Две ученицы и два учителя. Две судьбы и две жизни. Две драмы и две истории. А между ними – бесчисленное множество слез, предательств и разочарований. Маргарите Зуевой всего семнадцать лет. У нее ангельский взгляд и сердце, полное поклонения красивому преподавателю физики. Загнанная и несчастная Маша Окулова, ученица 11 класса, страдающая от разбитого сердца, оказывается неравнодушной к учителю русского языка, который, кажется, видит ее насквозь и умеет читать мысли девушки. Что будет, если те, кому не положено влюбляться друг в друга, пойдут наперекор условным запретам? Две сюжетные линии и два разных времени, два глубоких переживания и одна любовь. Встреча и разлука, триумф и поражение, честность и жестокий урок – все переплетено в единый клубок из чувств и смыслов. Комментарий Редакции: Когда горькая математика заставляет подчиняться незыблемым аксиомам, на помощь приходит самая настоящая лирика, убеждающая, что истинная любовь растворяет любые запреты. Нехитрый подсчет доказывает: разбитое сердце плюс сильное чувство минус боль сожаления умножить на неизбежную трагедию первого чувства равняется… Впрочем, любопытный читатель и сам узнает исход этой нежно-горькой истории, если осмелится долистать до финальных строк.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Уроки Литературы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 11
Окулова
Сердце в груди заколотило, как сумасшедшее.
Несколько раз моргаю, чтобы понять, что это — не видение, навеянное моим нездоровым подсознанием. Это действительно, правда. В одном из бесконечного множества супермаркетов нашего города у полок с пирожными стоит Виктор.
Я нерешительно подхожу к Виктору, крепко сжимая упаковку мармелада в своих руках. Он меня не замечает, берет с полки прозрачную коробку с «корзиночками» и внимательно читает что-то на этикетке. Судя по всему, состав его удовлетворяет, потому, как Виктор не ставит пирожные обратно, а делает несколько шагов вперед, направляясь, наверное, к кассе.
Но я становлюсь его преградой.
Он смотрит на меня с непривычным изумлением, и я тоже не скрываю своего удивления. Мы оба находимся далеко от своих домов, но все равно почему-то встретились. Разве это не то, что называют судьбой?
— Привет, — наконец, хоть что-то говорит Виктор. На его лице нет ни намека на улыбку. — Вот уж кого не ожидал встретить…
— Взаимно, — отвечаю я. — Ты вдруг стал любить сладкое?
Виктор смотрит на коробку пирожных в своих руках и совершенно спокойно, словно между нами никогда ничего не было, произносит:
— Это для моей девушки.
Сердце замирает в груди, но, к сожалению, только на одно мгновение. Проходит секунда, и я ощущаю болезненный толчок в грудной клетке.
— Быстро же ты успел, — только и могу сказать я.
— Я начал встречаться с ней до того, как… Ну, ты понимаешь.
Я роняю мармелад, и он с глухим стуком приземляется на пол. Медленно сажусь на корточки, чтобы поднять упаковку, но натыкаюсь взглядом на кроссовки Виктора и будто бы застываю. Я знаю, что со стороны выгляжу жалкой, словно стою перед ним на коленях, но не нахожу в себе сил подняться на ноги.
Одна секунда. Две. Три. И Виктор уходит, даже ничего не сказав мне напоследок. Глаза начинает щипать, и я чувствую, как слезы стекают по моему лицу. Я не знаю, сколько сижу так, но в какой-то момент чувствую, что мне помогают встать.
В нос ударяет знакомый аромат мужского одеколона, но я никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.
— Девушка, что с вами?
Я поднимаю взгляд и встречаюсь с обеспокоенными глазами своего учителя.
— Окулова? — пораженно спрашивает Максим Михайлович.
А я не нахожу ничего лучше, чем уткнуться носом в его грудь и в голос начать рыдать. Учитель почему-то без куртки, поэтому под град из моих слез попадает его серый пиджак.
— Окулова, — повторяет мою фамилию Максим Михайлович, — что с тобой?
