Уроки Литературы

Таяна Нестер, 2021

Две ученицы и два учителя. Две судьбы и две жизни. Две драмы и две истории. А между ними – бесчисленное множество слез, предательств и разочарований. Маргарите Зуевой всего семнадцать лет. У нее ангельский взгляд и сердце, полное поклонения красивому преподавателю физики. Загнанная и несчастная Маша Окулова, ученица 11 класса, страдающая от разбитого сердца, оказывается неравнодушной к учителю русского языка, который, кажется, видит ее насквозь и умеет читать мысли девушки. Что будет, если те, кому не положено влюбляться друг в друга, пойдут наперекор условным запретам? Две сюжетные линии и два разных времени, два глубоких переживания и одна любовь. Встреча и разлука, триумф и поражение, честность и жестокий урок – все переплетено в единый клубок из чувств и смыслов. Комментарий Редакции: Когда горькая математика заставляет подчиняться незыблемым аксиомам, на помощь приходит самая настоящая лирика, убеждающая, что истинная любовь растворяет любые запреты. Нехитрый подсчет доказывает: разбитое сердце плюс сильное чувство минус боль сожаления умножить на неизбежную трагедию первого чувства равняется… Впрочем, любопытный читатель и сам узнает исход этой нежно-горькой истории, если осмелится долистать до финальных строк.

Глава 21

Окулова

— Все пройдет, и это — тоже.

Игорь садится рядом со мной, вытянув ноги вперед.

— Тебе не кажется, что это противоречит технике безопасности? — интересуюсь я, бросив взгляд на играющих в баскетбол одноклассников. — И да, причем тут кольцо царя Соломона?

Северцев пожимает плечами.

— Просто у тебя такой страдальческий вид, — отвечает он. — Хотелось тебя как-то поддержать.

— Я бы посмотрела на тебя, если бы ты упал, перепрыгивая через гимнастического козла!

Игорь запрокидывает голову и разражается громким хохотом, чем тут же обращает на нас внимание всего класса.

— Северцев! — свистнув, кричит физрук. — Вернись в игру! Не то заразишься от Окуловой ее особыми отношениями с моим уроком!

Теперь смеется весь класс. Маленкова хохочет так, словно ничего смешнее она в своей жизни не слышала. Я раздраженно закатываю глаза.

— Честное слово, Окулова, — подходит ко мне Сергей Григорьевич, — я могу и не аттестовать тебя. Ни одного норматива ты не сдала!

Не знаю, что сказать в ответ. Несчастья, преследующие меня на уроках физической культуры, никак не желали заканчиваться, а вот терпение физрука, наоборот, вот-вот обещало иссякнуть.

— Рефераты? — тихо спрашиваю я.

— Ты так всю бумагу в городе переведешь, — уже более миролюбиво отвечает Сергей Григорьевич.

— Новосибирск — большой город, думаю, с запасами бумаги тут все в порядке. — Баскетбольный мяч пролетает в опасной близости от меня, и я тут же вскакиваю со скамейки. — Маленкова! Даже я знаю, что так в баскетбол не играют!

Юля показывает мне язык и, состроив совершенно невинное выражение лица специально для Сергея Григорьевича, возвращается в игру.

— Со связями твоего отца, Окулова, давно бы раздобыла освобождение! — дает мне совершенно непедагогичный совет физрук. — И не пришлось бы мне рисовать тебе липовые «четверки».

— Вы говорите так, словно я совсем ничего не делаю! — При упоминании отца мое настроение опускается ниже плинтуса. — Сергей Григорьевич, я стараюсь изо всех сил!

Я слышу, как открывается дверь в спортзал, а затем чувствую терпкий аромат мужского одеколона.

— Не говорите мне, — раздается из-за моей спины, — что с Окуловой снова что-то произошло!

Сергей Григорьевич улыбается, а я, обернувшись, вижу стоящего передо мной Максима Михайловича. Мужчины жмут друг другу руки, и только потом физрук отвечает:

— Упала, перепрыгивая через козла. — Он как-то ехидно смотрит на меня. — В своем репертуаре.

Максим Михайлович внимательно оглядывает меня с головы до ног, скрестив руки на груди. Во вторник у него не бывает уроков, и я думаю лишь о том, что он делает в школе в свой законный методический день.

— Она ходила в медкабинет? — спрашивает учитель, переводя взгляд на физрука.

— Нет, сказала, что все нормально. Я посадил ее на скамейку, чтобы во время игры ее окончательно не убили. — Сергей Григорьевич смеется, но не найдя поддержки в лице своего коллеги, умолкает. — Вообще-то, это ненормально.

— Соглашусь, — кивает Максим Михайлович. — Нужно было отправить Окулову к врачу, мало ли что.

Физрук хмурится, потому что он явно имел в виду не мой поход в медкабинет.

— Я ее забираю, — говорит Максим Михайлович. — Надеюсь, вы не против?

— Делайте, что нужно, — отвечает Сергей Григорьевич и снова свистит в свисток. — Только осторожнее, а то Окулова всегда найдет себе приключение.

Мне вдруг становится совершенно смешно. Физрук даже и не представляет, на какое приключение я наткнулась несколько дней назад в кабинете литературы.

Максим Михайлович, между тем галантно пропускает меня вперед, открыв дверь. Бросаю взгляд в сторону раздевалки:

— Мне нужно переодеться.

