Воспоминания из неволи

Tem Noor (2024)

Жизнь главного героя, выходца из Казахстана, переворачивается, когда его арестовывают в Сан-Франциско по ордеру Интерпола за махинации, причинившие многомиллионный ущерб. Он оказывается в иммиграционной тюрьме США, а затем его отправляют на родину, где его ждёт жестокая реальность: изоляторы и исправительная колония. Герой сталкивается с криминальными группировками, унижениями и суровыми порядками, но сохраняет свои принципы и внутреннюю стойкость. Это история о человеке, который, несмотря на испытания, сумел сохранить своё достоинство и остаться верным себе в условиях, где каждый день — борьба за выживание.

Глава 28

Утро в тюрьме всегда наступало тяжело. Тишина ночи, когда, казалось, хотя бы в сновидениях можно было забыться и ощутить некое подобие свободы, нарушалась резким звонком. Этот звон будил всех и каждого. Он был всегда одинаков — протяжный, раздражающий, как сама система. Брань надзирателей дополняла эту какофонию: «Подъём, подъём!» — кричали они, сопровождая свои слова ударами резиновых дубинок по железным дверям. Звук дубинок в пустом коридоре отдавался в ушах оглушительно, в этом металлическом грохоте не было ни тени жалости.

Сквозь полусон мы поднимались, вставали на ноги, протирали помятые лица, умывались. Каждое движение давалось с трудом, но лежать днём не разрешалось, и это правило доводилось до автоматизма. Всё вокруг казалось созданным, чтобы лишить человека всякого намёка на комфорт или покой — жесткие койки, сырой воздух, тусклый свет.

После утреннего подъёма наступала кратковременная пауза, тишина, которая готовила нас к новому дню. В этот момент было время для короткого, обрывочного диалога с самим собой, пока не раздавался очередной звук — лязг катящейся тележки с едой. Скрип её колёс заполнял коридор. «Каша-овсянка, хлеб, масло, чай», — раздавался голос надзирателя. Сама пища не вызывала ничего, кроме тоски.

Тележка остановилась у нашей камеры. Надзиратель снова заглянул внутрь, на этот раз грозно: «Эй, кто это там спит? Фамилии ваши!» — его голос звучал властно, хотя в нем не было настоящего интереса к нам, арестантам. С помятыми лицами, мои сокамерники нехотя встали, чтобы получить свои порции овсяной каши — липкой, почти безвкусной массы.

— Ашимбаев, Никольченко, на суд готовьтесь, — слышим мы из-за двери. Надзиратель быстро раздал миски с едой, закрыл дверь с металлическим лязгом, и звук удаляющейся тележки растворился в коридоре, снова погружая нас в тягучую тишину тюремного утра.

Я медленно ел эту странную смесь в тишине, нарушаемой лишь храпом сокамерников, которые снова улеглись на койки, несмотря на запрет. Еда была настолько унылой, что даже голод не заставлял её ценить. Разваренная овсянка, едва тёплый чай и хлеб с плесенью — всего хватало лишь для того, чтобы не умереть с голоду, но не более того. Это была скорее ритуальная потребность, чем что-то, вызывающее чувство насыщения или удовольствия.

Обед был другим. Звук скрипящей тележки, грохот кастрюль заставляли арестантов вздрагивать и поспешно вставать с коек. Никто не хотел пропускать скудную миску горячего супа. После еды, большинство снова засыпало или погружалось в игру в нарды, коротая время между сигаретами. Казалось, жизнь сводилась к постоянным перекусам, играм и дремоте. Но день за днём эта рутина превращалась в мучительное испытание, где отсутствие свободы и избыток времени сковывали разум.

Для многих здесь, это изобилие времени вело к агрессии. Замкнутый в четырёх стенах мир легко порождал злость, зависть и внутренний хаос. Люди погружались в своё отчаяние, застревая в бесконечном круге пустоты, которая съедала их изнутри. Я же, чтобы не сойти с ума, искал спасение в книгах. Чтение стало моим окном в другой мир, мир, где всё было возможно — приключения, знания, мудрость. Это был мой способ покинуть стены камеры, если не физически, то хотя бы мысленно.

Когда чтение уже не успокаивало, я обращался к спорту. Физические усилия давали мне ощущение контроля, помогали вырваться из тупика, который тюрьма пыталась навязать. Я подтягивался на дверной перекладине, отжимался, делал любые упражнения, лишь бы чувствовать, что хотя бы над своим телом я ещё властвую. Спорт и книги стали для меня спасительными нитями, держащими меня на плаву в море серой рутины изолятора.