Неточные совпадения
И разговорились пленники с радушными хозяевами про
то,
чего летом
надо ждать.
Зараз двух невест братья приглядели — а были
те девицы меж собой свойственницы, сироты круглые,
той и другой по восьмнадцатому годочку только
что ми́нуло. Дарья Сергевна шла за Мокея, Олена Петровна за Марку Данилыча. Сосватались в Филипповки; мясоед в
том году был короткий, Сретенье в Прощено воскресенье приходилось, а старшему брату
надо было в Астрахань до во́дополи съездить. Решили венчаться на Красну горку, обе свадьбы справить зáраз в один день.
Груня имела большое влияние на подраставшую девочку, ее да Дарью Сергевну
надо было Дуне благодарить за
то,
что, проживши семь лет в Манефиной обители, она всецело сохранила чистоту душевных помыслов и внедрила в сердце своем стремление к добру и правде, неодолимое отвращенье ко всему лживому, злому, порочному.
— То-то вот и есть, — жалобно и грустно ответил рабочий. — Ведь десять-то ден мало-мальски три целковых
надо положить, да здесь вот еще четыре дня простою. Ведь это, милый человек, четыре целковых — вот
что посуди.
Чтоб угодить ему, Петр Степаныч завел любимый его разговор про рыбную часть, но
тем напомнил ему про бунт в караване… Подавляя злобу в душе, угрюмо нахмурив чело, о
том помышлял теперь Марко Данилыч,
что вот часа через два
надо будет ехать к водяному, суда да расправы искать. И оттого не совсем охотно отвечал он Самоквасову, спросившему: есть ли на рыбу покупатели?
Затем домовитые хозяйки повели нескончаемую беседу про
то, с
чем лучше капусту рубить, с анисом аль с тмином, сколько
надо селитры класть, чтобы солонина казалась пригляднее, каким способом лучше наливки настаивать, варенья варить, соленья готовить.
— То-то вот и есть… — молвил Смолокуров. — Вот оно
что означает коммерция-то. Сундуки-то к киргизам идут и дальше за ихние степи, к
тем народам,
что китайцу подвластны. Как пошла у них там завороха, сундуков-то им и не
надо. От войны, известно дело, одно разоренье, в сундуки-то
чего тогда станешь класть?.. Вот, поди, и распутывай дела: в Китае дерутся, а у Старого Макарья «караул» кричат. Вот оно
что такое коммерция означает!
Затем в палатках богатых ревнителей древлего благочестия и в лавках, где ведется торговля иконами, старыми книгами и лестовками, сходятся собравшиеся с разных концов России старообрядцы, передают друг другу свои новости, личные невзгоды, общие опасенья и под конец вступают в нескончаемые, ни к
чему, однако, никогда не ведущие споры о догматах веры, вроде
того: с какой лестовкой
надо стоять на молитве — с кожаной али с холщовой.
Долго, до самой полночи ходил он по комнате, думал и сто раз передумывал насчет тюленя. «Ну
что ж, — решил он наконец, — ну по рублю продам, десять тысяч убытку, опричь доставки и других расходов; по восьми гривен продам — двадцать тысяч убытку. Убиваться не из
чего — не по миру же, в самом деле, пойду!.. Барышу наклад родной брат,
то один,
то другой на тебя поглядит… Бог даст, поправимся, а все-таки
надо скорей с тюленем развязаться!..»
«Не
надо бы так, не водится, — подумала Татьяна Андревна, — ну да он человек столичный, с новым обхожденьем.
То же,
что Никитушка… Опять же не при́ людях». И ни слова супротив не молвила.
— Да ты стой!.. Стой, говорят тебе!.. Все кости переломал, — изо всей мочи кричит Меркулов, не понимая, с
чего это Веденеев вздумал на нем пробовать непомерную свою силу. — Разденешься ли ты?.. Посмотри, как меня всего перепачкал… Ступай в
ту комнату, переоденься… На вот тебе халат, да и мне по твоей милости
надо белье переменить.