— Брось, Окулова, — учитель улыбается. — Ты прекрасно выглядишь.

Я тут же отчаянно краснею, не зная, что сказать в ответ.

— Все же вещи мне забрать нужно, — нахожусь я.

В раздевалке, прислонившись к стене, я пытаюсь успокоить почему-то сбившееся дыхание. После вчерашнего разговора с Максимом Михайловичем все стало намного лучше: я выспалась, а дурные мысли перестали лезть в мою голову. Но что готовит сегодняшний день? Этого я не знаю.

— О чем ты там думала? — интересуется мужчина, когда спустя пару минут я возвращаюсь к нему.

— О нашем вчерашнем разговоре, — признаюсь я. — И о том, что будет сегодня.

Максим Михайлович кивает и, взглянув на часы, произносит:

— Кстати, об этом: нам нужно поторопиться.

— Куда? — удивляюсь я. — Сегодня же…

— У нас дополнительное занятие, — отвечает мужчина. — Завтра почти весь класс пишет пробный экзамен, я не смогу позаниматься с тобой.

— И поэтому вы перенесли занятие на вторник? — спрашиваю я. — Не спросив меня?

Максим Михайлович открывает передо мной дверь, отделяющую школу от всего остального мира, и выходит следом.

— Я подумал, что ты не будешь против, — говорит он, когда мы спускаемся с крыльца. — Маша, мне непросто, пойми это.

Я киваю, потому что, мне кажется, мы чувствуем одно и тоже. Иду за учителем, хоть и совсем не понимаю, куда.

— Мы поедем на занятие на машине? — спрашиваю я, когда мы добираемся до парковки. — Как у художников? — я смеюсь. — Пленер?

Черный «Мерседес» сверкает в лучах весеннего солнца, как и стоявший рядом темно-синий «Фольксваген», принадлежащий Маргарите Юрьевне.

— Вы давно водите машину? — спрашиваю я, когда учитель нажимает на газ.

— С восемнадцати лет. — Максим Михайлович бросает на меня мимолетный взгляд. — У тебя что-нибудь болит?

— Спина.

Он тут же сжимает руль сильнее, так, что белеют костяшки.

— Почему тогда ты не пошла в медкабинет?

— Я и так знаю, какой мазью нужно намазать, чтобы боль прошла. — Я улыбаюсь. — Максим Михайлович, не переживайте, все в порядке. Вы же знаете, не в первый раз.

Я, дотянувшись до руля, прикасаюсь к руке учителя. Максим Михайлович тут же переплетает наши пальцы, продолжая уверенно вести машину теперь только левой рукой. Мы никак не комментируем этот жест, потому что прекрасно знаем, что любой разговор все только запутает.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, когда учитель сворачивает в сторону Красного проспекта.

— В кино.

Я, моргнув пару раз, пытаюсь рассмотреть на лице Максима Михайловича хоть какой-нибудь намек на то, что он шутит. Но, судя по всему, это было правдой.

— Вы говорили про занятие. — Я хмурюсь и пытаюсь высвободить свою руку. — А не про кино.

Максим Михайлович, остановившись на светофоре, лишь крепче переплетает наши пальцы, а затем быстро целует их, вызывая у меня целый табун мурашек.

— Это и есть занятие. Сегодня показывают запись спектакля «Господа Головлевы». — Машина снова движется вперед. — Тебе понравится. Я был на этой постановке в Москве.

— У нас в театре тоже показывают этот спектакль, — вспоминаю я.

— Если хочешь, мы сходим и туда.

Звучит заманчиво, но я, поймав свое отражение в зеркале бокового вида, тут же вспоминаю, кем мы являемся.

— Мы можем сходить туда всем классом, — тихо говорю я.

Максим Михайлович неодобрительно качает головой.

— Нет, мы пойдем туда вдвоем, — делая акцент на последнем слове, произносит он. — Я не хочу изображать из себя учительницу начальных классов, которая занимается культурно-просветительской работой.

Да, такие мероприятия совсем не в стиле Максима Михайловича. Но определенные вещи меня все же беспокоят.

— Мне кажется, что иногда вы забываете о том, что я…

–… моя несовершеннолетняя ученица? — перебивает Максим Михайлович. — Ты, возможно, мне не поверишь, но об этом я вспоминаю каждую секунду, независимо от того, сидишь ты рядом со мной или находишься дома.

Он произносит это совершенно спокойно, но я чувствую, как все внутри него переворачивается от бессилия. Мы завели себя в ловушку, из которой теперь не можем выбраться.

А может, все дело в том, что мы и не хотим делать этого?

— Я окончательно запуталась, — выдыхаю я. — Что с нами будет?

Максим Михайлович быстро паркуется и, отстегнув ремень безопасности, склоняется надо мной. Сегодня его глаза кажутся мне совсем светлыми, словно расплавленное золото — мягкий, теплый взгляд.

— Все будет хорошо, — обещает учитель.

И мне совершенно не хочется думать о том, что мы, как минимум, совершаем огромную этическую ошибку. И о Викторе, которого я до сих пор люблю. И о том, что Максим Михайлович женат, а я совсем ничего об этом не знаю.

Все, чего я хочу — это быть здесь и сейчас. С ним.

— Поцелуйте меня, — шепчу я. — Пожалуйста.

Максим Михайлович нежно гладит меня по щеке и, прежде чем поцеловать, тихо произносит:

— Об этом ты могла и не просить.