Я снова всхлипываю, а его руки неожиданным прикосновением ложатся мне на спину. Через секунду, что протягивается через время всей Вселенной, учитель прижимает меня к себе. Постепенно рыдание превращается в тихий плач, а в какой-то момент заканчиваются и слезы. Я отстраняюсь от Максима Михайловича и чувствую, как стыд окрашивает все мое лицо в приторный румянец.
— Максим Михайлович, — теперь мне даже стыдно произносить его имя, — я…
— Прежде, чем ты начнешь говорить, Окулова, нам нужно кое-что сделать, — перебивает меня он и хватает за руку. — Кое-что важное.
— Что? — от неожиданности я даже немного прихожу в себя. — Что может быть важнее того, что произошло сейчас?
— О, — глубокомысленно тянет учитель, — что угодно важнее этого.
Он еще крепче сжимает мою руку, и вот мы уже мчимся мимо полок, заваленных продуктами. Максим Михайлович периодически что-то берет в свободную руку, а потом бросает это в схваченную по дороге корзинку. Учитель молчит, я молчу тоже, уже задыхаясь от беготни по супермаркету — за широкими шагами Максима Михайловича не так-то просто поспеть.
Спустя несколько минут мы наконец-то останавливаемся у кассы, и учитель быстро выкладывает продукты на ленту. Среди разноцветных пакетиков и коробочек я вижу упаковку мармелада, которую планировала купить, и какое-то необъяснимое чувство благодарности расцветает в моей груди, ведь что-то подсказывает мне — это для меня.
Молоденькая кассирша, пробивая покупки, то и дело бросает на Максима Михайловича восхищенные взгляды, но он равнодушно разглядывает что-то в своем смартфоне.
— С вас тысяча триста один рубль, — обиженно тянет кассир, ведь мужчина даже не удостоил ее взглядом. — Карта?
Учитель прикладывает серую карточку к терминалу и, дождавшись характерного писка, подтверждающего успешную оплату, берет пакет с продуктами. Мы выходим из магазина; Максим Михайлович продолжает держать меня за руку.
— Максим Михайлович, куда мы идем? — спрашиваю я, когда мы оказываемся на улице.
— На парковку, — совершенно спокойно отвечает он, направляясь в нужную сторону. — Я думал, это очевидно.
На улице дует ветер, и я обеспокоенно смотрю на Максима Михайловича, который уже давно должен был продрогнуть в пиджаке и рубашке. Учитель, наконец, отпускает мою руку и достает из кармана ключи от машины.
В трех метрах от нас фарами «подмигивает» черный «Мерседес», стоящий в первом ряду.
— Красивая машина, — говорю я, когда учитель открывает передо мной переднюю дверцу.
— Мне тоже она нравится, — улыбается он, через несколько секунд садясь за руль. Пакет с продуктами теперь лежит на заднем сиденье. — Теперь можешь начинать, Окулова.
Машина заводится с едва слышным урчанием, и учитель жмет на педаль, длинными пальцами постукивая по черному рулю.
— Что начинать? — не совсем понимаю я.
Максим Михайлович поворачивает голову в мою сторону, а затем, словно что-то вспомнив, бегло улыбается и сует руку в карман пиджака. Мне на колени падает упаковка мармелада, а учитель говорит:
— То, что ты хотела сказать в магазине. Что тебе неловко, жаль, ну, или что-то в этом духе.
Я открываю мармелад и слышу знакомый фруктовый аромат. Максим Михайлович неожиданно протягивает руку, не отрывая взгляда от дороги, и захватив пальцами несколько мармеладок, тут же отправляет их в рот. Я таращусь на него несколько секунд, а потом, образно махнув рукой на условности, проделываю то же самое.
— Мне действительно жаль, Максим Михайлович. — Мармеладная сладость придает мне уверенности, хотя щеки до сих пор горят от стыда. — Вы не должны были этого увидеть.
