Неточные совпадения
Наш маленький
господин, пробираясь посреди танцующих и немножко небрежно кланяясь на все стороны, стремился к хозяину дома, который стоял на небольшом возвышении под хорами и являл из себя, по своему высокому росту, худощавому стану, огромным рукам, гладко остриженным волосам и грубой,
как бы солдатской физиономии, скорее старого, отставного тамбурмажора [Тамбурмажор — старший барабанщик.], чем представителя жантильомов [Жантильом — от франц. gentllhomme — дворянин.].
— Если бы у
господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так он должен был бы понимать,
какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) — еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ.
— Ну, вашей, моей,
как хотите назовите! — кипятился Марфин. — Но это все еще цветочки!.. Цветочки! Ягодки будут впереди, потому что за пять минут перед сим, при проезде моем мимо палат начальника губернии, я вижу, что monsieur le comte et madame Klavsky [
господин граф и мадам Клавская (франц.).] вдвоем на парных санях подкатили к дверям его превосходительства и юркнули в оные.
Напрасно к нему приезжали сенатор, губернатор, губернский предводитель, написавший сверх того Егору Егорычу письмо, спрашивая, что такое с ним, — на все это Антип Ильич, по приказанию
барина, кротко отвечал, что
господин его болен, не может никого принимать и ни с кем письменно сноситься; но когда пришло к Егору Егорычу письмо от Сверстова, он
как бы ожил и велел себе подать обед, питаясь до этого одним только чаем с просфорой, которую ему, с вынутием за здравие, каждое утро Антип Ильич приносил от обедни.
—
Как, сударь, не узнать, — отвечал тот добрым голосом, и оба они обнялись и поцеловались, но не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку к щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово
барину своему и гостю, ушел.
Вошедшая к ней одна из красивых горничных и хотевшая было подать gnadige Frau умываться, от чего та отказалась, так
как имела привычку всегда сама умываться, доложила затем, что Егор Егорыч уехал из Кузьмищева и оставил
господину доктору записку, которую горничная и вручила gnadige Frau.
— Если графу так угодно понимать и принимать дворян, то я повинуюсь тому, — проговорил он, — но во всяком случае прошу вас передать графу, что я приезжал к нему не с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего письмо, которым он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник
господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях,
как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
— Никак нет-с, — отвечал Антип Ильич, — я приезжал сюда говеть, а они в Кузьмищеве, и я зашел к вам, не будет ли
какого приказания к
барину.
Капитан передернул немного плечами. Ему несколько странно было слышать, что Миропа Дмитриевна, по ее словам, никого молодцеватее какого-то там
господина не встречала, тогда
как она видала и даже теперь видела перед собою Аггея Никитича.
— А
какие эти
господа масоны загадочные люди!.. — не унимался капитан. — Я знаю это по одной истории об них!
— Говорите совершенно откровенно! — поддержал его князь и тут же присовокупил Сергею Степанычу: — Егор Егорыч в письме своем просит меня верить
господину Крапчику,
как бы мы верили ему самому!
— Вашего губернатора я отчасти знаю, потому что сам был губернатором в смежной с ним губернии, и мне всегда казалось странным:
как только я откажу от места какому-нибудь плутоватому
господину, ваш губернатор сейчас же примет его к себе, и наоборот: когда он выгонял от себя чиновника, я часто брал того к себе, и по большей части оказывалось, что чиновник был честный и умный.
—
Господь с вами!.. Куда это вы всех нас посылаете? — возразил ему Михаил Михайлыч. — Я первый не отдам мистического богословия ни за
какие сокровища в мире.
По мере того
как вы будете примечать сии движения и относить их к Христу, в вас действующему, он будет в вас возрастать, и наконец вы достигнете того счастливого мгновения, что в состоянии будете ощущать его с такой живостью, с таким убеждением в действительности его присутствия, что с непостижимою радостью скажете: «так точно, это он,
господь, бог мой!» Тогда следует оставить молитву умную и постепенно привыкать к тому, чтобы находиться в общении с богом помимо всяких образов, всякого размышления, всякого ощутительного движения мысли.
— Заключаю по письму дочери, которая мне пишет что
господина Звездкина отозвали в Петербург, и что он не возвратится более к нам, так
как граф Эдлерс прямо при всех изъявлял радость, что его освободили от этого взяточника.
Егор Егорыч, не спавший после того всю ночь, только к утру почувствовал,
как он много оскорбил Крапчика, и потому пошел было к нему в нумер, чтобы попросить у него извинения; но ему сказали, что
господин Крапчик еще в ночь уехал совсем из Петербурга. Егор Егорыч, возвратясь к себе, сильно задумался.
— Вы мне ничего не сказали, к
какого сорта
господину я еду… — начал он.
— История чисто кадетская, из которой, по-моему, Пилецкий вышел умно и благородно: все эти избалованные барчонки вызвали его в конференц-залу и предложили ему: или удалиться, или видеть,
как они потребуют собственного своего удаления; тогда Пилецкий, вместо того, чтобы наказать их,
как бы это сделал другой, объявил им: «Ну,
господа, оставайтесь лучше вы в лицее, а я уйду,
как непригодный вам», — и в ту же ночь выехал из лицея навсегда!
