Русская философия

Ру́сская филосо́фия — собирательное название философского наследия русских мыслителей.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Развивая мысль Вышеславцева, можно сказать, что в русской философии наличествует устойчивый интерес к проблематике свободы, обнаруживающий специфический русский ««подход» к мировой философской проблеме свободы, равно как и русский способ ее «переживания и обсуждения». Как пишет Вышеславцев, «разные нации замечают и ценят различные мысли и чувства в том богатстве содержания, которое дается каждым великим философом. В этом смысле существует русский Платон, русский Плотин, русский Декарт, русский Паскаль и, конечно, русский Кант. Национализм в философии невозможен, как и в науке; но возможен преимущественный интерес к различным мировым проблемам и различным традициям мысли у различных наций» [118, с. 154]. Замечание Вышеславцева кажется справедливым. Если задаться целями сравнительно-исторического исследования, сопоставив философскую тематизацию свободы в трудах великих западных мыслителей – Августина Блаженного, Джордано Бруно, Лютера, Паскаля, Локка, Гоббса, Канта, Гегеля, и в текстах русских философов – Радищева, Чаадаева, Хомякова, И. Аксакова, И. Киреевского, Соловьева, Чичерина, Бердяева, Булгакова, Струве, Франка, то мы увидим, что интерес к этой теме в отечественной традиции не менее выражен. Он остается, говоря словами Вышеславцева, преимущественным. Отличие западноевропейского и русского типа философствования о свободе будет заключаться в дискурсивных практиках обсуждения данной темы. Это связано, в первую очередь, с доминированием религиозного и художественного опыта в развитии русской культуры, где религия и искусство выступают и важнейшими формами ее самопознания, беря на себя функцию философской рефлексии над основаниями социального и исторического бытия.

Ольга Жукова, Избранные работы по философии культуры, 2014

Эмигрантский период деятельности Лосского отмечен необычайной продуктивностью. Он тщательно разрабатывает и совершенствует все аспекты своей философской системы, стремится придать ей концептуальную полноту, целостность и завершенность. Выходят в свет его книги, посвященные основам этики, аксиологии, теодицее, истории мировой и русской философии. Подводя предварительные итоги философской работы русских мыслителей к середине XX века, В.В. Зеньковский отмечал: “Лосский справедливо признается главой современных русских философов, имя его широко известно всюду, где интересуются философией. Вместе с тем, он едва ли не единственный русский философ, построивший систему философии в самом точном смысле слова, – только по вопросам эстетики он пока (насколько нам известно) не высказался в систематической форме, да по вопросам философии религии он коснулся в разных своих произведениях лишь некоторых – преимущественно частных вопросов”[1].

Н. О. Лосский, Мир как осуществление красоты. Основы эстетики

Но наибольший вклад русская философия внесла в развитие философии истории. С момента пробуждения в России философского миросозерцания его развитие идет под знаком напряженного интереса к философско-исторической проблематике – вопросам о смысле, начале и конце истории, о всеобщих началах человеческой культуры, об исторической миссии сначала Святой Руси, позже – Великой России. В этом смысле, как отмечал Василий Васильевич Зеньковский (1881–1962), вся русская философская мысль «сплошь историософична». Солидаризируясь с оценкой Зеньковского, С.Л. Франк писал, что философия истории – одна из главных тем русской философии, все самое значительное и оригинальное, созданное русскими мыслителями, относится к этой области. Каковы же причины глубинной историософичности русской мысли, сущности духовных и практических оснований обращения к теме истории? Одним из возможных ответов является идея, согласно которой история России – сложная, трагичная, а иногда и прямо катастрофическая настоятельно требовала раскрытия ее смысла, понимания «замысла Творца о России».