И
то надо взять,
что Рассохины, Напольная, Марфина, Заречная из Манефиной воли не выходят, правды не скажут и там…
То бы, кажись,
надо было принять в расчет,
что вокруг каждого скита по скольку деревень кормится…
— В своем месте,
надо думать, сидит, не
то в иную обитель ушла… На здоровье точно
что стала почасту жаловаться… Да это минет.
— Вот это так, вот это настоящее дело, — весело потирая руки и похаживая взад и вперед по комнате, говорил Самоквасов. — Это вы как
надо быть рассуждаете… Приятно даже слушать!.. Мой совет, вашего дела вдаль не откладывать. Засадите поскорей шельмеца — и дело с концом… Пожалуйста, поторопитесь, не упустите шатуна, не
то он, пожалуй, туда лыжи навострит,
что в пять лет не разыщешь.
— И не заводите их, — сказала Марья Ивановна. — Но
надо вам сказать, моя дорогая,
что дух злобы и неприязни не одними романами прельщает людей. Много у него разных способов к совращенью и пагубе непорочных… Не одними книгами распаляет он в их сердцах
ту страсть,
что от Бога и от святых его ангелов отлучает… Пуще всего берегитесь этой злой, пагубной страсти…
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка к концу подходит… избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому
надо присмотреть, а
то народец-от у нас теплый. Чуть
чего недоглядел, мигом растащут.
— Нет, мой друг, не там, а здесь, на этом свете, где мы теперь живем с вами, — сказала Марья Ивановна. —
Надо умереть и воскреснуть раньше гроба и зарывания в землю, раньше
того,
что люди обыкновенно называют смертью… Но это вам трудно пока объяснить — не поймете…
— Трудно, милая, трудно, — отвечала Марья Ивановна. — В тайны сокровенные
надо входить постепенно, иначе трудно понять их… Вам странными, непонятными показались мои слова,
что надо умереть прежде смерти… А для меня это совершенно ясно… Ну поймете ли вы, ежели я вам скажу: не
той смертью, после которой мертвого в землю зарывают,
надо умереть, а совсем иною — тайною смертью.
Перешел в секту «Петрова крещения», где уж не
надо было вновь перекрещиваться ни в речной воде, ни в небесной, но
тою креститься, какою Петр апостол крестился после отречения от Христа,
той водою,
что течет из живого источника, сердца человеческого.
— Получил, — ответил Смолокуров. — Точно
что получил.
Что ж из
того?… Мне твоих денег, любезный друг, не
надо, обижать тебя я никогда не обижу. Учет по завтрашний день учиним; сколько доведется с тебя за этот месяц со днями процентов получить, а остальное,
что тобой лишнего заплачено из капитала, вычту,
тем и делу конец.
— Это ты хорошо говоришь,
то есть как
надо по-Божески, благочестиво, — важно промолвил на
то Марко Данилыч. — Только не знаю я, подберешь ли все,
что надобится. Не мало ведь требуется, и все, почитай, одинаких.
— Эти книги нельзя читать как попало.
Надо знать, какую после какой читать, — сказала Марья Ивановна. — Иначе все в голове может перепутаться. Ну да я тебе растолкую,
чего не понимаешь… Нарочно для
того подольше у вас погощу.
— Вот
что, — надумавшись, сказал он Хлябину. — По билету вижу,
что ты в самом деле вышел из полону. Хоша и много ты насказал несодеянного, а все-таки насчет брата я постараюсь узнать повернее, а потом
что надо,
то и сделаю. Этот оренбургский татарин к Макарью на ярманку ездит?
А ежели Субханкулов скажет,
что Мокея Данилыча
надо у самого хана выкупить, а он дешево своих рабов не продает, так вы молвите ему: а как же, мол, ты, Махметушка, два года
тому назад астраханского купеческого сына Махрушева Ивана Филипыча с женой да с двумя ребятишками у хана за сто, за двести тиллэ выкупил?
