Часы Замоскворечья

Зоя Межирова

Зоя Межирова, которая выпустила в России две книги стихов, продолжает писать и публиковать их, живя в штате Вашингтон, США. У нее несомненный лирический дар, а то одиночество, на которое она обречена, судя по ее лирическим признаниям, является замечательным допингом для творчества. Как говаривал князь Вяземский: «Сохрани, Боже, ему быть счастливым: с счастием лопнет прекрасная струна его лиры». Говоря об одиночестве, имею в виду прежде всего лингвистическое: даже граждане русской диаспоры стараются заменить родной язык благоприобретенным воляпюком. Еще один двигатель поэзии Зои Межировой – бессобытийность ее американской жизни, даже если эта бессобытийность кажущаяся: «Весь мой бессобытийный, на разлуку потраченный год…» Напомню, что один из лучших рассказов Чехова – «Скучная история». Нет, я далек от того, чтобы сравнивать Зою Межирову с великим русским прозаиком, да и темперамент не тот. У нее как раз повышенная, драматическая реакция на мир окрест: именно ввиду этой – все равно, субъективной или объективной – бессобытийности. В этом манок ее поэзии, хоть и не единственный. Владимир Соловьев

Записка

На о́ктопус² и белое вино

Тебя запиской этой приглашаю,

В ту приглушенность дымного агата,

Мерцающего глыбой на Бродвее

Волокнами вечерних голосов

Сквозь хрупкость звона тающих бокалов,

Где год назад (как мчится, ускользнув,

Непойманное ветреное время)

Вполголоса, но жарко обсуждали

Переливающиеся мечты.

Мне так хотелось тайну описать,

Загадку рассказать стихотворенья,

Чьи строки долго повторяли мы,

Охваченные музыкою слов.

А ты, делясь и ношей, и блаженством,

Мне говорил о длящейся работе,

Название которой не посмею

Произнести, пока не завершил.

В молчанье потоплю величье темы.

Подслушивал замедленный Нью-Йорк,

Дневную спешку наконец-то сбросив,

Беседы наши о скитаньях жизни

На многотрудных узких тропах духа.

…Официант на стол бокалы ставит

В беспечном оживленье голосов,

Протянутых, как млечные волокна,

Сквозь дымный полусумрак ресторана,

Агатом ставшим на исходе дня.

…Всегдашняя упорная забота

И бесконечная слепая цель —

Всё в ритме ускользающих минут

Навеки рассказать,

Наперекор,

Наперерез

Быстролетящей жизни…

Вот и сейчас я вижу те часы…

Прислушайся… опять нью-йоркский сумрак,

С прожилками агат иссине-дымный,

Почти что перелившийся в записку,

Которую кладу тебе под дверь,

Столицей Мира мимо пробегая,

И сизый океанский осьминог

На белизне блистающей тарелки,

Легко смеясь, как прежде зазывают

За прежний столик наших разговоров

О днях судьбы на тесных тропах духа.

Чтоб снова их подслушать сквозь мечту.

P. S. Дверь отворив, записку не смахни

Из тамбура ворвавшимся порывом.

Теперь уже за ужин — я плачу́.

На этот раз мне в этом не перечь.

Примечания

2

о́ктопус — от греч. осьминог.