Ч. С. Кирвель, Социальная философия, 2013

Радикально-революционные взгляды Пестеля, равно как и умеренно-радикальные воззрения Муравьева, в преображенном виде вошли в существо воззрений крупного русского мыслителя этого периода, признанного родоначальника «западнического» направления в русской философии Петра Яковлевича Чаадаева (1794–1856). Именно он первым из отечественных философов начал систематическую разработку темы русского мировоззрения, места и роли России в мировой истории, соотношения пути развития России и Запада. «Первенство» Чаадаева в русской культуре и духовности необходимо отметить и еще в одном отношении, на которое указывает известный современный исследователь В.К. Кантор: «…Чаадаев состоялся до славянофилов, и его философия истории – по времени – есть первая попытка историософской системы. А право первого слова много значит, оно определяет всю дальнейшую судьбу с этим словом соприкоснувшихся. Не случайно, видимо, и сам мыслитель так много раздумывал и писал о важности “первотолчка” в мировой истории и истории отдельных народов»[77].

С. А. Никольский, Русское мировоззрение. Смыслы и ценности российской жизни в отечественной литературе и философии ХVIII – середины XIX столетия

«Философия – это наука, она стремится к установлению строго доказуемых истин не для избранных народов и наций, а для всех людей» (2,с.468). Н. О. Лосский пишет в книге «История русской философии», что «на философии лежит печать характера и интересов тех различных народов, которые занимались ею. Поэтому можно говорить о национальных особенностях немецкой, французской, английской, американской и русской философии»(2,с.469). Глобализационные процессы в мире ставят вопрос о выработке не узко национальной философии, а о выработке глобального мировоззрения. Новая философия должна вобрать в себя все общечеловеческие научные и духовные достижения и основываться на сознании мирового единства людей. Различие философий разных направлений зависит от специфического выбора предметов исследования, большей или меньшей способности к философским размышлениям, большего или меньшего доверия к различным видам опыта, как, например, чувственному, религиозному или научному, логически обоснованному. Западное направление мысли устремлено на рациональное научное мировосприятие, восточное на чувственное религиозное. Особое место занимает русская философия. Русская философия одновременно развивалась в двух направлениях – религиозном и рациональном. Трудно переоценить вклад русских философов в том или ином направлении.

Наталья Рассадина, Культурно-историческая концепция непротиворечия научных и религиозных истин, 2013

Весьма неоднозначны и спорны точки зрения на развитие российской аксиологической мысли. С одной стороны, уже утвердилось представление о том, что русская философия не знала теории ценностей. С другой стороны, существует немало утверждений о том, что в силу своего исторического, социокультурного и национального своеобразия русская общественная мысль была насквозь аксиологичной. И в первом, и во втором случае есть свои аргументы и контраргументы. Так, М. С. Каган – авторитетный исследователь в области теории ценностей – считает, что «русская философия осознала себя в качестве самостоятельной и не зависимой от теологии области знания» только с начала XVIII века. «До того времени русская мысль… находилась под сильным влиянием богословия (опиравшегося на византийскую традицию), которое… не знает теории ценности, поскольку признает только одну подлинную ценность». М. С. Каган делает вывод о том, что даже «непримиримые идеологические противники оказывались едиными в том, что свои ценности провозглашали истинами, и не нуждались поэтому в какой-то особой “теории ценности” – ее не было ни у В. Соловьева, Н. Бердяева, С. Франка, ни у Г. Плеханова и В. Ленина»[37]. Это утверждение оспаривают некоторые российские ученые настоящего времени. П. И. Смирнов из Петербурга считает, что в работах С. Франка, Н. Бердяева, Н. Лосского, П. Сорокина (русско-американского социолога и культуролога) уже исследовалась сущность ценностей[38].

В. А. Сапрыкин, Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей, 2014

Показательна в этом смысле опубликованная в 1926 г. на французском языке статья «Русская философия первой четверти XX века», где Гурвич не скрывает своих симпатий к идеал-реалистическим концепциям соотечественников – идет ли речь о попытке Н. О. Лосского связать идеальный и эмпирический аспекты[220], либо о попытке С. Л. Франка найти онтологическую основу для идеальных элементов бытия[221]. Вывод Гурвича заключается в «констатации бесспорного факта наличия в русской философии ясно выраженной общей тенденции к метафизике, онтологической теории знания и морали, к истинной философской системе»[222]. Среди мыслителей эмиграции Гурвич выделяет группу ученых, опирающихся на идеи Фихте и видящих в его системе «замечательный синтез иррационализма и диалектики»[223]. К этой группе, помимо себя самого, он причисляет Ф. Степуна и Б. Яковенко[224]. Интересно отметить, что, пользуясь новыми знакомствами с французскими интеллектуалами, Гурвич пытается наладить взаимоотношения между русскими и французскими мыслителями[225], что, как представляется, было одной из его первоочередных задач (тем более, если вспомнить о целях вступления мыслителя в русскую масонскую ложу «Северная Звезда»).

