Неточные совпадения
Тут башмачки козловые
Дед внучке торговал,
Пять раз про цену
спрашивал,
Вертел в руках, оглядывал:
Товар первейший сорт!
«Ну,
дядя! два двугривенных
Плати, не то проваливай!» —
Сказал ему купец.
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло
дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а
дядя, вечная ему память, протрезвясь,
спросил только, целы ли ворота?
Аркадий притих, а Базаров рассказал ему свою дуэль с Павлом Петровичем. Аркадий очень удивился и даже опечалился; но не почел нужным это выказать; он только
спросил, действительно ли не опасна рана его
дяди? И, получив ответ, что она — самая интересная, только не в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и как-то стыдно. Базаров как будто его понял.
— А что
дядя? здоров? —
спросил Аркадий, которому, несмотря на искреннюю, почти детскую радость, его наполнявшую, хотелось поскорее перевести разговор с настроения взволнованного на обыденное.
Клим искоса взглянул на мать, сидевшую у окна; хотелось
спросить: почему не подают завтрак? Но мать смотрела в окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он сообщил
дяде, что во флигеле живет писатель, который может рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
— Что ты скажешь о
дяде? —
спросил он и очень удивился, услышав странный ответ...
— Д-дядя? — недоверчиво
спросил Лютов.
Он сказал несколько слов еще более грубых и заглушил ими спор, вызвав общее смущение, ехидные усмешки, иронический шепот.
Дядя Яков, больной, полулежавший на диване в груде подушек,
спросил вполголоса, изумленно...
Говорил он мрачно, решительно, очень ударяя на о и переводя угрюмые глаза с
дяди Миши на Сомову, с нее на Клима. Клим подумал, что возражать этому человеку не следует, он, пожалуй, начнет ругаться, но все-таки попробовал осторожно
спросить его по поводу цинизма; Гусаров грубовато буркнул...
Клим, подумав, что она слишком быстро покончила с
дядей Яковом и что это не очень прилично,
спросил...
— В проулок убежал, говоришь? — вдруг и очень громко
спросил Вараксин. — А вот я в проулке стоял, и вот господин этот шел проулком сюда, а мы оба никого не видали, — как же это? Зря ты,
дядя, болтаешь. Вон — артельщик говорит — саквояж, а ты — чемодан! Мебель твою дождик портит…
«Эти славословия не могут нравиться ей», — подумал Клим, наблюдая за Диомидовым, согнувшимся над стаканом.
Дядя Хрисанф устало, жестом кота, стер пот с лица, с лысины, вытер влажную ладонь о свое плечо и
спросил Клима...
Клим подошел к
дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа в одной руке стакан с водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой,
спросил глухо...
За окном шелестел дождь, гладя стекла. Вспыхнул газовый фонарь, бескровный огонь его осветил мелкий, серый бисер дождевых капель, Лидия замолчала, скрестив руки на груди, рассеянно глядя в окно. Клим
спросил: что такое
дядя Хрисанф?
Впереди, на черных холмах, сверкали зубастые огни трактиров; сзади, над массой города, развалившейся по невидимой земле, колыхалось розовато-желтое зарево. Клим вдруг вспомнил, что он не рассказал Пояркову о
дяде Хрисанфе и Диомидове. Это очень смутило его: как он мог забыть? Но он тотчас же сообразил, что вот и Маракуев не
спрашивает о Хрисанфе, хотя сам же сказал, что видел его в толпе. Поискав каких-то внушительных слов и не найдя их, Самгин сказал...
— А что,
дядя, сколько будет верст до Кокшаровки? —
спросил старовера Белоножкин.
— Решил! он решил!.. ах ты, распостылый! — крикнула матушка, вся дрожа от волнения, и, закусив губу, подошла близко к Федосу. — Ты
спроси прежде, как
дядя с теткой решат… Он решил! Ступай с моих глаз долой, жди в девичьей, пока я надумаю, как с тобой поступить!
Все говорили — виноват
дядя Михаил. Естественно, что за чаем я
спросил — будут ли его сечь и пороть?
Притаившись, я соображал: пороть — значит расшивать платья, отданные в краску, а сечь и бить — одно и то же, видимо. Бьют лошадей, собак, кошек; в Астрахани будочники бьют персиян, — это я видел. Но я никогда не видал, чтоб так били маленьких, и хотя здесь
дядья щелкали своих то по лбу, то по затылку, — дети относились к этому равнодушно, только почесывая ушибленное место. Я не однажды
спрашивал их...
Меня очень поразили слезы и крики беззаботного
дяди. Я
спросил бабушку, отчего он плакал и ругал и бил себя.
Но
дядя Петр, окружаясь дымом, ехидно
спрашивал...
— Что это с ним? —
спрашивала мать себя и других.
