Неточные совпадения
—
Не смею входить в ваши расчеты, — начала она с расстановкою и ударением, — но, с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему,
не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на деле: если вы действительно
не в состоянии будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я буду его содержать, —
не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
— Прощай, мой ангел! — обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать;
не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой),
не смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
Охотником искусным он
не сделался, но зато привык рано вставать и
смело ходить по лесам.
— Для чего, на кой черт? Неужели ты думаешь, что если бы она
смела написать, так
не написала бы? К самому царю бы накатала, чтобы только говорили, что вот к кому она пишет; а то видно с ее письмом
не только что до графа, и до дворника его
не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела я пять тысяч казенной недоимки с нее
не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий, и под суд!
Никто уже
не сомневался в ее положении; между тем сама Аннушка, как ни тяжело ей было, слова
не смела пикнуть о своей дочери — она хорошо знала сердце Еспера Иваныча: по своей стыдливости, он скорее согласился бы умереть, чем признаться в известных отношениях с нею или с какою бы то ни было другою женщиной: по какому-то врожденному и непреодолимому для него самого чувству целомудрия, он как бы хотел уверить целый мир, что он вовсе
не знал утех любви и что это никогда для него и
не существовало.
Княгиня сумела как-то так сделать, что Имплев, и сам
не замечая того, стал каждодневным их гостем.
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного
не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
У Николая Силыча в каждом почти классе было по одному такому, как он называл, толмачу его; они обыкновенно могли говорить с ним, что им было угодно, — признаваться ему прямо, чего они
не знали, разговаривать, есть в классе, уходить без спросу; тогда как козлищи, стоявшие по углам и на коленях, пошевелиться
не смели, чтобы
не стяжать нового и еще более строгого наказания: он очень уж уважал ум и ненавидел глупость и леность, коими, по его выражению, преизбыточествует народ российский.
Еспер Иваныч когда ему полтинник, когда целковый даст; и теперешний раз пришел было; я сюда его
не пустила, выслала ему рубль и велела идти домой; а он заместо того — прямо в кабак… напился там, идет домой, во все горло дерет песни; только как подошел к нашему дому, и говорит сам себе: «Кубанцев, цыц,
не смей петь: тут твой благодетель живет и хворает!..» Потом еще пуще того заорал песни и опять закричал на себя: «Цыц, Кубанцев,
не смей благодетеля обеспокоить!..» Усмирильщик какой — самого себя!
В саду Фатеева и Мари, взявшись под руку, принялись ходить по высокой траве, вовсе
не замечая, что платья их беспрестанно зацепляются за высокий чертополох и украшаются репейниковыми шишками.
«Она даже и
не замечает меня!» — думал он и невольно прислушивался хоть и к тихим, но долетавшим до него словам обеих дам.
Бедный Еспер Иваныч и того уж
не мог сообразить; приезжай к нему Мари, когда он еще был здоров, он
поместил бы ее как птичку райскую, а теперь Анна Гавриловна, когда уже сама сделает что-нибудь, тогда привезет его в креслах показать ему.
Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно
не понимал того, что читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, — и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и
не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя было сильно уязвлено.
Мари ничего на это
не сказала и только улыбнулась, но Павел, к удовольствию своему,
заметил, что взгляд ее выражал одобрение. «Черт знает, как она умна!» — восхищался он ею мысленно.
—
Не смела, Анна Гавриловна: я думала, что век уж здесь стану жить.
— Я постараюсь быть им, и отец мне никогда
не откажет в том, — произнес Павел, почти нехотя засовывая деньги в карман. Посидев еще немного у дяди и едва
заметив, что тот утомился, он сейчас же встал.
Одна только совершенно юношеская неопытность моего героя заставляла его восхищаться голубоокою кузиною и почти совершенно
не замечать стройную, как пальма, m-me Фатееву.
Александра Григорьевна пожала только плечами. Разговаривать далее с мальчиком она считала неприличным и неприятным для себя, но полковник, разумеется, ничего этого
не замечал.
Это было несколько обидно для его самолюбия; но, к счастью, кадет оказался презабавным малым: он очень ловко (так что никто и
не заметил) стащил с вазы апельсин, вырезал на нем глаза, вытянул из кожи нос, разрезал рот и стал апельсин слегка подавливать; тот при этом точь-в-точь представил лицо человека, которого тошнит.
— Ну-с, прощайте! — сказал Дрозденко, вставая и целуясь с ним. Он
заметил, кажется, что Павел далеко
не симпатизировал его мыслям, потому что сейчас же переменил с ним тон. — Кланяйтесь вашему Кремлю, — заключил он, — и помните, что каждый камушек его поспел и положен по милости татарской, а украинцы так только бились с ними и проливали кровь свою…
Она, в свою очередь, кажется,
заметила не совсем благоприятное впечатление, произведенное избранником сердца ее на Павла, и ей, как видно, хотелось по этому поводу переговорить с ним, потому что она, явно без всякой особенной надобности, услала Постена.
