Неточные совпадения
— Дурни!.. Хоть бы и вовсе заборов не было, и задатков ежели бы вы не взяли, все же сходнее сбежать. Ярманке еще целый месяц стоять — плохо-плохо четвертную заработаешь, а без пачпорта-то тебя водяной в острог засадит да по этапу оттуда. Разве к зи́ме
до домов-то доплететесь… Плюнуть бы вам, братцы слепые!.. Эй, помя́нете мое
слово!..
— А он тебе только на
словах говорил, чтоб
до его приезда тюленя́ запродать?
И остался племянник у дяди
до по́лночи, говорил с ним о делах своих и намереньях, разговорился и с сестрицами, хоть ни той, ни другой ни «ты» сказать, ни «сестрицей» назвать не осмелился. И хотелось бы и бояться бы, кажется, нечего, да тех
слов не может он вымолвить; язык-от ровно за порогом оставил.
Сердце сердцу весть подает. И у Лизы новый братец с мыслей не сходит… Каждое
слово его она вспоминает и каждому
слову дивится, думая, отчего это она
до сих пор ни от кого таких разумных
слов не слыхивала…
До того дошли крики, что стало невозможно
слова понимать. Только и было слышно...
— Да при всяких, когда
до чего доведется, — отвечал трактирщик. — Самый доверенный у него человек. Горазд и Марко Данилыч любого человека за всяко облаять, а супротив Корнея ему далеко. Такой облай, что
слова не скажет путем, все бы ему с рывка. Смолокуров, сами знаете, и спесив, и чванлив, и держит себя высоко, а Корнею во всем спускает. Бывает, что Корней и самого его обругает на чем свет стоит, а он хоть бы словечко в ответ.
Капитан, не говоря ни
слова, с ног
до головы мрачно оглядел восторженного купчика и подумал: «Должно быть, здорово хлебнул на про́водах».
Морковников опять было стал приставать к Никите Федорычу насчет тюленя, но Меркулов устоял и наотрез сказал ему, что
до приезда на ярманку ни
слова не скажет ему по этому делу.
—
Слова не вымолвлю, разом на стол все
до последней копейки.
— Когда из десяти Господних заповедей пять только останется, — сказал Дмитрий Петрович. — Когда люди
до того дорастут, что не будет ни кражи, ни прелюбодейства, ни убийств, ни обид, ни лжи, ни клеветы, ни зависти… Одним
словом, когда настанет Христово царство. А
до тех пор?.. Прощай, однако, спать пора…
Толкнулся на тот, на другой караван, везде в одно
слово: третьего дня началась продажа тюленя́; прежде цен вовсе не было, а теперь поднялись
до двух рублей шесть гривен.
— Потому и прошу, — ответил Морковников. — А тебе еще на три дня вздумалось откладывать. Ну как в три-то дня
до трех рублей добежит?.. Тогда уж мне больно накладно будет, Никита Федорыч. Я был в надежде на твое
слово… Больше всякого векселя верю ему. Так уж и ты не обидь меня. Всего бы лучше сейчас же по рукам из двух рублей сорока… Условийцо бы написали, маклерская отсель недалече, и было б у нас с тобой дело в шляпе…
— Пали
до нас и о тебе, друг мой, недобрые вести, будто и ты мирской славой стал соблазняться, — начала Манефа, только что успела выйти келейница. — Потому-то я тебе по духовной любви и говорила так насчет Громова да Злобина. Мирская слава
до добра не доводит, любезный мой Петр Степаныч. Верь
слову — добра желая говорю.
Так веселятся в городке, окруженном скитами. Тот же дух в нем царит, что и в обителях, те же нравы, те же преданья, те ж обиходные, житейские порядки… Но ведь и по соседству с тем городком есть вражки, уютные полянки и темные перелески. И там летней порой чуть не каждый день бывают грибовные гулянки да ходьба по ягоды, и там
до петухов слушает молодежь, как в кустиках ракитовых соловушки распевают, и там…
Словом, и там, что в скитах, многое втайне творится…
К Манефиной келье идут. «Что ж это такое? Что они делают?» — в недоуменье рассуждает Петр Степаныч и с напряженным вниманием ловит каждое
слово, каждый звук долетающего пения… Все прошли, все
до одной скрылись в Манефиной келье.