Дядя Максим внимательно вглядывался в лицо мальчика и не мог объяснить его непонятной тревоги.
Аделаида попробовала было у него
спросить: «О каком это
дяде сейчас говорили и что там такое в Петербурге случилось?» Но он пробормотал ей в ответ с самою кислою миной что-то очень неопределенное о каких-то справках и что всё это, конечно, одна нелепость.
Женечка мой все пристает ко мне и
спрашивает: «О чем это ты, maman, когда у нас
дядя Павел был, плакала с ним?» — «О глупости людской», — отвечаю я ему.
— Ну да, знаешь вот эту эпиграмму, что Лев Пушкин [Лев Пушкин — так ошибочно назван
дядя А.С.Пушкина, поэт Василий Львович Пушкин (1767—1830), которому принадлежит эпиграмма:], кажется, написал, что какой вот стихотворец был? «А сколько ему лет?» —
спрашивал Феб. — «Ему пятнадцать лет», — Эрато отвечает. — «Пятнадцать только лет, не более того, — так розгами его!»
— А мне, maman, можно к
дяде? —
спросил ее сын.
— А это что такое у вас,
дядя? —
спросил Павел, показывая на астролябию, которая очень возбуждала его любопытство; сам собою он никак уж не мог догадаться, что это было такое.
— А в чем же,
дядя, настоящее блаженство? —
спросил Павел.
— Здоров ли,
дядя, Симонов? —
спросил он прежде всего.
—
Дядя здесь живет? —
спросил его Павел.
—
Дядя, что такое облака? —
спросил он, взмахнув глазами на небо.
— Я от земли освободился, — что она? Кормить не кормит, а руки вяжет. Четвертый год в батраки хожу. А осенью мне в солдаты идти.
Дядя Михаиле говорит — не ходи! Теперь, говорит, солдат посылают народ бить. А я думаю идти. Войско и при Степане Разине народ било и при Пугачеве. Пора это прекратить. Как по-вашему? —
спросил он, пристально глядя на Павла.
— Закладать, что ли,
дядя Андрей? —
спрашивает Петруха.
— Что ж, помолиться, что ли, ты пришел,
дядя Иван? —
спрашивает у мужичка его собеседник.
— Ну что,
дядя, говорили вы с ним? —
спросила его Настенька.
— А
дядя разве с ней живет? —
спросил Калинович, закидывая голову на спинку кресла.
— Я покачал сомнительно головой, — продолжал
дядя. — «Станет он гулять каждый день!» — говорю. «
Спросите, говорит, у людей…» — «Я лучше у самого
спрошу», сказал я… Ведь неправда?
— Так почему же вы знаете? —
спросил Александр, подходя к
дяде.
— Ну, а дядя-то разве не унимал? —
спросила Анна Павловна.
— Я не
спрашивал, — отвечал
дядя, — в кого бы ни было — все одна дурь. В какую Любецкую? это что с бородавкой?
— Дело началось с пустяков, когда вы остались одни, с какого-нибудь узора, — продолжал
дядя, — ты
спросил, кому она вышивает? она отвечала «маменьке или тетеньке» или что-нибудь подобное, а сами вы дрожали как в лихорадке…
— В самом деле? На ком? —
спросили и
дядя и тетка.
Первое время они только пугали мою молодую жену: стучит в двери этакий саженный оборванный
дядя, от которого на версту несет водкой и ночлежкой, и
спрашивает меня.
— Я давно вас,
дядя; хотел
спросить, действительно ли великий плут и шарлатан Калиостро [Калиостро Алессандро (настоящее имя Джузеппе Бальзамо, 1743—1795) — знаменитый авантюрист.] был из масонов?
— Полно,
дядя, о чем
спрашивать вздумал, не такое теперь время.
—
Дядя здоров? —
спросила она.
— И в город поедем, и похлопочем — все в свое время сделаем. А прежде — отдохни, поживи! Слава Богу! не в трактире, а у родного
дяди живешь! И поесть, и чайку попить, и вареньицем полакомиться — всего вдоволь есть! А ежели кушанье какое не понравится — другого
спроси!
Спрашивай, требуй! Щец не захочется — супцу подать вели! Котлеточек, уточки, поросеночка… Евпраксеюшку за бока бери!.. А кстати, Евпраксеюшка! вот я поросеночком-то похвастался, а хорошенько и сам не знаю, есть ли у нас?
— А вы зачем,
дядя, из Погорелки двух коров увели? —
спросила она.
Впутался Максим, начал горячо утверждать, что русские проповедники умнее татар, а
дядя Марк сразу и погасил огонь его,
спросив...
— Ах, вот как! — ласково вскричала попадья, а поп с
дядей засмеялись, переглянувшись, и
дядя как-то особенно
спросил...