Неточные совпадения
Зачем все это и для чего?» — спрашивал он себя, пожимая плечами и тоже
выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал графа остаться на бале хоть несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это невозможно, потому что
у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская, тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень устала и что ей не совсем здоровится.
— То-то, к несчастию, Ченцов не обожатель мой, но если бы он был им и предложил мне
выйти за него замуж, — что, конечно, невозможно, потому что он женат, — то я сочла бы это за величайшее счастие для себя; но за вашего противного Марфина я никогда не пойду, хоть бы
у него было не тысяча, а сто тысяч душ!
Муза принялась было продолжать свою фантазию, но
у нее стало
выходить что-то очень нескладное: при посторонних лицах она решительно не могла спокойно творить.
Далее, Ченцов единственное небольшое именьице свое, оставшееся
у него непромотанным, умолял дядю продать или взять за себя, но только
выслать ему — и
выслать как можно скорее — денег, потому что он, выздоровев, все-таки предполагал непременно уехать на Кавказ, где деньги ему будут нужны на экипировку.
Миропа Дмитриевна непременно ожидала, что Рыжовы примут ее приветливо и даже с уважением, но, к удивлению своему, она совершенно этого не встретила, и началось с того, что к ней
вышла одна только старуха-адмиральша с лицом каким-то строгим и печальным и объявила, что
у нее больна дочь и что поэтому они ни с кем из знакомых своих видаться не будут.
Людмила, прощаясь с сестрами, была очень неразговорчива; адмиральша же отличалась совершенно несвойственною ей умною распорядительностью: еще ранним утром она отдала Сусанне пятьдесят рублей и поручила ей держать хозяйство по дому, сказав при этом, что когда
у той
выйдут эти деньги, то она
вышлет ей еще.
Точно гора с плеч свалилась
у адмиральши. Дальше бы, чего доброго,
у нее и характера недостало выдержать. Спустя немного после ухода Ченцова, Людмила
вышла к адмиральше и, сев около нее, склонила на плечо старушки свою бедную голову; Юлия Матвеевна принялась целовать дочь в темя. Людмила потихоньку плакала.
— Людмила опять не хочет, чтобы Егор Егорыч бывал
у нас? — спросила она тревожным голосом Сусанну, когда та
вышла от сестры.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться
у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне
выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими
у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
— Значит, — начала она припирать его к стене, — вы готовы жениться на девушке некрасивой,
у которой есть обожатель и
у которой будет скоро залог любви к тому, и это еще когда Людмила соблаговолит за вас
выйти, — а она вовсе не думает того, — и согласитесь, Аггей Никитич, что после всего этого вы смешны вашими воздыханиями и мечтаниями!
Майор молчал. Он сам смутно сознавал, что в отношении своей влюбчивости был несколько смешон; но что прикажете делать с натурой? Как забрались
у него в мозг разные идеальные представления касательно семейства Рыжовых, так они и не
выходили до сих пор из головы.
Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич, приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя обязанностью заказать наимоднейший костюм
у лучшего портного, который и одел его буква в букву по рецепту «Сына отечества» [«Сын Отечества» — журнал, издававшийся с 1812 года Н.И.Гречем (1787—1867).], издававшегося тогда Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик — не хочу того скрывать —
вышел ужасен: его корявое и черномазое лицо от белого верхнего сюртука стало казаться еще чернее и корявее; надетые на огромные и волосатые руки Крапчика палевого цвета перчатки не покрывали всей кисти, а держимая им хлыстик-тросточка казалась просто чем-то глупым.
На днях
у нас был Зверев, вошел почти насильно; мамаша не
вышла к нему, и я уж его приняла.
— Рамка эта, заключающая в себе все фигуры, — продолжала gnadige Frau, — означает, что хитрость и злоба людей заставляют пока масонов быть замкнутыми и таинственными, тем не менее эти буквы на рамке: N, S, W и О, — выражают четыре страны света и говорят масонам, что, несмотря на воздвигаемые им преграды, они уже
вышли чрез нарисованные
у каждой буквы врата и распространились по всем странам мира.
