виноват, если я тут в чем проговорился; но, как хотите, это вот я понимаю, что отец мой в двадцать лет
еще сделался масоном, мать моя тоже масонка; они поженились друг с другом и с тех пор, как кукушки какие, кукуют одну и ту же масонскую песню; но чтобы вы…
Нет, я вам не верю.
—
Нет, некоторая часть
еще не поступила.
—
Нет, — отвергнула Муза Николаевна, — у тебя в жизни не было ни одной такой минуты, которые были у меня, когда я выходила замуж, и которые теперь иногда повторяются, несмотря на мою несчастную жизнь, и которых у Людмилы, вероятно, было
еще больше.
Затем они обнялись и расцеловались самым искренним образом, а потом Углаков, распив с тетенькой на радости
еще полбутылочку шампанского, завез ее домой, а сам направился к Марфиным, акибы на дежурство, но в то же время с твердой решимостью добиться от Сусанны Николаевны ответа: любит ли она его сколько-нибудь, или
нет.
— Вздор это! — отвергнул настойчиво Тулузов. — Князя бил и убил один Лябьев, который всегда был негодяй и картежник… Впрочем, черт с ними! Мы должны думать о наших делах… Ты говоришь, что если бы что и произошло в кабаке, так бывшие тут разбегутся; но этого мало… Ты сам видишь, какие строгости нынче пошли насчет этого… Надобно, чтобы у нас были заранее готовые люди, которые бы показали все, что мы им скажем. Полагаю, что таких людей у тебя
еще нет под рукой?
—
Нет,
нет, — отвечала ему торопливо Сусанна Николаевна, — ты не думай нисколько, что я больна… Будь прежде всего покоен за меня; ты нужен
еще для многих добрых дел, кроме меня…
— Не знаю; старуха
еще надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо
нет.
— О
нет, — произнесла со стоном Сусанна Николаевна, — я ничего не желаю кроме того, чтобы быть вам женой верной, и, видит бог, ни в чем
еще перед вами не виновна.
— Но вы уж бывали за границей, а я
еще нет! — воскликнула опять каким-то неестественно-веселым голосом Сусанна Николаевна. — И мне ужасно хочется сделать это путешествие.
— Тут ни единого слова ученого
нет, — продолжал он, как бы желая
еще более оскорбить Екатерину Петровну, — кроме того, что, по закону предрасположения, неродственные натуры расходятся, а родственные сливаются. Так и здесь, — присовокупил камер-юнкер с умышленным цинизмом, — великорослые сольются между собою, а также и малорослые…
— Нет-с, благодарим! — отказался Аггей Никитич и пошел, а за ним последовал и поручик, кинув только
еще раз мечтательный взгляд на Екатерину Петровну, которая, наконец, заметила это.
Заехавший к нему поручик, чтобы узнать, что он предпримет касательно дуэли, увидев Аггея Никитича в совершенно бессознательном положении, поскакал позвать доктора; но тот был в отъезде, почему поручик бросился к аптекарю и, застав того
еще не спавшим, объяснил ему, что доктора
нет в городе, а между тем исправник их, господин Зверев, находится в отчаянном положении, и потому он просит господина аптекаря посетить больного.
— И как же ты после этого
еще колеблешься, быть ли с ним знакомым или
нет? — допрашивала Муза Николаевна.
—
Еще бы тебе не видеть и не слышать, когда ты только об этом и думаешь! Но вот что, мое сокровище: я не оставлю тебя здесь и увезу с собой в Москву; ты здесь окружена только тем, чего уж нельзя возвратить, а того, что ты желаешь видеть,
нет около тебя. Кроме того, последнее твое видение может и сбыться: Терхов в самом деле может умереть от тоски! — решилась уж немножко припугнуть сестру Муза Николаевна.
—
Нет, не одним этим! — отвечал Сверстов и затем, потерев себе руки, присовокупил: — Он мне
еще сообщил, что господин Тулузов, обличать которого мне воспрещено, зарезан своим бывшим управляющим по откупу, Савелием Власьевым, который, просидев с ним в остроге, стал с него требовать значительную сумму в вознаграждение.