Неточные совпадения
«На горах то
было, на горах на Дятловых: мордва своему Богу молится, к земле-матушке на восток поклоняется…
Нипочем бы это
было медвежатникам — русская
земля длинна, широка, не клином сошлась,
есть где лесному боярину разгуляться, потешиться.
С Дуней на руках в другую горницу перешел Марко Данилыч. Окна раскрыты, яркое майское солнце горит в поднебесье, отрадное тепло по
земле разливая; заливаются в лазурной высоте жаворонки, а в тенистом саду
поет соловей — все глядит весело, празднично… Девочка радостно хохочет, подпрыгивая на отцовских руках и взмахивая пухленькими ручками.
Все в мире растлено его прелестью:
земля осквернена вглубь на тридцать сажен, реки, озера, источники нечисты от его тлетворного дыханья; потому и нельзя ни
пить, ни
есть ничего, не освятив наперед брашна иль питья особой молитвой.
— Дело наше, Марко Данилыч, как
есть совсем пропащее, — с глубоким вздохом отвечала Таифа, и слезы сверкнули на ее скорбных глазах. — Выгонки не избыть никакими судьбами… Разорят наш Кéрженец беспременно, бревнышка не останется от обители. И ровно буйным ветром разнесет всех нас по лицу
земли. Горькая доля, Марко Данилыч, самая горькая…
С каждой минутой одни за другими тухнут огни на
земле и стихает городской шум, реже и реже стучат где-нибудь в отдаленье пролетки с запоздалыми седоками, слышней и слышнее раздаются тоскливые
напевы караульных татар и глухие удары их дубинок о мостовую.
— Экая важность, что заперто!.. — вскликнул Дмитрий Петрович. —
Были бы деньги, и в полночь, и за полночь из
земли выкопают, со дна морского достанут… Схожу распоряжусь… Нельзя же не поздравить.
— Дела завтра… Или нет — послезавтра… Просить
буду, в
землю поклонюсь, ручки, ножки у тебя расцелую!.. Ты ведь друг, так смотри же выручай меня… Выручай, Никита Сокровенный!.. Вся надежда на тебя.
«Где
есть мирская красота? Где
есть временных мечтание? Не же ли видим
землю и пепел? Что убо тружаемся всуе? Что же не отвержемся мира?» —
поют в часовне.
И после того таинственного воскресения ты и на
земле будешь святою…
Земли при Сосновке
было немного, полевые участки самые маломерные.
С грустью, с досадой смотрел работящий, домовитый отец на непутное чадо, сам про себя раздумывал и хозяйке говаривал: «Не
быть пути в Гараньке, станет он у Бога даром небо коптить, у царя даром
землю топтать.
— На доброте на твоей поклоняюсь тебе, братец родной, — через силу он выговаривал. — Поклон тебе до
земли, как Богу, царю али родителю!.. За то тебе земной поклон, что не погнушался ты моим убожеством, не обошел пустого моего домишка, накормил,
напоил и потешил моих детушек.
Раз они уж воспользовались на диво удобренной отцом Чубаловым
землею, теперь разгорелись у них зубы и на запольные полосы, что отрезаны
были Абраму по возвращенье Герасима и в десять лет из худородных стали самыми лучшими изо всей сосновской окружной межи.
Много на лету тенетнику, перелетные гуси то и дело садятся на
землю, скворцы не летят на Вырей, значит, «бабье лето», а может, и целая осень
будет сухая и ведряная…
Даваны они
были дому Живоначальные Троицы иными вкладчиками, а не тем, что на помин души дал Миршень с коренной
землей.
Не вставая с
земли, зажмуря глаза, раскрыв рты, сбитые с ног мальчуганы хотели
было звонкую ревку задать, но стоявшие сзади их и по сторонам миршенские подростки и выростки окрысились на мальцов и в сердцах на них крикнули...
Стихли ребятенки и, молча поднявшись с
земли, стали глаза утирать кулачонками. Ватажки своей они не покинули. Нельзя. И мальцам неохота срама принимать. А хуже того срама, что с боя сбежать, нет и никогда не бывало. Житья после не
будет и от чужих, и от своих.
Пока они хлопотали, Орехово поле, Рязановы пожни и Тимохин бор не продавались. Дальним
было не с руки покупать, а ближние боялись потрав, захватов, разбоев на сенокосе да поджогов убранного хлеба. Когда же в Миршени все успокоилось, дошли вести, что Орехово поле, Рязановы пожни и
земли из-под Тимохина бора куплены помещицей не очень дальней деревни Родяковой, Марьей Ивановной Алымовой. И те вести объявились верными: месяца через полтора ее ввели во владение.