— Разумеется, они не так совершаются, как браки язычников, — ответила Варенька. — Нет ни предложений, ни сватовства, никаких обрядов. Нет даже выбора. Сам дух указывает, кому
надо соединиться, кому из двух составить одно. Тут тайна великая!.. Знаю я ее, испытала, но теперь больше
того,
что сказала, тебе открыть не могу.
— Да как в
тот раз, — сказал Пахом. — В радельной рубахе к попу на село не побежал бы. Долго ль до огласки? И
то, слышь, поп-от грозил тогда. «До архиерея, — говорил, —
надо довести,
что у господ по ночам какие-то сборища бывают… и на них монахов в рубахи тонкого полотна одевают».
— Хорошенько
надо смотреть за ним, с глаз не спускать, — молвил на
то Николай Александрыч. — А без Софронушки нельзя обойтись, велика в нем благодать — на соборах ради его на корабль дух свят скоро нисходит. Не для словес на святой круг принимаем его, а
того ради,
что при нем благодать скорее с неба сходит.
— Конечно, дело такое,
что колется, — сказал отец Израиль. — Страшливо… Однако ж и
то надо к предмету взять,
что нельзя не уважить Марью Ивановну — она ведь наша истая благодетельница. Как по-твоему, отец казначей, можно ль ей не уважить?
— Ладно-с, оченно даже хорошо-с. Можно и векселя взять, — сказал Белянкин. — Да дело-то, Степан Федорыч, завтра ранним утром
надо покончить. Когда ж векселя-то писать? Ночью ни один маклер не засвидетельствует… А после давешнего разговора с Лебякиным да с Колодкиным они завтра же пойдут умасливать доронинских зятьев, чтоб поверили им на неделю там,
что ли… Верно знаю о
том, сам своими ушами вечор слышал, как они сговаривались.
—
Что еще тут? — крикнул
тот. — Деньги!.. Не задерживай!.. Много вас,
надо ко всем поспеть.
И выгнала. Добродушная мать Виринея позвала было посланного к себе в келарню угостить как следует, но мать Аркадия и
того не допустила. Досталось от нее и Виринее и всем подначальным матери-келарю послушницам. Так расходилась дебелая старица,
что еще долго по уходе из обители несолоно хлебавшего посланца не вдруг успокоилась. И отчитала ж Аркадия Патапа Максимыча, думать
надо,
что долго и много икалось ему.
— Ничего пока не известно, — отвечал Патап Максимыч. — Думать
надо, по-старому все останется. Видно, попугали матерей, чтобы жили посмирней. А
то уж паче меры возлюбили они пространное житие. Вот хоть бы сестрица моя родимая — знать никого не хотела, в ус никому не дула, вот за это их маленько и шугнули. Еще не так бы
надо.
Что живут? Только небо коптят.
— Из-за
того,
что он беспомощен! По-человеческому, Михайло Васильич,
надо так, — подняв голову и выпрямясь всем станом, сказал Патап Максимыч. — А ежели мне Господь такую же участь сготовил? Горько ведь будет, когда обросят меня и никто не придет ни с добрым словом, ни с добрым делом!..
— Давеча он говорил об этом и про
то говорил,
что вам куда-то далеко
надо за дочкой Смолокурова съездить, — молвила Марфа Михайловна. —
Что ж, эти Смолокуровы сродники будут вам?
— Для́
того что набитые дураки все они, — отвечал Патап Максимыч. — Ежели правду сказать, умного меж ними и не бывало. Да к
тому — каждый из вора кроен, из плута шит, мошенником подбит; в руки им не попадайся, оплетут, как пить дадут, обмишулят, ошукают. Теплые ребята,
надо правду говорить.
— В
том сила,
что у вас
надо всеми духовными есть законная власть.
