Неточные совпадения
— Чего тут
не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв делать бог
знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал
совершенно уверенно, что он это читает!
— Но ты совсем музыки
не знаешь: играешь
совершенно без всяких правил, — проговорила Мари.
— Да, подите, — люди разве рассудят так!.. Никто этого
не знает, да и
знать не хочет!.. Я здесь
совершенно одна, ни посоветоваться мне
не с кем, ни заступиться за меня некому! — проговорила m-me Фатеева и заплакала горькими-горькими слезами.
Тот сейчас же его понял, сел на корточки на пол, а руками уперся в пол и, подняв голову на своей длинной шее вверх, принялся тоненьким голосом лаять —
совершенно как собаки, когда они вверх на воздух на кого-то и на что-то лают; а Замин повалился, в это время, на пол и начал, дрыгая своими коротенькими ногами, хрипеть и визжать по-свинячьи. Зрители,
не зная еще в чем дело, начали хохотать до неистовства.
— И как это случилось, — продолжала становая, видимо, думавшая заинтересовать своим рассказом Павла, — вы этого
совершенно ничего
не знаете и
не угадываете! — прибавила она, грозя ему своим толстым пальцем.
Павел решительно
не знал куда девать себя; Клеопатра Петровна тоже как будто бы пряталась и,
совершенно как бы
не хозяйка, села, с плутоватым, впрочем, выражением в лице, на довольно отдаленный стул и посматривала на все это. Павел поместился наконец рядом с становою; та приняла это прямо за изъявление внимания к ней.
— Да, но бог
знает — это понимание
не лучше ли нынешнего городско-развратного взгляда на женщину. Пушкин очень любил и
знал хорошо женщин, и тот, однако, для романа своего выбрал
совершенно безупречную женщину!.. Сколько вы ни усиливайте вашего воображения, вам выше Татьяны — в нравственном отношении — русской женщины
не выдумать.
Бальзака [Бальзак Оноре (1799—1850) — крупнейший французский писатель-реалист.], напротив, она мало
знала, прочла что-то такое из него, но и сама
не помнила что; из русских писателей тоже многого
совершенно не читала и даже Пушкиным
не особенно восхищалась. Но чем она поразила Павла, — это тем, что о существовании «Илиады» Гомера она даже и
не подозревала вовсе.
Вихров был
совершенно доволен тем, что у него на вечере говорилось и представлялось, так как он очень хорошо
знал, что Клеопатра Петровна никогда еще таких умных разговоров
не слыхивала и никогда таких отличных представлений
не видывала.
Павел
не знал, смеется ли над ним Салов или нет, но, взглянув ему в лицо, увидел, что он говорит
совершенно искренно.
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были
совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать более он
не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем,
узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть,
не поверила бы более; но против немца устоять
не могла!
Клеопатра Петровна уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его
совершенно; но скука, больной муж, смерть отца Павла, который, она
знала, никогда бы
не позволил сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, — все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное письмо...
Я
знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня
совершенно, но он напротив, так что я
не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать
не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
—
Не знаю я этого совершенно-с, — ответил он ей довольно сухо.
Полония m-me Пиколова отдала мужу, жирному и белобрысому лимфатику [Лимфатик — характеристика человека, чересчур спокойного, безразличного к окружающему, у которого в теле как будто
не кровь, а водянистая жидкость — лимфа.], и когда в публике
узнали, что Полоний был великий подлец, то
совершенно одобрили такой выбор.
Юлия в этом случае никак
не могла уже, разумеется, заступиться за Вихрова; она только молчала и с досадою про себя думала: «Вот человек! Сам бог
знает какие вещи говорит при мне,
совершенно уж
не стесняясь, — это ничего, а я прослушала повесть — это неприлично».
— Ну, я
не советовал бы вам этого делать, — проговорил он, — вы
не знаете еще, видно, этого господина: он вас, без всякой церемонии, велит остановить и посадит вас в тюрьму, — и будет в этом случае
совершенно прав.
Вечер этот у Виссариона составился
совершенно экспромтом; надобно сказать, что с самого театра m-me Пиколова обнаруживала большую дружбу и внимание к Юлии. У женщин бывают иногда этакие безотчетные стремления. M-me Пиколова сама говорила, что девушка эта ужасно ей нравится, но почему — она и сама
не знает.
Сделавшись сестрой милосердия, Катишь начала, нисколько
не конфузясь и
совершенно беспощадно, смеяться над своей наружностью. Она
знала, что теперь уже блистала нравственным достоинством. К письму вышеизложенному она подписалась.
Плавин жил в казенной квартире, с мраморной лестницей и с казенным, благообразным швейцаром; самая квартира, как можно было судить по первым комнатам, была огромная, превосходно меблированная… Маленькое общество хозяина сидело в его библиотеке, и первый, кого увидал там Вихров, — был Замин; несмотря на столько лет разлуки, он сейчас же его
узнал. Замин был такой же неуклюжий, как и прежде, только больше еще растолстел, оброс огромной бородищей и был уже в
не совершенно изорванном пальто.
— Ты все сердишься и
не хочешь согласиться со мной, что я
совершенно права, — и поверь мне, что ты сам гораздо скорее разлюбишь меня, когда весь мой мир в тебе заключится; мы с тобой
не молоденькие, должны
знать и понимать сердце человеческое.
Видимо, что Плавин и Абреев с первого же блюда начали блаженствовать и только по временам переглядывались между собой и произносили немногосложные похвалы каждому почти блюду; Марьеновский ел
совершенно равнодушно; Живин — очень робко и даже некоторые кушанья
не умел как взять и решительно, кажется,
не знал — что такое он ест; зато Замин вкушал все с каким-то омерзением.
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы!
Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже,
совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь
знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в
совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он
не понимал, но
знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Константин молчал. Он чувствовал, что он разбит со всех сторон, но он чувствовал вместе о тем, что то, что он хотел сказать, было
не понято его братом. Он
не знал только, почему это было
не понято: потому ли, что он
не умел сказать ясно то, что хотел, потому ли, что брат
не хотел, или потому, что
не мог его понять. Но он
не стал углубляться в эти мысли и,
не возражая брату, задумался о
совершенно другом, личном своем деле.
Каренины, муж и жена, продолжали жить в одном доме, встречались каждый день, но были
совершенно чужды друг другу. Алексей Александрович за правило поставил каждый день видеть жену, для того чтобы прислуга
не имела права делать предположения, но избегал обедов дома. Вронский никогда
не бывал в доме Алексея Александровича, но Анна видала его вне дома, и муж
знал это.