Юродивые Бог знает отколь к ним приходили, нередко из самой Москвы какой-то чудной человек приезжал — немой ли он
был, наложил ли подвиг молчания на себя, только от него никто слова не слыхивал — из чужих с кем ни встретится, только в
землю кланяется да мычит себе, а в келейных рядах чтут его за великого человека…
— То-то и
есть, Марко Данилыч, что мы только о земном помышляем, а о небесном совсем позабыли, да и знать его не хотим, — сказала Марья Ивановна. — А на земле-то мы ведь только в гостях, к тому же на самый короткий срок, — настоящая-то наша жизнь ведь там.
Будешь свободная все делать,
будешь блаженна и здесь, на
земле,
будешь блаженна, как ангел небесный,
будешь райские радости видеть,
будешь сладкое ангельское пение слышать.
— Умалился корабль, очень умалился, — скорбно промолвил Николай Александрыч. — Которых на
земле не стало, которые по дальним местам разошлись. Редко когда больше двадцати божьих людей наберется… Нас четверо, из дворни пять человек, у Варварушки в богадельне семеро. Еще человека два-три со стороны. Не прежнее время, сестрица. Теперь, говорят, опять распыхались злобой на божьих людей язычники, опять иудеи и фарисеи воздвигают бурю на Христовы корабли. Надо иметь мудрость змиину и как можно
быть осторожней.
Припадем коленами на мать сыру
землю,
Пролием мы слезы, как быстрые реки,
Воздохнем в печали к создателю света:
«Боже ты наш, Боже, Боже отец наших,
Услыши ты, Боже, сию ти молитву,
Сию ти молитву, как блудного сына,
Приклони ты ухо к сердечному стону,
Прими ты к престолу текущие слезы,
Пожалей, создатель, бедное созданье,
Предели нас, Боже, к избранному стаду,
Запиши, родитель, в животную книгу,
Огради нас, бедных, своею оградой,
Приди в наши души с небесной отрадой,
Всех поставь нас, Боже,
Здесь на крепком камне,
Чтоб мы
были крепки во время печали...
Оба брата редко-редко, бывало, когда выедут в поле или на ригу, а меж тем ни у кого так хорошо хлеб не родится, хоть
земля была и не лучше соседской.
— Пора бы, давно бы пора Николаюшке парусами корабль снарядить, оснастить его да в Сионское море пустить, — радостно сказал он Пахому. — Вот уж больше шести недель не томил я грешной плоти святым раденьем, не святил души на Божьем кругу…
Буду, Пахомушка, беспременно
буду к вам в Луповицы… Апостольски радуюсь, архангельски восхищаюсь столь радостной вести. Поклон до
земли духовному братцу Николаюшке. Молви ему: доброе, мол, дело затеял ты, старик Семенушка очень, дескать, тому радуется…
—
Есть, ваше благородие, на
земле люди святые и праведные… На них Господь животворящий дух святый сходит с небеси, — сказал унтер-офицер. — Он пречистыми их устами возвещает всем спасение, а кто в сомненье приходит, чудесами уверяет.
Монастырь согради на горе возле твоего села, согради его во имя Спаса милостивого, и не
будет забвенно на
земле имя твое, станут люди честну́ю обитель звать Княж-Хабаровым монастырем.
— Углубись в себя, Дунюшка, помни, какое время для души твоей наступает, — говорила ей перед уходом Марья Ивановна. — Отложи обо всем попечение, только о Боге да о своей душе размышляй… Близишься к светозарному источнику благодати святого духа — вся
земля, весь мир да
будет скверной в глазах твоих и всех твоих помышленьях. Без сожаленья оставь житейские мысли, забудь все, что
было, — новая жизнь для тебя наступает… Всем пренебрегай, все презирай, возненавидь все мирское. Помни — оно от врага… Молись!!.
Ай вы, девушки, девицы,
Вы, духовные сестрицы,
Когда Богом занялись,
Служить ему задались —
Вы служите, не робейте,
Живу воду сами
пейте,
На
землю ее не лейте,
Не извольте унывать,
А на Бога уповать,
Рая в нем ожидать.
Хоть из
земли копайте, а завтра к полудню двадцать пять тысяч чтоб
были у меня в руках…
Была бы прежняя пора — вдвое, втрое бы выложили, а теперь не из
земли триста рублев копать.
— Благодетель вы наш, — отвечала плачущая и взволнованная Дарья Сергевна. — Нежданный-эт гость лучше жданных двух, а вы к нам не гостить, а с Божьей милостью приехали. Мы до вас
было думали, что Марк-от Данилыч ничего не понимает, а только вы подошли, и за руку-то вас взял, и радостно таково посмотрел на вас, и слезыньки покатились у него. Понимает, значит, сердечный, разум-от, значит, при нем остался. Челом до
земли за ваше неоставленье!
