Времена. От Цезаря до Путина

Игорь Анатольевич Карпусь

Новая книга историка-педагога уникальна по содержанию и охвату – более двух тысячелетий. Это занимательная лента политики и истории знаменитых и неизвестных, литературы и искусства, общественных нравов и природы, лирических заметок…Автор поднимает жгучие проблемы современности и пишет о них вдумчиво, живо, искренне. Перед читателем разворачивается яркая панорама российской действительности с глубоким выходом в прошлое.

…А мать сыночка никогда

Вечерняя программа «Эха Москвы» выпустила в эфир сердитую старуху Новодворскую: она выплеснула на слушателей своё «особое мнение». Голос Новодворской знаком мне давно, я слушаю её как реликтовое существо, как окаменевшую диковинку из далёкого прошлого. Кое в чём соглашаюсь, даже солидарен, но чаще всего пропускаю мимо ушей: если не глупость, то настырная твердолобость, в которой так и сквозит верность давно прошедшей диссидентской юности. А годы, между прочим, преклонные, в прежние времена уже готовились отойти в мир иной. Высказывается она грубовато, хлёстко и прямолинейно, с нескрываемым чувством превосходства, и всё её особое мнение идеально укладывается в пулемётную щель огневой точки. Известно, что через такую щель можно бить лишь прямой наводкой, не отклоняясь ни вправо ни влево, ни вверх ни вниз.

Мне иногда кажется, что её старческие извилины тоже выпрямились и пролегли в сером веществе параллельными линиями.

Зашёл разговор о Буданове, и Новодворская издевательски пристыдила тех, кто возложил цветы на месте расстрела бывшего полковника, а заодно высказала предположение: его можно было бы спасти, получи он в своё время пожизненное заключение. Ошибся, дескать, суд крупно, выгородил убийцу. Она жалела Чечню, чеченский народ и его матерей, и жалость её была такая же урезанная, рассчитанная, направленная, как и все остальные эмоции: ни одного колебания в сторону. Горе существовало только вне Москвы, в другом месте, в других семьях. А здесь, рядом, дома, оно не полагалось для вдовы убитого, его детей, друзей, товарищей. Им словно было заказано лить слёзы и переживать невосполнимую потерю. Слов сочувствия они не услышали.

Да, Юрий Буданов — военный преступник, данной ему властью он лишил жизни невинную женщину и осквернил её. Да, он должен был понести наказание за своё злодеяние и, в конце концов, заплатил жизнью за жизнь. Это правда, но не вся. Его, боевого полковника, сломала и искалечила война, как ломает она всех, кто вступает в бой по приказу. Буданов был двигателем войны, ненужной ни русским, ни чеченцам, но он же стал и её жертвой, одной из многих с той и другой стороны. Проклинать его, злорадствовать после убийства — жестоко и бессмысленно: нужно пожалеть. Погиб здоровый, молодой, сильный мужчина в расцвете лет, способный командир, любящий отец и муж. Не для убийства родила его мать, не для войны вскормила родина, и ушёл он, не раскрыв своего подлинного предназначения. Его смерть совсем не была необходимой и обусловленной, её вызвала взаимная ненависть, вражда, отчуждение. И тяжело сознавать, что на маленькой земле народы никак не научатся жить без войн и взаимоистребления, без обид и испепеляющих счётов.

Одни не могут отрешиться от вековых традиций мести и злобы, другие не могут оценить и признать великую силу свободы и равноправия. И коль нет взаимопонимания, терпимости и доверия, остаётся разговаривать на языке орудий и автоматов, уничтожать друг друга в яростном противоборстве. Чеченка Кунгаева, русский Буданов стали заложниками непримиримости. И её горькими жертвами. Не принято ни у одного народа радоваться и усмехаться, когда умирает человек, кем бы он ни был: врагом или другом, чужим или родственником. Смерть уравнивает всех. Ещё одна могила на нашей земле, одна из многих. Так не пора ли над этими ранними могилами протянуть руки друг другу, перечеркнуть свинцовое наследие и присягнуть на верность миру, согласию и дружбе? Без них — тупик и новые могилы.