— Какое же дело у вас
до Петьки касается? — откашлянувшись и поглядывая искоса на Веденеева, спросил Самоквасов. — Глядя по делу и говорить станем… Ежель пу́стошное какое, лучше меня и не спрашивайте,
слова не молвлю, а ежель иное что, может статься, и совет вам подам.
От Дорониных вести про Петра Степаныча дошли и
до Марка Данилыча. Он только головой покачал, а потом на другой аль на третий день — как-то к
слову пришлось, рассказал обо всем Дарье Сергевне. Когда говорил он, Дуня в смежной комнате сидела, а дверь была не притворена. От
слова до́
слова слышала она, что отец рассказывал.
Дошли ли
до Марьи Ивановны слухи, сама ли она догадалась по каким-нибудь
словам Дуни, только она вполне поняла, что молодая ее приятельница недавно перенесла сердечную бурю. Однажды, когда снова зашел разговор о книгах, она спросила Дуню...
Не
до старосты было тогда Герасиму, не
до мирской копейки; ни
слова не молвя, дал денег на другое ведро и попросил старосту мир-народ угостить.
Старики его
слову не вняли, других ходоков в Петербург послали там хлопотать и, ежели случай доведется, дойти
до самого царя.
— Нет, не все, — немножко смутясь, ответила Дуня. — По вашим
словам, я каждую книгу по многу раз перечитывала и
до тех пор читала одну и ту же, пока не казалось мне, что я немножко начинаю понимать. А все-таки не знаю, правильно ли понимаю. Опять же в иных книжках есть иностранные
слова, а я ведь неученая, не знаю, что они значат.
— Вот
до чего мы с вами договорились, — с улыбкой сказала Марья Ивановна. — В богословие пустились… Оставимте эти разговоры, Марко Данилыч. Писание — пучина безмерная, никому вполне его не понять, разве кроме людей, особенной благодатью озаренных, тех людей, что имеют в устах «
слово живота»… А такие люди есть, — прибавила она, немного помолчав, и быстро взглянула на Дуню. — Не в том дело, Марко Данилыч, — не невольте Дунюшки и все предоставьте воле Божией. Господь лучше вас устроит.
— Все, — ответила Варенька. — Все, кого
до сих пор вы знали, кроме разве одной тетеньки, — сказала Варенька и, не дав Дуне
слова вымолвить, спросила у нее: — Сколько вам лет?
Льстивые
слова знатной барышни понравились надменному купчине. «Видите, Дарья Сергевна, — говорил он, — видите, как знатные господа, генеральские дети об нас отзываются! Спасибо Дунюшке, спасибо голубушке, что так заслужила у господ Луповицких!» Он согласился оставить Дуню у Луповицких
до сентября. Дарья Сергевна была тем недовольна. Расплакалась даже.
— Экой грозный какой! — шутливо усмехаясь, молвил Марко Данилыч. — А ты полно-ка, Махметушка, скрытничать, я ведь, слава Богу, не вашего закона. По мне, цари вашей веры хоть все
до единого передохни либо перетопись в вине аль в ином хмельном пойле. Нам это не обидно. Стало быть, умный ты человек — со мной можно тебе обо всем калякать по правде и по истине… Понял, Махметка?.. А уж я бы тебя такой вишневкой наградил, что век бы стал хорошим
словом меня поминать. Да на-ка вот, попробуй…
— Послушайте глупого моего
слова, Марко Данилыч. Как же это будет у нас? Как наша голубушка одна с Васильем поедет? Да еще даль такую, да еще ночью. Хорошо ли это, сами извольте рассудить. А по-моему, нехорошо, даже больно нехорошо. Как молоденькой девице ночью с мужчиной одной ехать! Долго ль
до греха?
