Воспоминания из неволи

Tem Noor (2024)

Жизнь главного героя, выходца из Казахстана, переворачивается, когда его арестовывают в Сан-Франциско по ордеру Интерпола за махинации, причинившие многомиллионный ущерб. Он оказывается в иммиграционной тюрьме США, а затем его отправляют на родину, где его ждёт жестокая реальность: изоляторы и исправительная колония. Герой сталкивается с криминальными группировками, унижениями и суровыми порядками, но сохраняет свои принципы и внутреннюю стойкость. Это история о человеке, который, несмотря на испытания, сумел сохранить своё достоинство и остаться верным себе в условиях, где каждый день — борьба за выживание.

Глава 11

В американской окружной тюрьме Тави умудрялся менять сильнодействующие антидепрессанты на деньги и кофе. Каждый вечер, после ужина, тюремный санитар раздавал таблетки, которые были прописаны заключённым врачами. Каждый из арестантов должен был принять лекарства, запить их водой и показать охране, что всё проглочено. Среди этих «больных» был и Тави. Когда я его спрашивал, для чего он принимает таблетки и что ему прописали, он лишь хитро улыбался, не раскрывая своих тайн.

История раскрылась только накануне его депортации. Оказалось, что ему назначили сильные антидепрессанты после того, как он, прибыв в тюрьму, откровенно поделился своим подавленным состоянием с тюремным врачом во время обязательного осмотра. Тави прописали серию консультаций и эти самые таблетки. Но вместо улучшения, лекарства, как он говорил, сделали только хуже: его всё время тянуло в сон. Несмотря на побочные эффекты, он не спешил отказываться от приёма. Вскоре Тави заметил, что на такие таблетки был немалый спрос среди других заключённых, и решил обменивать их на кофе или деньги. Каждый раз, когда подходило время для приёма, он умудрялся прятать таблетки под языком, а позже совершал обмен.

«Но будь осторожен, если захочешь провернуть такое же дельце!» — с заговорщицкой улыбкой предупредил он меня. «Если запишешься на приём к врачу, говори, что у тебя просто нет настроения, что ты подавлен, в депрессии. Главное — не переигрывай! И ни в коем случае не упоминай слово"суицид". Иначе отправят тебя в изолятор, наденут смирительную рубашку и будут кормить через трубочку, как они сделали с Хесусом!» — засмеялся Тави, бросив взгляд в сторону усатого мексиканца с бакенбардами, сидящего за соседним столом. «Эй, Хесус, как тебе понравилось в прошлый раз, когда они над тобой поиздевались?» — добавил он, с хохотом обращаясь к тому, кто уже, похоже, стал местной легендой в блоке.

Хесус только недовольно поморщился, не поддержав шутку.

— Puta madre! Я тебя когда-нибудь заколю, эстонский ублюдок! Это всё из-за тебя! — не отвлекаясь от телевизора, огрызнулся грузный мексиканец. Его голос прозвучал так злобно, что даже телевизор не смог заглушить ярость в его словах. Он продолжал бурчать себе под нос, проклиная эстонца, но Тави, как всегда, отреагировал с иронией.

«Этот идиот просто не умеет следовать простым инструкциям! Как они вообще выживают в таком мире?» — язвительно смеялся Тави, размахивая руками, словно иллюстрируя абсурдность происходящего. «Хесусу надо было просто держать язык за зубами, когда у него спросили про его состояние. А он ляпнул про суицидальные мысли, вот и оказался в смирительной рубашке на две недели» — продолжал смеяться Тави, подливая масла в огонь. Он всегда находил повод для шуток в подобных ситуациях.

Эти моменты веселья и сарказма между нами были своего рода отдушиной. В тюремных условиях даже такие незначительные вещи, как обсуждение таблеток и нелепых ошибок Хесуса, превращались в остроумные эпизоды, разрушающие однообразие дней. Для Тави это был способ сбежать от давления реальности — он всегда умел направить разговор в сторону шутки или легкой иронии. Но за этой бравадой пряталась и его собственная борьба с системой, с внутренними страхами и неуверенностью в будущем.

Когда Тави был депортирован в Эстонию, это оставило в нашей компании пустоту. Его отсутствие заставляло меня чаще задумываться о будущем. Вместе с Антоном мы всё больше уходили в серьёзные обсуждения — о судах, иммиграционной политике, о том, что нас ждёт впереди.

Антон был в таком же раздумье, как и я. Его уверенность постепенно начала таять после отправки Тави. Мы вместе пересматривали документы, строили стратегии, но он всё чаще погружался в собственные сомнения — вернуться ли в Россию и попробовать урегулировать всё там или всё же продолжить борьбу в суде. Иногда я замечал, как его взгляд становился отсутствующим, словно он искал ответ где-то глубоко внутри себя.

С уходом Тави нам не хватало не только его шуток, но и той энергии, которую он привносил в наши посиделки. Наши разговоры теперь стали более тягучими, тревожными. Но, несмотря на это, у нас осталось одно общее — это наше прошлое. Иногда, в моменты сильного уныния, мы с Антоном вспоминали наши детские годы в постсоветских странах. Именно в эти минуты наше дружеское общение снова оживало, пусть и ненадолго.