Неточные совпадения
В один
из ноябрьских вечеров 1740
года в уютной и роскошно меблированной комнате внутренней части дворца
в Летнем саду, отведенной для жительства любимой фрейлины императрицы Анны Иоанновны, Якобины Менгден,
в резном вычурного фасона кресле сидела
в задумчивости ее прекрасная обитательница.
Густав Бирон родился
в 1706
году в отцовском именьице Каленцеем и рос
в ту пору, когда отчизна его, Курляндия, пройденная
из конца
в конец русскими войсками, была разорена войной, залегала пустырями от Митавы до самого Мемеля, не досчитывалась семи восьмых своего обычного населения, зависела и от Польши и от России, содержала на свой счет вдову умершего герцога Анну Иоанновну, жившую
в Митаве, и заочно управлялась герцогом Фердинандом, последним представителем Кетлерова дома, не выезжавшим
из Данцига и не любимым своими подданными.
Его брат Эрнст Бирон стал властным и грозным временщиком у русского престола. Получив его приглашение, братья не задумались оставить Польшу и
в том же 1730
году прибыли
в Россию, где старший, Карл,
из польских подполковников был переименован
в русские генерал-майоры, а младший, Густав, капитан панцирных войск польской республики, сделан 1 ноября майором только что учрежденной лейб-гвардии Измайловского полка.
Это последнее назначение имело особый смысл, потому что Измайловский полк, обязанный своим бытием указу 22 сентября 1730
года, был создан, по мысли обер-камергера Бирона, служить ему оплотом против каких бы то ни было покушений гвардии Петра и
в этих видах формировался исключительно
из украинских ландмилицов, вверенных командованию графа Левенвольда, душой и телом преданного графу Эрнсту-Иоганну Бирону.
В самом деле, женитьба Густава Бирона, сделанного 29 июня того же
года генерал-адъютантом императрицы, как нельзя лучше устроила его материальное благосостояние. С помощью брата обер-камергера он успел получить
из заграничных банков почти все капиталы князя Меншикова, так, что сыну генералиссимуса, возвращенному
из ссылки одновременно с сестрой, едва досталась пятидесятая часть громадного отцовского состояния.
Каково же было ее огорчение, когда она
в описанный нами день получила от Станиславы письмо
из Варшавы,
в котором та уведомляла ее, что она уже более
года как разошлась с мужем, который отнял у нее сына и почти выгнал
из дому. Она просила «сильную при дворе» сестру заступиться за нее перед регентом и заставить мужа вернуть ей ребенка. Таким образом, и это последнее убежище ускользало от несчастной Якобины.
Дня три после сновидения,
в начале января 1731
года,
в праздничный день, проезжал через Чемеры полковник Вишневский, возвращавшийся
из Венгрии, куда он ездил покупать венгерские вина для императрицы Анны Иоанновны.
Герман Лесток приехал
в Россию
в 1713
году, определился врачом при Екатерине Алексеевне и
в 1718
году был сослан Петром
в Казань. Со вступлением на престол Екатерины I он был возвращен
из ссылки и определен врачом к цесаревне Елизавете Петровне, которой сумел понравиться своим веселым характером и французской любезностью.
Императрица знала хорошо и то, что прежде очень много людей разного звания и состояния ссылалось невинно, и потому вскоре после своей коронации, 27 сентября 1742
года, обнародовала следующий указ: «Ее Императорскому Величеству сделалось известно, что
в бывшие правления некоторые лица посланы
в ссылки
в разные отдаленные места государства, и об них, когда, откуда и с каким определением посланы, ни
в Сенате, ни
в Тайной канцелярии известия нет, где обретаются неведомо; потому Ее Императорское Величество изволила послать указы во все государство, чтобы где есть такие неведомо содержащиеся люди, оных
из всех мест велеть прислать туда, где будет находиться Ее Императорское Величество, и с ведомостями когда, откуда и с каким указом присланы».
С необыкновенной ловкостью выпутался он из-под суда во время гибели Волынского, перешел к занятиям ученым, назначен переводчиком при академии, а
в 1741
году адъюнктом.
В следующем
году шла новая пьеса «Сила любви и ненависти», драма
в трех действиях, переведенная с итальянского, но не имела успеха.
В том же
году там же исполнялась сказка
в лицах «О Яге-бабе»,
в которой главную роль играл обер-гофмаршал Дмитрий Андреевич Шепелев.
В этой оперетке участвовали придворные певчие, набранные
в Малороссии;
из них отличался прекрасным голосом и искусным пением Виноградский. Он, как уверяли тогда, «удивлял самих итальянцев».
Тотчас вслед за тем
в роще появились две девочки, которые поражали с первого взгляда своим необычайным сходством друг с другом. Всякий принял бы их за сестер-близнецов, если бы разница
в одежде не говорила, что одна
из них барышня, а другая служанка. Девочки были
лет десяти.
Поразительное сходство между обеими девочками, видимо, не обращало особенного внимания княгини. Злые языки говорили, что она знала причину этого сходства, а еще более злые утверждали, что из-за этого сходства мать девочки сошла
в преждевременную могилу и что
в быстром развитии смертельной болезни Ульяны не безучастна была княгиня Васса Семеновна. Как бы то ни было, но девочки были почти погодки и за несколько
лет стали задушевными подругами.