Он останавливает машину на светофоре, и пока тот отсчитывает секунды, смотрит на меня, о чем-то размышляя. Сегодня у нас было три совместных урока — два русских и литература, на каждом из которых я побывала у доски. Я не знаю, как Максим Михайлович додумался до этого, но попадая в плен мозгового штурма, я действительно становилась свободной от мыслей о Викторе.
— Как раз хорошо, что я увидел это, — вдруг говорит учитель, и я вздрагиваю, отвлекаясь от собственных мыслей. — Позволь спросить, что ты делала в этом районе?
Я пожимаю плечами. Моя привычка гулять по городу, забредая в незнакомые места, когда-нибудь сослужит мне дурную службу, но пока все проходило без особых происшествий, если не считать мое сегодняшнее фиаско в продуктовом магазине.
— Гуляла, — признаюсь я. — Села на какой-то автобус у школы, а потом вышла на незнакомой остановке. — Максим Михайлович неодобрительно качает головой. — А что тут делали вы?
— Я тут живу, — отвечает он. — Вот, зашел купить молоко.
— Среди того, что вы купили, его нет, — вспоминаю я.
— Конечно, — улыбается учитель. — Молоко больше меня не интересует.
Не знаю, что ответить на это и молча смотрю на дорогу через лобовое стекло. Спустя несколько минут я вдруг понимаю, куда мы едем.
— Школа? Зачем?
— Подумал, что неплохо нам позаниматься и в четверг.
Максим Михайлович снова улыбается, не смотря в мою сторону. От досады хочется сползти вниз по сиденью. И без того паршивый день становится еще хуже. Конечно, дополнительно занятие по литературе — это весьма и весьма полезно, но мое психологическое состояние явно не располагает к этому.
Все, на что остается надеяться — это на то, что Максим Михайлович не станет затягивать урок, и я поскорее окажусь дома, встречая грядущую пятницу слезами. Завтра — неделя, как Виктор бросил меня.
Я вздрагиваю, когда моего лица касаются теплые пальцы. Максим Михайлович, откинувшись немного назад, обеспокоенно смотрит мне прямо глаза, будто надеется найти в них ответ на свой невысказанный вопрос.
— Мы приехали, — говорит учитель и выходит из машины.
Я, следуя за ним, выхожу на улицу, подставляя лицо под порывы ветра. Максим Михайлович достает из машины пакет с продуктами, и, поймав мой озадаченный взгляд, объясняет:
— Это к чаю.
Я ошарашенно иду за ним, представляя, как мы выглядим со стороны. Радует одно: на часах уже шестой час вечера, и встретить кого-нибудь в школе в такое время достаточно проблематично.
Кабинет литературы такой же, как всегда — уютный, с присущим ему библиотечно-книжным запахом. Максим Михайлович включает чайник и начинает выкладывать продукты из пакета на мою парту. От разнообразия сладостей у меня разбегаются глаза, и учитель, поймав мой взгляд, довольно, как мне кажется, улыбается.
— Вы же не хотите сказать, — начинаю я, — что мы будем заниматься настолько долго?
Он смеется и протягивает мне пончик в матовой розовой глазури.
— Окулова-Окулова, — тихо произносит Максим Михайлович, — иногда мне кажется, что ты совсем ничего не понимаешь.
От неожиданности я едва не роняю угощение на пол. Я? Ничего не понимаю?
— Я не о твоих знаниях русского языка и литературы, — тут же объясняет учитель, перехватив мой взгляд. — Они практически безупречны.
— А о чем же тогда?
Я хмурюсь, а Максим Михайлович идет к уже закипевшему чайнику, оставляя мой вопрос без ответа. Все еще пытаясь понять, что он имел в виду, решаю помочь ему и достаю из тумбочки уже знакомую коробку с чайными чашками. Есть в этом всем что-то неуловимо уютное и теплое, и я вдруг осознаю, что хочу запечатлеть этот момент навсегда в своей памяти.
— Чему мы посвятим сегодняшнее занятие? — интересуюсь я, когда спустя пару минут мы с учителем сидим напротив друг друга с наполненными чаем чашками.
