Неточные совпадения
Вихров не был ни флегматиком, способным всю жизнь пролежать на диване, ни сангвиником, готовым до самой смерти танцевать; он был чистый холерик: ему нужно было или делать какое-нибудь дело, или переживать какое-нибудь
чувство.
— Кататься на рысаках и любить это, — продолжал
Вихров, еще более разгорячаясь, — такое простое и свойственное всем
чувство, но циничничать и клеветать на себя есть что-то изломанное, какой-то неправильный выход затаенного самолюбия.
Вихров при этом постарался придать своему лицу печальное выражение, как будто бы ему в самом деле было очень жаль, что г-жа Захаревская умерла. Гость просидел еще с час, и при прощаньи с
чувством пожал руку у Вихрова и снова повторил просьбу посетить собрание.
В необразованном, пошловатом провинциальном мирке они были почти единственными представителями и отголосками того маленького ручейка мысли повозвышеннее,
чувств поблагороднее и стремлений попоэтичнее, который в то время так скромно и почти таинственно бежал посреди грубой и, как справедливо выражался
Вихров, солдатским сукном исполненной русской жизни.
— В поэзии прежде всего должна быть высочайшая правда и
чувств и образов! — сказал ему
Вихров.
Вихров ехал к Абрееву с весьма тяжелым и неприятным
чувством. «Как-то примет меня этот барчонок?» — думал он.
Вихров — тоже сначала принявшийся смотреть, как могила все более и более углублялась — при первом ударе заступа у одного из мужиков во что-то твердое, по невольному
чувству отвращения, отвернулся и более уж не смотрел, а слышал только, как корявый мужик, усерднее всех работавший и спустившийся в самую даже могилу, кричал оттуда...
Тысячи мрачных мыслей наполнили голову Юлии после разговора ее с братом. Она именно после того и сделалась больна. Теперь же
Вихров говорил как-то неопределенно. Что ей было делать? И безумная девушка решилась сама открыться в
чувствах своих к нему, а там — пусть будет, что будет!
— Секрет? — повторил как бы флегматически
Вихров и внутренно уже испугавшись. Впрочем, подумав, он решился с Юлией быть совершенно откровенным, если она и скажет ему что-нибудь о своих
чувствах.
Пока она думала и надеялась, что
Вихров ответит ей на ее
чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую, то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только маленькая боль и тоска в сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
Вихров на первых порах и сообразить хорошенько не мог, что это такое с ним делается; с каким-то отупевшим
чувством и без особенного даже беспокойства он взял и прочел копию с доноса на него. Там писалось...
— Нет, умрет! — прикрикнул на нее с своей стороны
Вихров. — А ты не смей так говорить! Ты оскорбляешь во мне самое святое, самое скорбное
чувство, — пошла!
Те, оставшись вдвоем, заметно конфузились один другого: письмами они уже сказали о взаимных
чувствах, но как было начать об этом разговор на словах?
Вихров, очень еще слабый и больной, только с любовью и нежностью смотрел на Мари, а та сидела перед ним, потупя глаза в землю, — и видно было, что если бы она всю жизнь просидела тут, то сама первая никогда бы не начала говорить о том. Катишь, решившая в своих мыслях, что довольно уже долгое время медлила, ввела, наконец, ребенка.
— Но неужели же, Мари, душить в себе всякое
чувство — лучше? — шептал
Вихров.
Сколько раз и с каким тяжелым
чувством подъезжал
Вихров к этому крыльцу, да и он ли один; я думаю, все чиновники и все обыватели то же самое чувствовали! Ему ужасно захотелось поскорей увидать, как себя Абреев держал на этом посту.
Мари и
Вихров оба вспыхнули, и герой мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже понял возможность
чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!
— Всецело?.. Нет, Мари! — воскликнул
Вихров, и потом, заметно сделав над собой большое усилие, он начал негромко: — Я без самого тяжелого, самого уязвляющего, оскорбляющего меня
чувства, не могу себе вообразить минуты, когда вы принадлежите кому-нибудь другому, кроме меня!
Неточные совпадения
Не правда ли, не те ли самые
чувства мгновенно обхватят вас в
вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит?
Иногда, притаившись за дверью, я с тяжелым
чувством зависти и ревности слушал возню, которая поднималась в девичьей, и мне приходило в голову: каково бы было мое положение, ежели бы я пришел на верх и, так же как Володя, захотел бы поцеловать Машу? что бы я сказал с своим широким носом и торчавшими
вихрами, когда бы она спросила у меня, чего мне нужно?
Это было странное, лихорадочное время, хаос какой-то, в котором самые противоположные
чувства, мысли, подозренья, надежды, радости и страданья кружились
вихрем; я страшился заглянуть в себя, если только шестнадцатилетний мальчик может в себя заглянуть, страшился отдать себе отчет в чем бы то ни было; я просто спешил прожить день до вечера; зато ночью я спал… детское легкомыслие мне помогало.
Знакомо ли вам это
чувство: когда на аэро мчишься ввысь по синей спирали, окно открыто, в лицо свистит
вихрь — земли нет, о земле забываешь, земля так же далеко от нас, как Сатурн, Юпитер, Венера? Так я живу теперь, в лицо —
вихрь, и я забыл о земле, я забыл о милой, розовой О. Но все же земля существует, раньше или позже — надо спланировать на нее, и я только закрываю глаза перед тем днем, где на моей Сексуальной Табели стоит ее имя — имя О-90…
Это был какой-то кипящий
вихрь человеческих и звериных фигур, ландшафтов, предметов самых удивительных форм и цветов, слов и фраз, значение которых воспринималось всеми
чувствами…