Тетрадь в косую линейку

Марина Колесова, 2021

Дневник главной героини, с помощью которого она пытается разобраться, кто она на самом деле: интроверт с психическими проблемами, или за всеми её странностями и особенностями скрывается нечто большее.

Запись тридцать восьмая. Я сообщаю боссу о грядущих событиях и открывающихся в связи с этим перед ним возможностях.

Когда мы припарковались и водитель вышел, я негромко проговорила:

— Значит так. Слушай меня внимательно и никаких вопросов не задавай! Отвечать сейчас всё равно не буду. Итак с утра, как только откроются биржи, начни подготавливать операции по покупке-продаже, исходя из того, что сразу после полудня именинник скоропостижно скончается и больше не сможет ни вмешаться в ценовую политику, ни в последствии влиять на неё. Не мне тебя учить, что в этом случае делать надо. Понял?

— Ты шутишь?

— Нет! Не шучу! Поверь мне. Просто поверь! Если ты прогоришь на этом, я обещаю, что стану твоей любовницей на любых твоих условиях. Рискни! Только больше никому не говори об этом.

— Что ты сделала? Что? Чем-то отравила его?

— Успокойся. И не придумывай ерунды! Я не сделала ничего! Всё! Я просто знаю. А сейчас мне надо домой. Я очень устала. Очень. Ах да, чуть не забыла, когда меня лечил тот старик с палкой, он раз десять проговорил мне свой номер, прося запомнить, лишь просил по ерунде не беспокоить. Тебе, я думаю, его тоже лучше знать.

— Давай, — он достал телефон.

Я правильно переключила его на другое, даже саму себя похвалить захотелось.

— Нет, так запомни, — проговорила я и начала диктовать цифры.

— И как это запомнить? Он явно не любитель простых номеров.

Пришлось объяснять про мнемонические правила, что если запомнить, что например, стул это четыре, а гусь — два, а семь, предположим, топор, то он в жизнь не забудет что четыреста двадцать семь, это как взобравшегося на стул гуся разрубают после этого топором. А а сидящий на топоре гусь, жонглирующий стулом на голове, это семьсот двадцать четыре. И что пять может быть стоящим на голове гусем, ноль бубликом, единица палкой или Дед морозом с посохом, а тройка скрюченной старушкой с ревматизмом. Образы могут быть любые, которые нравятся.

— Понял. Диктуй, — скомандовал он, и я стала медленно диктовать цифры.

— Смешная картинка получилась. Запоминается легко, — резюмировал он.

— Вот и прекрасно. На сегодня на этом всё. Хотя нет, дай выходной на завтра, пожалуйста. Хочу отоспаться.

— Если никуда из дома пообещаешь не выходить, дам.

— Клятвенно обещаю, не выйду. Можешь даже охране приказать не выпускать, я согласна на домашний арест.

— Договорились, — кивнул он и, открыв дверку, подозвал охранников, приказывая проводить меня до квартиры.

***

Весь следующий день я провалялась в кровати, поскольку чувствовала себя отвратно, а потом, ближе к вечеру, приехал явно возбужденный Вадик, и скороговоркой попросил Димку, что бы тот попросил меня вот прям сей же момент проехать с ним в офис, мол шеф вызывает меня срочно. Очень надо, дело не терпит отлагательств.

Димка, постучав, заглянул в дверь моей спальни:

— Алиночка, дорогая, там Вадим приехал, говорит очень срочно ты на работе нужна. Может согласишься съездить?

После того нашего конфликта Димка старался мне про мою работу ничего не говорить. Кстати, он в тот же вечер пообещал мне, что обязательно найдёт ту работу, которую я одобрю. Вот все силы приложит, на любые курсы пойдёт и дополнительные экзамены сдаст и постарается стать хорошим адвокатом. А до этого на себя денег вовсе тратить не будет и готов питаться хоть дешёвыми брикетами с лапшой быстрого приготовления, которые бич-пакетами в народе называют. Я ему, конечно же, сказала, что он совсем свихнулся, и если начнёт так экономить, я уйду из дома. Я готова оплатить любые курсы, экзамены и питание в ресторанах, лишь бы он занялся тем делом, за которое будет уважать сам себя, и я с ним тоже за компанию очень сильно уважать его буду. Он ответил, что постарается, и тему мы закрыли, при этом о моей работе Димка перестал даже упоминать.

Проронив: «Хорошо. Пусть подождёт в коридоре, сейчас оденусь», я неторопливо оделась и вышла. Мы спустились, быстро сели в его машину и помчались, другого слова не подберу к нашему офису, поскольку Вадик гнал и лавировал как сумасшедший.

— Вадик, я не хочу разбиться. Давай помедленнее.

— Алинка, там такое… говорить не буду, Кузьмич сам скажет, но новости, зашибись, просто.

Он, кстати, единственный, кто из всех приближённых босса, называл меня по имени. Фирма, конечно же, у него вроде как была своя и по бумагам была независимая, но всё финансирование шло через босса, и теперь я это прекрасно знала. А ещё знала, что они с боссом давние друзья и однополчане.

— Моему трупу все новости будут абсолютно безразличны, вот поверь мне. Поэтому сбавь обороты.

— Ладно. Трусиха ты, Алина. Неужели драйва от скорости не испытываешь?

— Ничего я не испытываю. У меня вообще мигрень. Знаешь, что это такое? Меня босс поэтому на сегодня и отпустил.

— Давай, у аптеки остановимся, я таблеточки тебе куплю. Ты лишь скажи, какие надо.

— Ничего не надо. Я уже столько этих таблеток за сегодня выпила, — я махнула рукой. — Не действуют на меня они.

— Я тебе консультацию врача-невропатолога организую. У меня есть выход на одного светилу. Сказочный дядька.

— Вадик, всё! Я знаю свои проблемы, это не лечится, сутки переждать и буду вновь свежа как роза.

— Точно?

— Точно, точно. Точнее не бывает. Слава Богу, приехали, не провожай, сама, — проговорила я и, выбираясь, наткнулась на спешащих ко мне навстречу моих охранников.

— Алина Викторовна, извините, не успели дверь Вам открыть и помочь выйти. Виноваты.

— Это Вадим Афанасьевич так водит, что за ним не успевает никто, — усмехнулась я, и охранники с явным облегчением выдохнули, поняв, что я не сержусь и жаловаться не намерена.