Максим Михайлович медленно разворачивает шоколадную конфету, освобождая ее от пестрого фантика.
— Поговорим о любви.
Я тут же качаю головой.
— Не лучшая тема, мягко говоря, — говорю я.
— Отчего же? — Максим Михайлович отправляет конфету в рот и, на секунду закрыв глаза, спрашивает: — Разве не все в литературе завязано на любви?
— Если поискать, можно найти достаточно много произведений, где вообще о любви нет ни слова, — огрызаюсь я.
Максим Михайлович поднимает брови, удивленный моей неожиданной резкостью. Понимаю, что следовало бы извиниться, но почему-то совсем не хочется этого делать.
— Я знаю, что ты влюбилась, и что это закончилось плохо.
Голос Максима Михайловича непривычно тихий, будто бы он не совсем уверен в своих словах. Я сжимаю чашку в руках и сквозь зубы спрашиваю:
— Откуда вы знаете?
Он тяжело вздыхает и берет в руки очередную конфету. Шелест фантика начинает меня раздражать, и я со свистом выдыхаю.
— Нетрудно догадаться.
— Я, кажется, просила вас, — напоминаю я, — не делать того, что вы делаете!
В конце фразы мой голос срывается на крик, и я вскакиваю со стула. Максим Михайлович делает то же самое. Секунда — и его руки оказываются на моих предплечьях, осторожно, но в то же время крепко удерживая меня на месте.
— Я хочу помочь тебе, — говорит он.
— Я помню! — пытаюсь отойти в сторону, но учитель не позволяет. — Но не понимаю, зачем вам это.
Максим Михайлович вздыхает, и перемещает свои руки. Теперь они у меня на плечах.
— Думаешь, — тихо произносит он, — я понимаю это сам?
И я, заглянув ему в глаза, понимаю, что он не лжет. Максим Михайлович — такой серьезный и взрослый, сейчас одержим помощью мне, но никак не может понять, зачем и почему ему это нужно.
— Знаете, — признаюсь я, — я просто не умею принимать помощь других людей.
Я снова опускаюсь на стул, придавленная тяжестью этого бесконечно тянущегося дня. Максим Михайлович протягивает мне очередную сладость — шоколадный батончик с кокосовой начинкой, и я тихо благодарю его:
— Спасибо. — В карих глазах зажигается огонек облегчения. — Максим Михайлович, извините, что в последнее время постоянно грублю вам.
— Ты не грубишь, Окулова.
— Просто я действительно влюбилась. — Слова застревают в горле, но я через силу проталкиваю их наружу, потому что что-то подсказывает мне, что сейчас это необходимо. — И это действительно закончилось не так, как мне бы хотелось.
Учитель понимающе кивает, наблюдая за тем, как я освобождаю батончик от упаковки. За окном уже темно, а свет в кабинете зажжен не до конца — освещена только половина.
— А как бы тебе хотелось, чтобы это закончилось? — задает неожиданный вопрос Максим Михайлович, глядя мне в глаза.
— Я бы хотела, — признаюсь я, — чтобы это вообще не заканчивалось.
Мое заявление звучит слишком пафосно, в лучших традициях дешевых сериалов, что вечно крутят по телевизору. Мне тут же начинает казаться, что Максим Михайлович, имеющий дело с высоким словом, начнет смеяться надо мной, но этого не происходит.
— Маша. — Я вздрагиваю, когда он произносит мое имя. — Рано или поздно ты поймешь, что часто наши самые сокровенные мечты и желания не сбываются. И это, поверь мне, иногда к лучшему.
— Вы ведь знаете, о чем говорите? — почему-то шепотом спрашиваю я. — Всегда знаете…
А учитель кивает. Я несколько секунд смотрю на свои руки, лежащие на коленях, и вдруг осознаю, что с этого момента все изменится. Не знаю почему. И не знаю как. Но я твердо уверена.
Уже ничего не будет так, как прежде.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Уроки Литературы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других