М. В. Антонов, Право и общество в концепции Георгия Давидовича Гурвича, 2013

В теоретических спорах Н. О. Лосский всегда критиковал односторонние философские учения. На этом основании он считал несостоятельным материалистический монизм В. И. Ленина, изложенный в работе «Материализм и эмпириокритицизм». Критику этого учения Н. О. Лосский дал, уже находясь в эмиграции, в работе «Диалектический материализм в СССР». Эта критика обусловлена не классовой враждебностью, а теоретическими разногласиями с В. И. Лениным в области гносеологии. В этой же книге Н. О. Лосский выступил с критикой советского строя, который он не принимал по идейным и моральным мотивам. Сегодня мы видим, что его критика, в основном, была справедливой. Уважение же к русской культурной традиции он сохранил навсегда, уделяя большое внимание пропаганде ее истории, а также русской философии как особому направлению в развитии мировой философской мысли. Ее своеобразие Лосский показывает в своей фундаментальной книге «История русской философии», которая вышла в Нью-Йорке в 1951 году на английском языке и быстро стала известной мировой общественности. Неслучайно за нее он был удостоен звания почетного члена Международного общества Марка Твена.

Е. П. Борзова, Николай Онуфриевич Лосский: философские искания, 2008

Многие исследователи русской философии считают, что славянофилы были основоположниками самостоятельного национального философского мышления в России[57]. Большая часть философского наследия славянофилов касается сравнительного анализа культур Запада и России, поиска их оснований. Таким образом, мы можем говорить не только о зарождении самостоятельной философской мысли в творчестве славянофилов, но и о формировании первой в России концепции философии культуры. Дело в том, что славянофилы в рамках историософии не только использовали достижения западной философии по части осмысления феномена культуры в целом, но и предвосхитили некоторые достижения мыслителей XX в. в этой области. Следует оговориться, что славянофилы не применяли слово «культура», предпочитая «просвещение» – то ли им не нравилось латинское происхождение этого слова, то ли в «просвещении» они видели столь важный внутренний духовный свет.

А. В. Гвоздев, Геополитические аспекты философии культуры славянофилов. Монография, 2019

Автор нескольких книг, посвящённых русской идее, В. И. Гидиринский, наиболее полно осветил современное состояние данной проблемы. При оценке исторического пути и содержания русской идеи он опирается на наследие русской философской мысли, в особенности на труды философов Русского зарубежья – Н. А. Бердяева, Н. О. Лосского, Л. П. Карсавина, И. А. Ильина. В работе «Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен» автор даёт развёрнутый анализ национальной идеи в контексте философии истории и особое внимание уделяет феномену русской идеи, её исторической уникальности и содержательной структуре, как неотъемлемой части Российской национальной идеи, подчёркивая её общероссийскую направленность и несводимость только к русскому народу. Тезисное изложение его позиции по данному вопросу можно найти в статье «Идея любящего сердца. Русская идея как проблема». В. И. Гидиринский пишет: «Русская философия – это наше отечественное культурологическое наследие, несмотря на смену эпох и социально-политических систем, не стареет и тем более не уходит в небытие. Более того, при разработке общероссийской национально-государственной идеи (а это неизбежно произойдет, ибо без национальной идеи, обладающей мощной консолидирующей функцией, народы Российской Федерации жить долго не смогут) представленные выше слагаемые русской идеи могут стать (и мы убеждены – станут) ее ядром»[31].