Все шло как нельзя лучше, как вдруг случилось событие, неожиданно положившее конец всем этим планам. За много
лет до того один
из родственников Зиновьевых по женской линии — Менгден, неисправимый кутила, бежал от долгов
из России
в Польшу, где и принял должность управляющего
в именье одного богатого помещика. По смерти владельца ему удалось получить руку вдовы, и таким образом он снова достиг положения
в жизни, которое он когда-то так легкомысленно пустил по ветру.
В этот-то водоворот великосветской придворной жизни тогдашнего Петербурга и окунулся сразу младший брат Алексея Григорьевича — Кирилл, только что вернувшийся из-за границы. Он был отправлен туда своим братом
в марте 1743
года под строжайшим инкогнито, «дабы учением наградить пренебреженное поныне время, сделать себя способнее к службе ее императорского величества и фамилией своей впредь собою и поступками своими принесть честь и порадование».
Пользуясь уроками Эйлера, Разумовский
в то же время изучал французский язык, бывший
в то время при дворе Фридриха-Вильгельма
в большом употреблении.
Из Пруссии путешественник отправился во Францию и, наконец, весною 1745
года возвратился
в Россию.
В Петербурге
в это время готовились к свадьбе великого князя. Туда спешили гости
из Малороссии. Наталья Демьяновна собралась со всей семьей. Она ехала по зову государыни, но главным образом влекло ее на север свиданье с ее младшим сыном, которого она не видала несколько
лет.
Через
год после возвращения из-за границы, 21 мая 1746
года, Кирилл Григорьевич был назначен президентом Академии наук, «
в рассуждении усмотренной
в нем особливой способности и приобретенного
в науках искусства».
Екатерина Ивановна родилась 11 мая 1731
года. Она была дочерью капитана флота Ивана Львовича Нарышкина. По отцу Екатерина Ивановна была внучка любимого дяди Петра Великого боярина Льва Кирилловича, заведовавшего Посольским приказом и умершего
в 1705
году. Он один
из всех братьев царицы Натальи Кирилловны оставил мужское потомство.
Наконец, 16 октября 1749
года подписан был Елизаветой Петровной указ об отправке графа Гендрикова для избрания гетмана и о передаче всех дел украинских
из Сената
в Коллегию иностранных дел.
В это время были отпущены и депутаты. Дело об избрании графа Кирилла Григорьевича было решено
в Петербурге, теперь следовало исполнить обряд выбора его вольными голосами.
В это пребывание императрицы
в Знаменском и произошло возвышение нового любимца, Ивана Ивановича Шувалова. Доказательством этого служило то, что он уговорил Разумовского уступить ему Знаменское, напоминавшее ему о начале его случая, а впоследствии подарил его сестре. Вряд ли Алексей Григорьевич уступил бы без особенных на то причин имение, подаренное ему
в 1742
году государыней
из собственных ее вотчин.
Летом 1751
года, когда граф Кирилл был уже
в Малороссии, Никита Афанасьевич Бекетов, любивший литературу и занимавшийся вместе с другом своим Елагиным писанием стихотворений, стал перекладывать стихи свои на музыку. Песни, им сочиненные, певали у него молоденькие придворные певчие. Некоторых
из них Бекетов полюбил за их прекрасные голоса и
в простоте душевной иногда гулял с ними по Петергофским садам.
Весной 1754
года двор
из Москвы переехал
в Петербург. За двором последовал и гетман с семейством и со свитой. Он снова поселился
в хоромах своих на Мойке, тогда еще деревянных, и снова стал принимать у себя все петербургское общество.
Дела между тем шли своим порядком. Указом от 17 января 1756
года, состоявшимся по прошению гетмана Разумовского, все дела малороссийские были переведены
из Коллегии иностранных дел
в Сенат. Таким образом, гетман стал зависеть от первой
в государстве инстанции.
В этой мере нельзя не видеть первого шага к уравнению Малороссии с остальными частями империи.
Из них граф Александр Иванович, по смерти графа Ушакова, назначен был начальником страшной Тайной канцелярии, а граф Петр Иванович, настоящий глава всей шуваловской партии,
в 1756
году получил место генерал-фельдцейхмейстера.
К таким благословенным уголкам принадлежало тамбовское наместничество вообще, а
в частности, знакомое нам Зиновьево, где продолжала жить со своей дочерью Людмилой княгиня Васса Семеновна Полторацкая. Время летело с тем томительным однообразием, когда один день бывает совершенно похож на другой и когда никакое происшествие, выходящее
из ряда вон, не случается
в течение целого
года, а то и нескольких
лет, да и не может случиться по складу раз заведенной жизни.
Прошло шесть
лет со дня, вероятно не забытого читателями, происшествия
в Зиновьево, когда Иван Осипович Лысенко, лишившийся сына, нарушившего честное слово, уехал
из княжеского дома, оставив княгиню и ее брата под впечатлением страшных слов...