— Напротив, весьма возможно, да вы уж и начали ею быть!.. Продолжайте с тем же рвением, какое теперь
у вас, учиться, молитесь, думайте, читайте указанные вам книги и потом
выйдите замуж за масона!
Юлия Матвеевна, конечно, хотела сказать: «будет ли ей счастье», и вместо «друг мой» — «другую мою дочь», вместо «Егорыча» — «Егора Егорыча», но
у нее не
выходило этого.
Пылкая в своих привязанностях и гневливая в то же время, она была одной из тех женщин,
у которых, как сказал Лермонтов, пищи много для добра и зла, и если бы ей попался в мужья другой человек, а не Ченцов, то очень возможно, что из нее
вышла бы верная и нежная жена, но с Валерьяном Николаичем ничего нельзя было поделать; довести его до недолгого раскаяния в некоторые минуты была еще возможность, но напугать — никогда и ничем.
На следующей неделе Марфины получили еще письмо, уже из Москвы, от Аггея Никитича Зверева, которое очень порадовало Егора Егорыча. Не было никакого сомнения, что Аггей Никитич долго сочинял свое послание и весьма тщательно переписал его своим красивым почерком. Оно
у него
вышло несколько витиевато, и витиевато не в хорошем значении этого слова; орфография
у майора местами тоже хромала. Аггей Никитич писал...
Все это старуха Арина скрыла от Ченцова, рассчитывая так, что бесстыжая Маланья языком только брешет, ан
вышло не то, и раз, когда Валерьян Николаич, приехав к Арине, сидел
у нее вместе с своей Аксюшей в особой горенке, Маланья нагрянула в избу к Арине, подняла с ней ругню, мало того, — добралась и до Ченцова.
Знать,
у кого-нибудь в кормилицах живет!» — «Ты где же, говорю, ее встретил?» — «На Песках, говорит,
вышла из дома, что супротив самых бань»!..
— Признаюсь, мне странным показалось такое мнение Ивана Петровича, — сказал тоном сожаления Тулузов, затем тоже раскланялся и
вышел, но, сойдя на крыльцо, он, к удивлению своему, увидал, что
у подъезда стояли безобразные, обтертые и облупившиеся дрожки Ивана Петровича, в которых тот, восседая, крикнул ему...
— Нет-с, это не от семьи зависит, а человеком
выходит! — воскликнул Аггей Никитич. —
У нас, например, некоторые ротные командиры тоже порядочно плутовали, но я, видит бог, копейкой казенной никогда не воспользовался… А тут вдруг каким хапалом оказался!.. Просто, я вам говорю, на всю мою жизнь осрамлен!.. Как я там ни уверял всех, что это глупая выдумка почтальонов, однако все очень хорошо понимают, что те бы выдумать не смели!
— Вы, может быть, припомните, что садик около его домика
выходит на улицу, и он этот садик (Максинька при этом хоть и слегка, но повторил свой трагический хохот) прошлой весной весь засадил подсолнечникам «. Прекрасно, знаете, бесподобно! Мы все лето упивались восторгом, когда эти подсолнечники зацвели, потом они поспели, нагнули свои головки, и
у него вдруг откуда-то, точно с неба нам свалился, суп из куриц!
— Нет, — отвергнула Муза Николаевна, —
у тебя в жизни не было ни одной такой минуты, которые были
у меня, когда я
выходила замуж, и которые теперь иногда повторяются, несмотря на мою несчастную жизнь, и которых
у Людмилы, вероятно, было еще больше.
Сусанна Николаевна была крайне удивлена: она никак не ожидала, что Углаков
у них; но как бы то ни было, хоть и сконфуженная несколько,
вышла к нему.