Р. М. Рупова, Свет России грядущей. Человек и общество в «русской идее» Ивана Ильина, 2015

Русские мыслители искали в Истории не абсолютную идею, а «духовный смысл». Согласно Хомякову, история человечества может быть рассмотрена не из «самосущего понятия» гегелевской философии, а из «одного великого начала» – народной веры, целостного «живознания». Отсутствие стремления к «дурной отвлеченности» обуславливает любопытную черту русской философии: отсутствие систем.

С. А. Емельянов, Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом, 2009

Разработка аксиологической проблематики в отечественной философии в огромной мере опиралась на все предшествовавшее развитие философской мысли и была связана с особенностями мировосприятия, мироощущения и миропонимания русского человека, складывавшихся на протяжении столетий[7]. Именно в этой связи теоретико-ценностные концепции, возникшие в России в конце XIX – начале XX века, обладали чаще всего национальным своеобразием и отнюдь не были простым повтором идей западноевропейской мысли. Более того, опора на истоки ценностного миропонимания русского человека позволила на рубеже веков в ряде случаев предвосхитить идеи, возникшие в рамках западноевропейской философии и культурологии лишь значительно позднее. Поэтому анализ особенностей собственно аксиологического этапа развития русской философии необходимо предварить хотя бы кратким обращением к его истокам.

В. Г. Лукьянов, Русская религиозная аксиология, 2015

В очерке обращается внимание на актуализацию того верного и оригинального, что было сказано в русской философии, о природе органической целостности, в том числе о соборности и её сакральности. В нынешнее время светское понимание сакрального становится одной из важнейших характеристик такого вида целостностей. Присутствие сакральных ценностей в современном обществе ведет к появлению так называемой социальной сакральности, которая есть основа нерушимого единства общества, его консолидации и солидарности. Такой итоговый вывод делается в 8 очерке «Новые измерения глобализма и проблема консолидации российского общества».

В. Н. Шевченко, Современные проблемы Российского государства. Философские очерки, 2015

Несколько в стороне от западной мысли осуществлялись философско-антропологические поиски русской мысли. В русской религиозной философии критикуется позиция сознания, приписывающая человеку центральное место в бытии, т. е. в конечном счете ставящая человека на место Бога – человекобожие (Соловьев, Франк, Булгаков и др.). В то же время думы о человеке в русской философии последней трети XIX – первых десятилетий XX в. перекликаются по экзистенциальной проблематике с западной философской мыслью, с философией экзистенции. Предвосхищая Ж.-П. Сартра, Н.А. Бердяев и Л.И. Шестов утверждают первичность свободы по отношению к бытию.

Я. С. Яскевич, Философия и методология науки. Вопросы и ответы. Полный курс подготовки к кандидатскому экзамену, 2007

Вместе с тем, поскольку такого рода работа вписывается в рамки деятельности профессиональных историков русской философии, она создает для нас необходимость обозначить в этой сфере свой специфический круг интересов. Таковым, на наш взгляд, должно быть рассмотрение тех вопросов и проблем, которые в явном или скрытом виде, во-первых, стали предметом анализа литераторов в связи с исследованием русского мировоззрения вообще и мировоззрения русского земледельца в частности. И во-вторых, тех, которые, не сделавшись для писателей предметом специального художественного рассмотрения, тем не менее были значимы или оказали воздействие на существо рассматриваемых тем.

С. А. Никольский, Русское мировоззрение. Как возможно в России позитивное дело: поиски ответа в отечественной философии и классической литературе 40–60-х годов ХIХ столетия, -1

