Когда тебя зовет эхо — надо идти
Найти самому нужное место в Иерусалиме — невозможно. Улицы меняют религию и название, переходя из квартала в квартал; время продается на вес со скидкой, ты думаешь, что отдал деньги, а оказалось, что душу. Завтра не будет, говорит тебе Иерусалим. И знаешь почему? Здесь никогда не бывает завтра. Ты окружен тенями, и даже когда эти тени — люди, они все равно тени. И ты не идешь, ты плывешь в этом сгустившемся времени. Долго, очень долго. Когда брассом, а когда по-собачьи. Мимо тебя проплывают города, пророки и обертки от гамбургеров. И только когда ты устаешь плыть и ложишься на спину — тогда Иерусалим сам выносит тебя в нужное место.
Меня Иерусалим вынес в какой-то закрытый стенами дворик метра три на четыре, причем входа в этот дворик не было. И выхода тоже. Наверное, Иерусалим опустил меня туда сверху. Или снизу. Там не было неба — все было закрыто какими-то мостиками, галереями между домами, которые пересекались, превращаясь в паутину, которую сплел Иерусалим. По углам дворика сидели люди с какими-то неправильными, словно вырезанными из того же камня, что и дома вокруг, лицами. Причем ни там, ни там резчик не особо старался. Люди были похожи на дома, а дома на тени. Сквозь камень проросло оливковое дерево, и прошлое Иерусалима качалось на его ветках. И где-то играла музыка. Вернее, это была какая-то послемузыка. Эхо. В 72-м Pink Floyd сыграли свое «Эхо» руинам Помпеи, и пока не умерло эхо этого «Эха», мертвые камни удивленно шептали друг другу: а эти живые что-то знают про нас — мертвых. Вот такой шепот клубился из полуоткрытой двери в самом углу двора, на двери была покрытая патиной табличка с надписью «Кинотеатр», а куда-то вниз вели каменные ступени. Когда тебя зовет эхо — надо идти. И я пошел вниз.