К
тому говорю,
что надо будет подмаслить кого нужно…
Иные, получив деньги, прочь было пошли. Давненько не пивали зелена вина, каждого в кабак тянуло, но Патап Максимыч сказал, чтобы покуда оставались они на месте,
что ему
надо еще с ними потолковать и, ежели хоть один кто уйдет, другим денег раздавать он не станет. Все остались, и
те, до кого не дошла еще очередь раздачи, зорко караулили, чтобы кто-нибудь тягу не задал.
— Только-то? — прежним голосом ласки промолвила с улыбкой Варенька. —
Чем же тут смущаться?.. Не в один Успенский пост, а всю жизнь
надо поститься… Но
что такое пост? Не в
том он, чтобы молока да яиц не есть — это дело телесное, нечего о нем заботиться. Душой
надо поститься, скорбеть, ежели совесть тебя в чем-нибудь зазирает. Сердце смиренное, дух сокрушенный — вот настоящий пост.
—
Надо, мне кажется, скорей к отцу ее отвезти, чтобы чего-нибудь не вышло, — сказал Андрей Александрыч. — Главное, огласки бы не вышло. Помните,
что было с батюшкой, может
то же и с нами случиться. Наверху глаза зоркие. Самой пустой молвы довольно, чтобы весь корабль погубить. Увози ее, Машенька, скорей до греха.
Во
что бы ни стало, как можно крепче
надо привязать ее к нашему союзу, для
того прежде всего нужно уничтожить в ней сомненья, чтобы не думала она,
что мы хотели обмануть ее.
Максим Комар первый уверовал,
что иерусалимский старец не прост человек, и за
то старец во всем доверился ему и сказал,
что много нового
надо ввести у араратских, одно исправить, другое дополнить, третье отменить.
— Отдохните немножко, выедете под утро, — молвил на
то отец Прохор. — Дня три либо четыре Авдотье Марковне
надо будет с делами управиться. Ведь она в одном платьице из барского дома ушла. Хорошо еще,
что деньги-то были при ней.
— В окошках не видно свету,
надо думать,
что спать полегли, а
то бы прямо к Поликарпу Андреичу пошла, — сказала Аграфена Петровна.
— Будьте спокойны,
что могу,
то сделаю, — сказал Патап Максимыч. — А теперь вот о
чем хочу спросить я вас: от слова не сделается, а все-таки… сами вы видели Марка Данилыча… Вон и лекарь говорит и по всем замечаниям выходит,
что не жилец он на свете.
Надо бы вам хорошенько подумать, как делами распорядиться.
— Тут не шутки, а настоящее дело, — возразил Чапурин. — Выслушайте меня да по душе и дайте ответ. Вот дело в
чем: Авдотья Марковна осталась теперь как есть круглой сиротой. В торговых и других делах ни она, ни Дарья Сергевна ничего не разумеют — дело женское, эти дела им не по разуму. По моему рассужденью, о
чем я Авдотье Марковне еще до кончины покойника говорил и она на
то согласилась, —
надо ей все распродать либо на сроки сдать в кортому.
Узнавши,
что теперь вы богаты, она,
надо полагать, станет у вас денег просить на ихнее дело,
то есть чтобы как-нибудь, и насколько возможно, опять присовокупить вас к их кораблю.
— Знаете ли,
что я придумала? — выслушав Чапурина и немного помолчавши, сказала она. — Не
надо бы дома-то продавать, лучше внаймы отдать на короткий срок, на год,
что ли, а не
то и меньше.
Не ответила Дуня, но с
тех пор Петр Степаныч не сходил у нее с ума. И все-то представлялся он ей таким скорбным, печальным и плачущим, каким видела его в грезах в луповицком палисаднике. Раздумывает она, как-то встретится с ним, как-то он заговорит,
что надо будет ей отвечать ему. С ненавистью вспоминает Марью Ивановну,
что воспользовалась душевной ее тревогой и, увлекши в свою веру, разлучила с ним на долгое время. Про Фленушку и про поездку Самоквасова в Комаров и помина нет.