Знакомые нам десятилетние девочки, княжна Людмила Полторацкая и ее подруга служанка Таня, обратились
в вполне развившихся молодых девушек, каждой
из которых уже шел семнадцатый
год.
Постройка продолжалась около
года. Когда тюрьма была окончена, состоялся снова единоличный княжеский суд над заключенными, которые предстали перед лицом разгневанного супруга неузнаваемыми, оба были совершенными скелетами, а головы их представляли
из себя колтуны
из седых волос. После подтверждения заранее уже объявленного им приговора их отвели
в беседку-тюрьму, и князь собственноручно заложил болт и запер замок, взяв ключ с собою. Куда девался этот ключ, неизвестно.
Когда княжне Людмиле пошел шестнадцатый
год, княгиня Васса Семеновна начала серьезно задумываться о ее судьбе. Кругом, среди соседей, не было подходящих женихов.
В Тамбове искать и подавно было не
из кого. Девушка между тем не нынче завтра невеста. Что делать? Этот вопрос становился перед княгиней Вассой Семеновной очень часто, и, несмотря на его всестороннее обдумывание, оставался неразрешенным.
Хотя указом еще от 8 марта 1737
года требовалось, чтобы
в духовные чины производились лишь те, которые «разумели и силу букваря и катехизиса», но на самом деле церковные причты пополнялись выпущенными
из семинарии лицами «по непонятию науки», или по «безнадежности
в просодии», или «за урослием».
Императрица Анна Иоанновна, возвратившись
из Москвы с коронования, остановилась
в этом доме, ранее этого,
в декабре 1730
года, приказав гоф-интенданту Мошкову сделать к нему пристройки, как-то: церковь, четыре покоя для кабинета, четыре для мыльни, три для конфетных уборов и т. д.
Независимо от неудобств местоположения Зимнего дворца, переделка его и постройка нового — временного исходили
из странной, усвоенной особенно
в последние
годы царствования императрицей Елизаветой Петровной привычки переезжать
из одного дворца
в другой, так что самые близкие придворные государыни не знали, где и
в каком дворце ее величество будет проводить ночь.
Таким со своей внешней стороны и по своей внутренней жизни являлся Петербург
в тот
год, когда
в великосветских его залах и гостиных должна была появиться
из глубины тамбовского наместничества княжна Людмила Васильевна Полторацкая, появиться, но вместе с тем, волею судеб, не вращаться только исключительно среди придворной знати, к которой принадлежала по своему рождению, а близко соприкасаться и с «подлым народом», как называли тогда простолюдинов, и даже с самыми низменными, упомянутыми нами, его подонками.
По преданию известно, что находящаяся
в этом храме икона с древних времен составляла собственность, цареградских патриархов, и один
из них, святой Афанасий, посетив
в 1656
году царя Алексея Михайловича
в Москве, поднес ему эту икону, и она с тех пор находилась во дворце, благоговейно почитаемая и называвшаяся фамильною.
В честь этой иконы и основала она каменную церковь. Последняя была освящена
в 1747
году, когда Елизавета Петровна была уже императрицею. Освящение было тоже очень торжественное, икона была перенесена
из петербургского дворца с крестным ходом,
в котором участвовала сама императрица. Кроме главного алтаря во имя Знамения, были приделы: правый во имя святой Екатерины и левый — Захария и Елизаветы.
Елизавета Петровна любила, как мы уже знаем, жизнь тихую, мирную, вдали от двора и столицы. По вступлении своем на престол она указом от 19 февраля 1742
года освободила приписанных к селу Царскому крестьян на два
года от всяких работ и повинностей. Императрица Елизавета Петровна посетила Царское Село после коронации, по прибытии
из Москвы 3 февраля 1743
года.
В этот день там состоялось большое празднество, а вечером была зажжена роскошная иллюминация.
Родом Феофан Прокопович был
из купеческого звания, родился
в Киеве и назван был Елеазаром. Осиротел он еще
в младенчестве и на восьмом
году вторично оказался без родных, потеряв своего дядю, киевского иеромонаха Феофана Прокоповича, приютившего его как сына. С этих
лет его взял один
из граждан киевских и поместил его
в Киевскую академию.
Из кармана этого сына Израиля отталкивающего вида делались те безумные траты как на удовольствия, так и на его воспитание
в течение долгих
лет.
Зубарев показал
в Тайной канцелярии, что после бегства
из Сыскного приказа он жил у раскольников
в слободе Ветке, откуда
в 1755
году поехал извозчиком
в Кенигсберг с товарами русских беглых купцов-раскольников.
— Я возьму ее без приданого… Я богат. Мне не нужно ни одной копейки
из состояния княжны. Я готов возвратить то, что она прожила
в этот
год.
Вдруг,
в июле месяце 1761
года,
из Тамбова пришло известие, что князь Сергей Сергеевич скончался. Он был убит ударом молнии при выходе
из часовни, находившейся
в храме
в Луговом и переделанной им
из старой, много
лет не отпиравшейся беседки.
Из Тамбова сообщали даже и легенду об этой беседке и историю ее самовольного открытия покойным князем. Сделалось известно также и его завещание. Понятно, что подобного рода смерть заставила долго говорить о себе
в обществе.