Неточные совпадения
Это был лет шестидесяти мужчина, с несколько измятым лицом, впрочем, с орлиным носом и со вздернутым кверху подбородком, с прямыми редкими и поседевшими волосами;
руки его были хороши, но женоподобны; движения медленны, хотя в то же время серые проницательные глаза, покрывавшиеся светлой влагой, показывали, что страсти еще не совершенно оставили
графа и что он не был совсем старик.
— Благодарю, — сказал
граф, протягивая Мановскому
руку. — Вы очень оригинально хотите отметить мне за любовь к вашей супруге.
— Анна Павловна не наскучит мне! — сказал
граф сладким голосом, целуя
руку хозяйки.
— Посмотрите, посмотрите, — продолжала Уситкова, показывая глазами на
графа, который целовал
руку у Анны Павловны.
Тихими шагами вошел Иван Александрыч, с ног до головы одетый в новое платье, которое подарил ему Сапега, не могший видеть, по его словам, близ себя человека в таком запачканном фраке.
Граф молча кивнул племяннику головой и протянул
руку, которую тот схватил обеими
руками и поцеловал с благоговением. Улыбка презрения промелькнула в лице Сапеги, и он снова начал ходить по комнате. Прошло еще четверть часа в молчании.
Граф посмотрел в окно.
Они поцеловались.
Граф под
руку ввел ее в гостиную. Иван Александрыч остался в зале (при гостях он не смел входить в гостиную). В этой же зале, у дверей к официантской, стояли три лакея в голубых гербовых ливреях.
Внутреннее волнение
графа было слишком явно: глаза его горели, лицо покрывалось красными пятнами,
руки и ноги дрожали.
Часу в шестом вечера Анна Павловна начала собираться домой. При прощании
граф, как бы не могший выдержать своей роли, долго и долго целовал ее
руку, а потом почти умоляющим голосом просил дать ему прощальный поцелуй.
Неожиданное обстоятельство несколько изменило порядок их жизни. Однажды, это было уже спустя два месяца, от
графа привезли письмо. На конверте было написано: «Анне Павловне, в собственные
руки». Оно было следующее...
Он прямо подошел к хозяину, отдал вежливый поклон
графу, на который Сапега отвечал сухо, потом, поклонившись дамам, подал некоторым мужчинам
руку и начал с ними обыкновенный разговор.
— Пустите,
граф, пустите! Нет, это ужасно!.. Это невозможно, — говорила Клеопатра Николаевна, слабо вырывая у него
руки; но
граф за них крепко держался.
Исправник только вздохнул и, проведя потом мучительные четверть часа, отправился, наконец, в кабинет, где увидел, что
граф стоит, выпрямившись и опершись одною
рукою на спинку кресел, и в этой позе он опять как будто был другой человек, как будто сделался выше ростом; приподнятый подбородок, кажется, еще выше поднялся, ласковое выражение лица переменилось на такое строгое, что как будто лицо это никогда даже не улыбалось.
Граф попросил его возвратиться в гостиную наклонением головы, а Алексея Михайлыча движением
руки.
— Простите меня и ее, мой добрый Савелий Никандрыч, — подхватил он, протягивая приятелю
руку, — но что ж делать, если, кроме вас и
графа, у нас никого нет в мире. Вас бог наградит за ваше участие. Дело теперь уже не в том: уехать я должен, но каким образом я скажу об этом Анете, на это меня решительно не хватит.
Граф сделал гримасу, и, когда вдова вошла и подала ему по обыкновению
руку, он едва привстал с места.
Граф невольно отвернул глаза от образа и взглянул на кровать: Анна Павловна крепко спала; на бледном лице ее видна была улыбка, как будто бы ей снились приятные грезы; из-под белого одеяла выставлялась почти до плеча голая
рука, несколько прядей волос выбивались из-под ночного чепчика.
— О Валере?.. Вы от Валера получили письмо? Он меня, верно, зовет, — сказала Анна Павловна, приподымаясь. — Покажите мне письмо, дайте мне поскорее. Боже! Неужели это правда? Дайте, где оно у вас? — И она хватала
графа за
руки.
Граф с невольным удивлением взглянул ей в лицо, на котором как бы мгновенно изгладилось всякое присутствие мысли и чувства: ни горя, ни испуга, ни удивления — ничего не было видно в ее чертах; глаза ее, взглянув на икону, неподвижно остановились, рот полураскрылся, опустившиеся
руки вытянулись.
Оставшись один,
граф подошел к рабочему бюро и взял было сначала письменный портфель, видно, с намерением писать; но потом, как бы что-то вспомнив, вынул из шкатулки пук ассигнаций и начал их считать.
Руки его дрожали, он беспрестанно ошибался. Вошел камердинер, и
граф, как пойманный школьник, поспешно бросил отсчитанную пачку опять назад в шкатулку.
Необходимо проследить шаг за шагом жизнь княжны в течение недели, двух, может быть месяца, узнать, кто бывает у ней, нет ли в ее дворне подозрительного лица, и таким образом напасть на след убийцы. Тогда только можно считать дело совершенно выигранным. Никита будет в
руках графа и сознание его — он, граф, доведет его до этого сознания, захватив врасплох — явится грозным доказательством в его руках относительно этой соблазнительной самозванки.
Неточные совпадения
— Так, усыновила. Он теперь не Landau больше, а
граф Беззубов. Но дело не в том, а Лидия — я ее очень люблю, но у нее голова не на месте — разумеется, накинулась теперь на этого Landau, и без него ни у нее, ни у Алексея Александровича ничего не решается, и поэтому судьба вашей сестры теперь в
руках этого Landau, иначе
графа Беззубова.
Услыхав с другой стороны подъезда шаги, всходившие на лестницу, обер-кельнер обернулся и, увидав русского
графа, занимавшего у них лучшие комнаты, почтительно вынул
руки из карманов и, наклонившись, объяснил, что курьер был и что дело с наймом палаццо состоялось.
— И тут вы остались верны себе! — возразил он вдруг с радостью, хватаясь за соломинку, — завет предков висит над вами: ваш выбор пал все-таки на
графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание на нем, если б он был не
граф? Делайте, как хотите! — с досадой махнул он
рукой. — Ведь… «что мне за дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
— За этот вопрос дайте еще
руку. Я опять прежний Райский и опять говорю вам: любите, кузина, наслаждайтесь, помните, что я вам говорил вот здесь… Только не забывайте до конца Райского. Но зачем вы полюбили…
графа? — с улыбкой, тихо прибавил он.
— Татьяна Марковна остановила его за
руку: «Ты, говорит, дворянин, а не разбойник — у тебя есть шпага!» и развела их. Драться было нельзя, чтоб не огласить ее. Соперники дали друг другу слово:
граф — молчать обо всем, а тот — не жениться… Вот отчего Татьяна Марковна осталась в девушках… Не подло ли распускать такую… гнусную клевету!