Процесс развития отечественной философии, рационализирована выражающей в содержании понятий и идей растворенные в повседневности, привычные и потому незаметные обыденному сознанию специфические черты общей картины мира и системы ценностей восточного славянства, дает ряд замечательных уроков, показывающих, как важно уметь опираться на свои духовные силы и ценить собственное культурное достояние. Когда восточнославянские культуры интегрировались, дополняли друг друга, объединяли свои усилия в общих духовных устремлениях, общерусская духовная культура процветала. В обстоятельствах дезинтеграции, разобщения наступали стагнация, упадок культур русского, белорусского, украинского народов, когда только исключительно выдающиеся личности пытались интеллектуально отстаивать и сохранять общее духовное наследие – веру, язык, традиции наперекор тенденциям их разрушения. Когда мы пытаемся рассматривать философские достижения восточнославянских народов по отдельности, возникает эффект неполной мозаики. Временами даже возникает ощущение периферийности[26], неоформленности интеллектуального поиска, если анализировать отдельно философскую мысль Беларуси или Украины. Как некоторого рода исключение можно рассматривать русскую философию, бесспорно имеющую блестящие достижения и рельефно выраженные особенности, но и она вне широкого восточнославянского духовно-исторического контекста оказывается обедненной, фрагментарной в некоторых отношениях.

Коллектив авторов, Философия, 2015

Мы видели, что на рубеже двух эпох русская юридическая мысль обратилась к историческому опыту. В центре внимания оказалась теория естественного права в ее исторической эволюции. Дискуссии по проблемам естественного права, однако, могут быть поняты лишь в контексте основных тенденций развития политической философии русского конституционализма, основы которого были заложены ведущими представителями юридической или государственной школы в середине XIX в. Правовые взгляды «государственников», большинство из которых были юристами, охватывают широкий круг вопросов общественного развития и, по существу, могут рассматриваться как социологическая теория. Раскрытие этой теории состояло в последовательном логическом выведении основных социальных институтов – общества, государства, семьи – из гегелевской идеи органического развития. Центр тяжести интерпретации философии права у государственников приходится на анализ права как социального явления, выражающего диалектику общества и государства, причем с сильным креном в сторону последнего. Реформы 1860-х гг. создали объективные предпосылки для теоретического и исторического анализа права и правовых отношений в истории. Стимулировав интерес к изучению права и институтов, реформы в то же время дали новый импульс развитию специального научного направления, представленного именами А.Д. Градовского, С.А. Муромцева, Н.М. Коркунова, В.И. Сергеевича, В.Н. Латкина, А.Н. Филиппова, М.Ф. Владимирского-Буданова и многих других, вклад которых в науку определяется их стремлением переосмыслить русский и мировой исторический процесс в новой перспективе, сделать наблюдения и выводы о судьбах страны.

А. Н. Медушевский, Политические сочинения, 2015

Помимо творческого персоналистического характера рецепций Л. А. Тихомирова важно обозначить отражение в них универсальности философского миросозерцания мыслителя, зафиксировать несовпадение его философских взглядов с неким «русским мировоззрением». Отметим, что мы принимаем критику А. А. Ермичевым подхода С. Л. Франка, настаивающего на дифференциации «русской философии» и «философии в России», полагающего представленность последней «внушительным рядом имен – сначала шеллингианцев и гегельянцев, затем позитивистов и материалистов и, наконец, лейбницианцев и неокантианцев»[27]. Вслед за А. А. Ермичевым мы считаем, что русская философия не отделена от европейской, не идентична специфически «русскому мировоззрению» или «русской мысли», о национальной философии можно говорить лишь постольку, поскольку «философия вообще существует в сущностном единстве ее национальных проявлений». Подобный подход чрезвычайно точно отражает влияние П. Е. Астафьева, через которое философия истории Л. А. Тихомирова связывается с неолейбницианской немецкой философской традицией, а также влияние A. С. Хомякова, где Л. А. Тихомиров не принимает расово-этнические оппозиции, подчиненные идее противостояния славян и германцев, и их национальных авангардов – русских и немцев.

С. В. Посадский, Лев Александрович Тихомиров: философско-культурологические искания, 2009

Исходной посылкой данной концепции при объяснении религии является признание ее сверхъестественного источника: Бога, Абсолюта, вообще – трансцендентного. Так, например, известный русский православный богослов, автор фундаментальной «Истории русской философии» В. Зенъковский при трактовке сущности религии исходит из наличия «внерациональных начал в знании», которые он называет «аксиомами». Одна из таких аксиом – «аксиома обращенности всех актов духа к абсолютной сфере». С его точки зрения «за сферой проявления религиозной жизни» существует нечто Высшее, что создает во всем человечестве уже на самых низших ступенях культуры тягу к религиозной жизни, которая первоначально может быть скупа, примитивна, но тем не менее она будет, так как человек всегда ищет, по выражению Ф. Достоевского, «чему поклониться».