Лябьев опять стал фантазировать, и тут
у него
вышло что-то очень хорошее, могущее глубоко зашевелить душу всякого человека.
У m-r Пьера вытянулось лицо, но делать нечего; оставшись в сообществе с Аграфеной Васильевной, он пошел с ней неторопливым шагом, так как Аграфена Васильевна по тучности своей не могла быстро ходить, и когда они
вышли из ворот тюрьмы, то карета Сусанны Николаевны виднелась уже далеко.
— Ну, уж это не тебе судить! — возразил Максинька и отнесся к гегелианцу. — А какие это
у них загадки были? Такие же, как и
у нас: когда загадаешь, так скверно
выходит, а отгадаешь — ничего, хорошо?
— Это не я один, а вся Москва утверждает, и говорят, что не он собственно убил, а какой-то негодяй есть там, по прозванию Калмык, держащий
у себя открытый картежный дом, который подкупил полицию и
вышел сух из воды… Вообще жить становится невозможным.
По приезде в Кузьмищево Егор Егорыч ничего не сказал об этом свидании с архиереем ни
у себя в семье, ни отцу Василию из опасения, что из всех этих обещаний владыки, пожалуй, ничего не
выйдет; но Евгений, однако, исполнил, что сказал, и Егор Егорыч получил от него письмо, которым преосвященный просил от его имени предложить отцу Василию место ключаря при кафедральном губернском соборе, а также и должность профессора церковной истории в семинарии.
— Только одно условие! — начал затем Егор Егорыч. — Вы поезжайте и переселяйтесь в губернский город; несмотря на то, вы остаетесь моим священником на руге
у меня, и я буду
высылать вам все деревенские запасы из хлеба и живности.
Когда вскоре за тем пани Вибель
вышла, наконец, из задних комнат и начала танцевать французскую кадриль с инвалидным поручиком, Аггей Никитич долго и пристально на нее смотрел, причем открыл в ее лице заметные следы пережитых страданий, а в то же время
у него все более и более созревал задуманный им план, каковый он намеревался начать с письма к Егору Егорычу, написать которое Аггею Никитичу было нелегко, ибо он заранее знал, что в письме этом ему придется много лгать и скрывать; но могущественная властительница людей — любовь — заставила его все это забыть, и Аггей Никитич в продолжение двух дней, следовавших за собранием, сочинил и отправил Марфину послание, в коем с разного рода экивоками изъяснил, что, находясь по отдаленности места жительства Егора Егорыча без руководителя на пути к масонству, он, к великому счастию своему, узнал, что в их городе есть честный и добрый масон — аптекарь Вибель…
— А разве
у вас весь
вышел папье-фаяр? — спросила насмешливо аптекарша.
В рядах мои любовники, как нарочно, встретили откупщицу, что-то такое закупавшую себе. Она очень приветливо поклонилась Аггею Никитичу, а также и пани Вибель, но та, вся поглощенная соображениями о своем платье, торопливо мотнула ей головой и обратилась к торговцам с вопросами, есть ли
у них то, и другое, и третье. Они ей отвечали, что все это есть, и показывали ей разные разности, но на поверку
выходило, что все это не то, чего желала пани Вибель, так что она пришла почти в отчаяние и воскликнула...
Надобно сказать, что сей петиметр был довольно опытен в отвертываньи от дуэлей, на которые его несколько раз вызывали разные господа за то, что он то насплетничает что-нибудь, то сострит, если не особенно умно, то всегда очень оскорбительно, и ему всегда удавалось
выходить сухим из воды:
у одних он просил прощения, другим говорил, что презирает дуэли и считает их варварским обычаем, а на третьих, наконец, просто жаловался начальству и просил себе помощи от полиции.
— Да этого черномазый-то и сам не скрывает! — подхватила Аграфена Васильевна. —
У нас в доме хвастался: «Дураки, говорит, в воде тонут, а умные из нее сухоньки
выходят!»