— Скажи, блаженная!.. Вещай
слова пророчества!.. Пролей из чистых уст твоих сказанья несказанные!.. — Так сам кормщик молил Дуню, крестясь на нее обеими руками и преклоняясь
до земли.
Чтение мистических книг, купленных у Чубалова, и ежечасные беседы с Марьей Ивановной, когда весной гостила она у Смолокуровых, довели
до такой восторженности Дуню, что она вероученье хлыстов стала принимать за
слова Божественной истины.
— Авдотья Марковна, — после долгого молчанья сказал отец Прохор, — доходили
до меня вести, что хотя ваши годы и молодые, а в Писании вы довольно сведущи. Не от себя и не от человеческих писаний предлагаю вам, а сказанное самим истинным Христом возвещаю. Божественные словеса неизмеримо выше всяких
слов, всяких писаний и всяких деяний человеческих. Веруете ли вы во святое Евангелие?
И перед склонившимся
до земли и коленопреклоненным Максимом старец стал ходить в
слове, трубил в золотую трубу живогласную, пророчествовал общую судьбу праведным: «Боритесь с исконным врагом, его же окаянное имя да не взыдет никому на уста.
Дух, видимо, явился в ней — радела без устали, пламенно пророчествовала, открывая тайные помышления и прегрешения даже тех, кого
до тех пор не видала и от кого ни
слова не слыхивала.
Обед прошел в строгом молчанье. Заговорила было Марья Ивановна, но Егор Сергеич властно запретил ей разговаривать во время трапезы. И никто после того не осмеливался
слова промолвить. Кончился обед, и, кроме Дуни, все
до земли поклонились Денисову, а потом и он каждому поклонился.
На другой день, после того как отец Прохор воротился домой, Аграфена Петровна к нему приехала. Сказанные им
слова, что Дуня «пропала без вести»,
до того поразили вихоревскую тысячницу, что вся она помертвела и долгое время в себя не могла прийти. Отец Прохор догадался, что она не просто знакомая Смолокуровым, а что-нибудь поближе. Когда пришла в себя Аграфена Петровна и немного поуспокоилась, сказал он...
— Ну и слава Богу, — радостно вскликнула Аграфена Петровна. — Домолчались
до доброго
слова!.. Теперь, Петр Степаныч, извольте в свое место идти, а я с вашей невестой останусь. Видите, какая она — надо ей успокоиться.
От зари
до зари, бывало, сидит над какими-то еретическими, видно, книгами, путного
слова тогда от нее, бывало, не добьешься.
Возвышенные и душу возвышающие
слова царя-псалмопевца подходили к душевному состоянию Дарьи Сергевны и заставили ее забыть на время заботы и попеченья о будущем житье-бытье. В благочестивом восторге страстно увлеклась она чтением псалтыря. Кончив вторую кафизму, принялась за третью, за четвертую и читала
до позднего вечера, а наемная канонница храпела на всю моленную, прикорнув в тепле на лавочке за печкой.
И
до самого расхода с посиделок все на тот же голос, все такими же
словами жалобилась и причитала завидущая на чужое добро Акулина Мироновна. А девушки пели песню за песней, добры молодцы подпевали им. Не один раз выносила Мироновна из подполья зелена вина, но питье было неширокое, нешибкое, в карманах у парней было пустовато, а в долг честная вдовица никому не давала.
Немного времени спустя, когда, по расчету Пантелея, облава приближалась уже к палатке, ступая тихо и осторожно и не говоря ни единого
слова, один по одному рабочие,
до поры
до времени остававшиеся в своих избах, стали входить в деревню.
Дошли
до этого трапа, Алексей задом, Патап Максимыч напирая на него. Что-то такое говорил Алексей, но взволнованный Патап Максимыч не понимал его
слов, должно быть, каких-нибудь оправдательных. Оперся Алексей Лохматов о трап. Патап Максимыч был возле него. Трап растворился, и оба упали в воду.