Все
было ей ново: и невиданная за Волгой черная, как уголь,
земля, и красные либо полосатые поневы вместо темно-синих заволжских сарафанов, и голое безлесье, что, куда ни посмотри, ни кустика, ни прутика нет.
Лето на исходе, совсем надвигается нá
землю осень. Пчелы перестали носить медовую взятку, смолкли певчие птицы, с каждым днем вода холодеет больше и больше. Пожелтели листья на липах,
поспели в огородах овощи, на Николу-кочанного стали и капустные вилки в кочни завиваться. Успенский пост на дворе — скоро придется веять мак на Макавеев.
Зачем же
было рассказывать себе сказки про сошествие на
землю Саваофа, про небывалые смерти и телесные воскресения разных христов?
Начитавшись Бема, поверила, что радения, серафимские лобзанья и круговые пляски снесены на
землю с небес, чтобы души человеческие, еще
будучи во плоти, молились так же, как молятся силы небесные.
И тот
был в стране обетованной и, возвратясь, говорил ученикам: «С востока приходили волхвы поклониться Христу в день рождества его, на востоке же и та
земля, что Господом обещана праведным последних дней.
В том же царстве
земля нова и небо ново, а нынешнего неба и нынешней
земли и моря нет, там сшедший с небес святый град Иерусалим, в нем
будут жить люди праведные.
Голод тогда
был по всей
земле и всякая нужда человеческая.
Ангелы
будут ему слуги, послужат ему солнце, и луна, и звезды, свет, и пламя, и недра земные, реки и моря, ветры и дождь, снег и мороз, и все человеки, и все скоты, и все звери, и все живое, по
земле ходящее, в воздухе летающее, в водах плавающее.
Обед прошел в строгом молчанье. Заговорила
было Марья Ивановна, но Егор Сергеич властно запретил ей разговаривать во время трапезы. И никто после того не осмеливался слова промолвить. Кончился обед, и, кроме Дуни, все до
земли поклонились Денисову, а потом и он каждому поклонился.
На другой день отец Прохор простился и с Сивковыми, и с Дуней. Ее прощанье
было самое задушевное. Обливаясь слезами, до
земли она преклонилась пред своим избавителем, но благословения не приняла — все-таки ведь он никонианин.
Хотелось Патапу Максимычу на третий же день опустить в
землю приятеля, чтоб он живым «рук не вязал», но вышло затрудненье, некому
было чин погребения справить, некому над покойником последнюю молитву прочесть.
В одни двери вышла Красноглазиха, в другие вошла Ольга Панфиловна, вся в черном. Помолившись и поклонясь до
земли покойнику, и она обратилась к Патапу Максимычу с предложением услуг — присмотреть за похоронным столом и за чаем, потому что Дарье Сергевне
будет не до того.
—
Будьте вы и мне родным отцом… в моем сиротстве… как
были вы Груне, — с низким поклоном чуть не до
земли отчаянным голосом сказала вся в слезах Дуня, обращаясь к Патапу Максимычу. — Войдите в трудное мое положение! Бог не оставит вас за то своими милостями. Сжальтесь, смилуйтесь надо мной, отец мой второй!
— Первые годы после моего странства
были самые прибыльные, — сказал Герасим Силыч. — Потом истратился на семью, дом поставил,
землю купил, племянников от рекрутчины освободил, от того капиталу и стало у меня много поменьше. А ведь по капиталу и барыш.
—
Есть, — отвечал Патап Максимыч. — Обрадовался некрещеный лоб другой тысяче, что ты обещала ему. Беспременно, пишет, выкуплю, а не выкуплю, так выкраду и, ежели только он в живых, к лету вывезу его на русскую
землю.
— Видно, что так, — сказал на то Патап Максимыч. — Опричь капиталов, домов,
земель и прочего, одного приданого у ней тысяч на сто, ежели не больше. Побоялись мы в Вихореве его оставить, не ровен случай, грешным делом загорится, из Груниной кладовой ничего не вытащишь, а здесь в каменной у меня палатке
будет сохраннее. Десять возов с сундуками привезли. Шутка ли!
На другой либо на третий день приехал в город Патап Максимыч и познакомился с известным ему заочно Мокеем Данилычем. Не на долгое время приехала и Груня порадоваться радости давнишнего своего друга. Кроме Патапа Максимыча, приехал Чубалов, и пошел у молодых пир, где дорогими гостями
были и Колышкины муж с женой. Патап Максимыч звал выходца на русскую
землю из бусурманского плена к себе в Осиповку и отправился вместе с ним за Волгу.