Огурцов, в тех же опорках и только надев мятую-измятую поддевку, побежал и очень скоро, хоть
не совсем исправно, принес все, что ему было приказано: хлеб он залил расплескавшейся ухой, огурец дорогой уронил, потом поднял его и с, песком опять положил на тарелку. Макар Григорьев
заметил это и стал его бранить.
— Я
не замечала, чтобы ты так был религиозен…
— Вы многого
не замечали или, лучше сказать,
не хотели
замечать, — проговорил Павел.
Такое сопоставление его дарований с брюками показалось Вихрову несколько обидным, но он, впрочем, постарался придать такое выражение своему лицу, из которого ничего
не было бы видно, так, как будто бы он прослушал совершеннейшую чепуху и бессмыслицу. Салов, кажется,
заметил это, потому что сейчас же поспешил как бы приласкаться к Павлу.
— Здесь и
не делают этого, да вы немного ими, кажется, интересуетесь, —
заметил ему с улыбкой Неведомов.
Вихров почти и
не заметил, как он очутился на третьем курсе.
В оставленном им обществе, между тем, инженер тоже хотел было представить и передразнить Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — известный актер-трагик.] и Толченова [Толченов Павел Иванович (1787—1862) — артист московской и петербургской трупп на ролях резонеров.], но сделал это так неискусно, так нехудожественно, что даже сам
заметил это и,
не докончив монолога, на словах уже старался пояснить то, что он хотел передать.
— За неволю вам люди будут худо делать, если вы их, когда они даже
не виноваты, так браните, —
заметил ему Павел.
Павел, к удивлению своему,
не чувствовал никакого особенного удовольствия от верховой езды: напротив, ему было и скучно, и неловко. Мостик, столь пугавший его некогда своею дырой, он проехал,
не заметив даже; а шумевшая и пенившаяся речонка, на этот раз, пересохла и была почти без воды.
— Он, вероятно, теперь
не пьет, —
заметил Павел, желая хоть немного смягчить эти грубые слова ее.
— Тот его — кочергой сейчас, как
заметит, что от рыла-то у него пахнет. Где тут об него руки-то марать; проберешь ли его кулаком! Ну, а кочерги побаивается,
не любит ее!
— Да что такое этот ваш юмор — скажите вы мне, бога ради! — снова закричал он. — Но фраз мне
не смейте говорить! Скажите прямо, что вы этим называете?
— Ну, вот видишь! — подхватил как бы даже с удовольствием полковник. — Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во многом
не уступал: нет,
мол, ваше превосходительство,
не врите!
Чтобы больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется, стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется,
не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою
не надобно; это даже
заметил и полковник.
— Но куда же вы? Отчего же вы
не ночуете? —
заметил было ей и полковник.
— И поверьте мне, — продолжала Фатеева, как бы
не слушая его, — я несчастная, но
не потерянная женщина. Тогда вы
не хотели
замечать меня…
— Да я и вас
не замечал особенно в этом!
— Нет, кузина, я решительно
не в состоянии этого слышать! — воскликнул он. — Дядя, вероятно,
не заметит, что я уйду. До свиданья! — проговорил он, протягивая ей руку.
В такого рода размышлениях Павел, сам того
не замечая, дошел с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел к своему номеру, но когда отворил дверь, то поражен был: у него перед письменным столом сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и обернулась.
Его самого интересовало посмотреть, что с Неведомовым происходит. Он застал того в самом деле
не спящим, но сидящим на своем диване и читающим книгу. Вихров, занятый последнее время все своей Клеопатрой Петровной, недели с две
не видал приятеля и теперь
заметил, что тот ужасно переменился: похудел и побледнел.
Ему хотелось и приятно было погордиться ею перед приятелями: существенного недостатка ее, состоящего в малом образовании, они, вероятно,
не заметят, а наружности она была прекрасной; точно так же и перед ней он хотел похвастаться приятелями или, по крайней мере, умом их.
При этом все невольно потупились, кроме, впрочем, Плавина, лицо которого ничего
не выражало, как будто бы это нисколько и
не касалось его. Впоследствии оказалось, что он даже и
не заметил, какие штуки против него устраивались: он очень уж в это время занят был мыслью о предстоящей поездке на бал к генерал-губернатору и тем, чтоб
не измять и
не испачкать свой костюм как-нибудь.
Анна Ивановна в это время, подняв свою голову, похаживала вдали и как будто бы даже
не замечала Неведомова.
— Так,
не посылал: что из-за вздору ссориться!.. Написал только ему, что вы очень поиспужались и писать ему
не смеете.
— Да ничего
не делать, веста, как и при папеньке было!.. Что еще тут делать? — перебил Макар Григорьев почти строго Павла, а сам в это время подмигивал ему так, чтобы Кирьян
не заметил этого.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только
заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и
не нужно было. Эйсмонд, как все
замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Здесь я в первый раз увидела тебя: полюбить тебя я
не смела, ты любил другую мою приятельницу, но ты мне показался каким-то чудным существом, которому предназначено хоть несколько минут дать мне счастья…
— Да к лакеям даже и к повару, так что те
не смеют мне взглянуть в лицо, — говорила Анна Ивановна, делая в это время преграциозные па.