— Впрочем, бог с ними, со всеми этими
господами, — начал он, — мне еще лично вас нужно повыпытать; скажите мне,
как врачу и другу, успокоились ли вы совершенно по случаю вашей душевной потери в лице Людмилы?
— Ишь ты,
какая молоденькая идет за нашего
барина!
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича совершились с полной торжественностью; впереди шел камердинер его с образом в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя — тремя чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там,
как водится, тянулась погребальная колесница с гробом, за которым непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор, а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах три — четыре немолодые дамы — дальние родственницы Петра Григорьича, — и, наконец, провожали
барина все его дворовые люди, за которыми бежала и любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая.
Не сказав, впрочем, об этом мужу, Катрин проговорила с покорностью: «
Как тебе угодно!», и Василий Иваныч с того же дня стал обедать за одним столом с своими
господами.
— Ваше превосходительство, мы люди бедные, — продолжал кузнец, — а чужим
господам тоже соблазнять не дозволено девушек, коли нет на то согласия от родителей, а я
как же, помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне гривны какой-нибудь за то не выпало.
— Ах,
барин, здесь ужасть
какой народ супротивный, и все что ни есть буяны! — проговорила тихим голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже затрудняюсь,
как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть, тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого
барина лучше мужика; да мужа, впрочем, у нее и не было, — он целые годы жил в Петербурге и не сходил оттуда.
— Нет,
барин… Что ж это?.. Нет, нет! — повторила Аксинья. — Только,
барин, одно смею вам сказать, — вы не рассердитесь на меня, голубчик, — я к Арине ходить боюсь теперь… она тоже женщина лукавая… Пожалуй, еще,
как мы будем там, всякого народу напускает… Куда я тогда денусь с моей бедной головушкой?..
— Ай,
барин,
как это возможно! — воскликнула Аксинья. — У нас дом очень строгий!..
—
Как это возможно не видаться?! — опять воскликнула Аксинья. — А я,
барин, вот что удумала: я буду попервоначалу рожь жать, а опосля горох теребить, и
как вы мне скажете, в
какой день придете в нашу деревню, я уж вас беспременно увижу и прибегу в овины наши, — и вы туда приходите!
Маланья, не получившая от родителя ни копейки из денег, данных ему Ченцовым, и даже прибитая отцом, задумала за все это отомстить Аксинье и
барину, ради чего она набрала целое лукошко красной морошки и отправилась продавать ее в Синьково, и так
как Екатерина Петровна, мелочно-скупая, подобно покойному Петру Григорьичу, в хозяйстве, имела обыкновение сама покупать у приходящих крестьянок ягоды, то Маланья, вероятно, слышавшая об этом, смело и нагло вошла в девичью и потребовала, чтобы к ней вызвали барыню.
Я докладывал и покойному вашему родителю и нынешнему
господину управляющему жаловался, — от всех одни ответы были: «Что ж, говорят, если он оброк и подушные оплачивает,
как же и за что ж его задерживать?..» — «Да помилуйте, говорю, при чем же мы тут, родители его?
По поводу сих перемен дворовые и крестьяне Екатерины Петровны, хотя и не были особенно способны соображать разные тонкости, однако инстинктивно поняли, что вот-де прежде у них был
барин настоящий, Валерьян Николаич Ченцов,
барин души доброй, а теперь, вместо него, полубарин, черт его знает
какой и откедова выходец.
Сначала ругмя-ругали все
господ своих, а тут одна и говорит другой: «Я, говорит, девонька, вчерася-тко видела,
как управляющий крался по коридору в спальню к барыне!» Тьфу, согрешила грешная! — закончила сердито свое токованье старуха и отплюнулась при этом.
В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни
господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове, а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея в голове одну только мысль, что
как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
Собственно на любви к детям и была основана дружба двух этих старых холостяков; весь остальной день они сообща обдумывали,
как оформить затеянное Тулузовым дело, потом сочиняли и переписывали долженствующее быть посланным донесение в Петербург, в котором главным образом ходатайствовалось, чтобы
господин Тулузов был награжден владимирским крестом, с пояснением, что если он не получит столь желаемой им награды, то это может отвратить
как его, так и других лиц от дальнейших пожертвований; но когда правительство явит от себя столь щедрую милость, то приношения на этот предмет потекут к нему со всех концов России.
Тулузов не расспрашивал далее и пошел к Екатерине Петровне в боскетную, где она по большей части пребывала. Здесь я не могу не заметить, что Тулузов в настоящие минуты совершенно не походил на того, например, Тулузова, который являлся, приехав из губернского города после похорон Петра Григорьича, то был почти лакей, а ныне шел
барин; походка его была смела, важна; вид надменен; голову свою он держал высоко,
как бы предвкушая Владимира не в петлице, а на шее.
