Цветы пустыни

Живиль Богун, 2023

В четвертой книге романтического цикла "Дети Зари" уже знакомые читателю герои проявляют себя с неожиданной стороны – ведь любовь порой сильно меняет человека. И, конечно же, появляется новый герой. Лео, талантливый молодой дизайнер, в поиске предначертания попадает в большую беду. Кто придет ему на помощь, как не СВОИ? Здорово, когда умеешь находить тропы между мирами, вот только предпринимать такие вылазки в одиночку очень опасно. Не лучше ли сначала найти подходящую компанию?..

И спросила пустыня:

— Что такое «любовь»?

— Любовь — это когда над твоими песками летит сокол. Для него ты — зелёный луг. Он никогда не вернётся без добычи.

Паоло Коэльо, «Алхимик»

Пролог

Искры костров взметались в звёздное небо — к единственной крыше табора. Стенами же служили кибитки, составленные в круг на ночь. Утром, как только солнце взойдёт, мужчины с крупными серьгами в ушах, в драных ярких рубашках, подпоясанных вышитыми кушаками — неизменно нарядные и вечно голодные — запрягут своих лошадей, ухоженных и сытых, в отличие от людей, и маленький табор снова отправится в путь. Что поделаешь, цыгане — теплолюбивый народ. Вот и кочуют вслед перелётным птицам: зимой к морю, летом обратно, в верховья могучей гостеприимной реки. Дунай, как и вольные цыгане, не признаёт границ, катит свои воды через половину Европы, и ему безразлично, на каком языке говорят люди, живущие на его берегах.

Цыгане же пели на своём наречии, звучном и резком, то холодном, как родниковая вода, то жарком, как пламя костров, навеки поселившееся в их чёрных глазах. Женщины в многослойных цветастых юбках плясали в середине огненного круга под гитары и бубны, под ритмичное бренчание собственных браслетов, и сверкали в ночи золотые мониста на высоких грудях и белоснежные улыбки на смуглых лицах.

Лицо старухи в обрамлении седых спутанных волос казалось почти чёрным. Полог кибитки был откинут, и свет от костров проникал внутрь, отражаясь на тяжёлых золотых украшениях. Она сидела у самого выхода, грузная, но ещё крепкая, не сводя цепкого взгляда с молоденькой девушки, полулежавшей на груде старых перин и комковатых подушек.

— Не пара он тебе, красавица моя, не пара! — бормотала старуха, повторяя одно и то же в сотый раз, как заклинание. — Уйдешь с ним — быть беде! Потому что не пара он тебе, не пара…

Девушка её не слушала. Напряжённая, как перетянутая гитарная струна, она отчаянно пыталась уловить сквозь гомон табора: пение, хохот, выкрики, ржание лошадей, — звук одного голоса, так непохожего на голоса её сородичей, или звон шпор на ботфортах, какие цыгане отродясь не носили…

И действительно услышала шаги. К кибитке приближались двое. Но в проёме показалась одна голова, кудрявая, всклокоченная, с круглой серьгой в мясистом ухе.

— Повезло же тебе, дочка! — рассмеялся грубый голос. — Век должна быть мне благодарна, что отправил веселить господ на свадьбе — приворожила-таки знатного кавалера… — ловкие пальцы вставили ключ в замочек, и цепь с тихим звоном соскользнула со стройной щиколотки юной цыганки. — Ну всё, лети, птичка!

Девушке не нужно было повторять дважды. Радостно вскрикнув, она выпрыгнула из кибитки прямо в руки второму мужчине, в ботфортах и длинном дорожном плаще.

— Ай-ай, не к добру это, не к добру! — снова запричитала старуха, стряхивая второй конец цепи со своей ноги, толстой, как колода. — Не пара он ей, не пара…

— Кончай ворчать, мать! — резко оборвал её лохматый цыган. — На вот лучше, полюбуйся — проверь, хорошо ли блестит! — и он с гортанным смехом кинул старухе на колени тяжёлый кошель.

— Что это? — подслеповатая старуха с трудом нащупала завязки на кожаном мешочке.

— Это выкуп! Самый большой выкуп, который когда-либо давали за цыганскую дочь — больше и королева не стоит, честное слово! Теперь мой табор — самый богатый в долине Дуная, и быть мне ром-баро ещё до начала весны, вот увидишь!

Распутав наконец шнурки, старуха жадно запустила пальцы в кошель, полный золотых монет, тяжёлых, гладких и прохладных. Но всё равно пробормотала себе под нос:

— Не видать моей птичке счастья, не видать…

Цыган услышал, замахнулся было, но блеск жёлтого металла подействовал успокаивающе. И он лишь брякнул старухе, уходя:

— Твоя любимица всю жизнь будет в шелках ходить, из золотых тарелок есть!

— Всего один год, всего год! А потом сто лет будет доживать в нищете и одиночестве… — со вздохом ответила старая цыганка.

Её никто не услышал: ни довольный отец, ни счастливая дочь. А если бы и услышали, это ничего не изменило бы. Никакие пророчества старой ворчливой бабки не могли остановить юную красавицу. Обняв тонкими руками шею любимого, она доверчиво прильнула к его плечу. А он прикрыл её от ветра полой своего плаща, пришпорил коня изабелловой масти, чистокровного андалузца, который стоил больше, чем все лошади табора, вместе взятые, и умчал цыганку в ночь…