«Ах, говорит, братец, на тебе записку, ступай ты к частному приставу Адмиралтейской части, — я теперь, говорит, ему дом строю на Васильевском острову, — и попроси ты его от моего имени разыскать твою жену!..»
Господин частный пристав расспросил меня,
как и что, и приказал мне явиться к ним дня через два, а тем временем, говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со мной в трактире и говорит мне: «Я, говорит, Савелий, твою жену встретил, идет нарядная-пренарядная!..
— Почтеннейший
господин Урбанович, — заговорил Аггей Никитич, — вы мне сказали такое радостное известие, что я не знаю,
как вас и благодарить!.. Я тоже, если не смею себя считать другом Егора Егорыча, то прямо говорю, что он мой благодетель!.. И я, по случаю вашей просьбы, вот что-с могу сделать… Только позвольте мне посоветоваться прежде с женой!..
— Да-с, да, — произнес тихо и протяжно доктор, —
как бы я тогда съездил к
господину Ченцову и сблизил бы его с дядей, так, может, этого и не случилось бы!
Почтмейстер и почтосодержатель переглянулись между собой после того и, кажется, одновременно подумали, что
господин губернский почтмейстер, должно быть, был сильно выпивши, что отчасти подтверждалось и тем, что Аггей Никитич был красен в лице,
как вареный рак; но,
как бы ни было, они раскланялись с ним и ушли.
Сколь понимаю я, не по человеческим каким-либо соображениям, а по божьему внушению он так обеспокоился, когда я ему рассказал, что
господин Ченцов разошелся с женой, и твердо убежден, что Егор Егорыч по живому предчувствию уже предугадывал, что из того может проистечь, и пусть то же предчувствие скажет ему и ныне, в силу
какой правды совершилось и самое столь печальное для всех событие.
— Но ты забываешь, — урезонивала его gnadige Frau, — до
какой степени Егор Егорыч встревожился, когда только узнал, что племянник женился на дочери
господина Крапчика.
— Поехать бы я вас просил, — сказал на это Тулузов, — завтра, часов в одиннадцать утра, когда
господин предводитель только еще просыпается и пьет чай; вы с ним предварительно переговорите, передадите ему,
как сами смотрите на мое предложение, а часов в двенадцать и я явлюсь к нему!
Затем хозяин и гости чинно уселись по местам и стали рассуждать о том,
как предстоящее дело устройства дворянского пансиона при гимназии осуществить, и тут сразу же затеялся спор между Иваном Петровичем и губернским предводителем, из коих последний объявил, что капитал, жертвуемый
господином Тулузовым, должен быть внесен в депутатское дворянское собрание и причислен к дворянским суммам.
— А
как имя и отчество
господина Тулузова? — вмешался вдруг в разговор Сверстов.
— Так, одно странное совпадение!.. — отвечал, видимо, не договорив всего, Сверстов. — А не знаете ли вы, из
какого собственно звания
господин Тулузов: попович ли он, дворянин ли, чиновник ли? — добавил он, обращаясь к Аггею Никитичу.
— Да собственного-то виду у него, может быть, и не было!.. Он, может быть, какой-нибудь беглый!.. Там этаких
господ много проходит! — объяснил, в свою очередь, тоже довольно правдоподобно, Сверстов. — Мне главным образом надобно узнать, из
какого именно города значится по паспорту
господин Тулузов… Помнишь, я тогда еще сказал, что я, и не кто другой,
как я, открою убийцу этого мальчика!
Перед тем,
как мне ехать на ревизию, Миропе Дмитриевне угодно было (при этом Аггей Никитич потер у себя под глоткой,
как бы затем, чтобы утишить схвативший его горло спазм)… угодно было, — повторил он, — поручить всем ямщикам, всем почтальонам, чтобы они в каждой почтовой конторе говорили, что это еду я, мое высокоблагородие, начальник их, и чтобы
господа почтмейстеры чувствовали это и понимали, так
как я желаю с них хапнуть!..
— И с этим я согласен, но что ж прикажете делать, когда не убеждаются? — произнес, пожимая плечами, губернский предводитель. — Я вчера в клубе до трех часов спорил, и это,
как потом я узнал, делается по влиянию вот этого
господина! — заключил он, показывая глазами на проходившего невдалеке Марфина.
— А я вдобавок к падению
господина Тулузова покажу вам еще один документик, который я отыскал. — И доктор показал Егору Егорычу гимназическую копию с билета Тулузова. — Помните ли вы, — продолжал он, пока Егор Егорыч читал билет, — что я вам, только что еще тогда приехав в Кузьмищево, рассказывал, что у нас там, в этой дичи, убит был мальчик, которого имя, отчество и фамилию,
как теперь оказывается, носит претендент на должность попечителя детей и юношей!
— Ну, кому же, я вас спрашиваю,
господа, придет в голову,
как не дьяволу, придумать такую штуку? — отнесся опять Феодосий Гаврилыч к прочим своим гостям.