Д. В. Альжев, История и теория религий: конспект лекций, -1

Очень содержательно раскрыт тринитарный опыт в русской философии, которую автор монографии всесторонне знает и, по-видимому, преданно любит. Е. П. Борзова не останавливается только на рассмотрении религиозной ветви отечественной философской мысли, идеологически связанной с базовыми ценностями православия, и тринитарной по своей духовной направленности. На страницах монографии запечатлены тринитарные идеи мыслителей, отдавших дань естественнонаучному космизму, А. В. Сухово-Кобылина, В. И. Вернадского. Весьма интересен подход Е. П. Борзовой к философской герменевтике: в различных этапах концептуализации герменевтической триады автор усматривает диалектику духовного роста личности, восстанавливающей через интерпретацию текстов культуры свою интимную связь с историческим прошлым. Понимание как венец герменевтической процедуры рождает единство объекта (символа, языка, текста), познающего субъекта и обретенного смысла.

Е. П. Борзова, Триадология, 2013

Самобытность русской философии проявляется в «Философических письмах» Петра Яковлевича Чаадаева (1794-1856). Своеобразие истории России он видел в ее культурно-географическом положении между Востоком и Западом. Он одним из первых осознал необходимость синтеза восточной и западной культур. Вслед за Чаадаевым выступили славянофилы (А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Р. Самарин и др.) и западники (Т.Н. Грановский, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин и др.). И те и другие были озабочены путями и судьбами развития отечества. В современной интерпретации неприемлемы установки как на самоизоляцию, так и на буквальное копирование зарубежного опыта.

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

Понятие мира хорошо объясняется через его происхождение от действия, а именно: украшать, приводить в порядок. Греческий космос образован от глагола «космео» – украшать (отсюда – косметика), латинская природа, натура – от «орнаре» (отсюда «орнамент»), где корень «-на» очевиден, а русская «природа», можно предположить, от слова «порождающий порядок». Для древних греков мир – это красота, и этим мировоззрением можно объяснить расцвет искусства в Древней Греции. Это было своего рода детским очарованием устройством мира, мировым строем, в котором все было одушевлено, и порядок жизни определялся прекрасной душой мира и человека, что нашло отражение в принципе калокагатии (от греч. kalos – прекрасное и agathos – доброе), или принципом единства истины, добра и красоты. Позднее этот принцип стал основополагающим для русской философии и глубинных устремлений отечественного мировоззрения. Следует заметить, что в православном богословии есть раздел под названием «Иринология», название которого образовано от греческого слова иринос, что означает «мир». Здесь иринология – это учение о мире, об отношении божественного и мирского.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Настоящая монографическая трилогия призвана раскрыть основания ноосферного прорыва России в XXI в., который подготовлен творчеством многих поколений исследователей русского космизма и в целом русской философии и науки. Автор связывает разворачивающуюся Вернадскианскую революцию в системе научного мировоззрения на рубеже ХХ–XXI вв. с ноосферизмом, понятие которого включает в себя не только смысл новой модели бытия, социоприродного гомеостаза, но и новой философии научной картины мира, нового качества человека.

А. И. Субетто, Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке, 2010

Все эти духовно значимые события, укрепляющие и углубляющие его веру, способствовали более продуманному пониманию христианского мировоззрения. Вот показательная и вполне философская запись в дневнике 1821 г.: «Мир существует только для души человеческой. Бог и душа вот два существа; все прочее – печатное объявление, приклеенное на минуту»[11]. Язык русской философии еще не сформировался в эти годы. Сейчас мы бы сказали не «два существа», а существуют только они – душа и Бог, при этом душ много, а Бог – один. Это – инвариантное утверждение христианской онтологии.

В. П. Визгин, Лица и сюжеты русской мысли, 2016

Говорить о первом периоде русской философии не входит в нашу задачу. Без сомнения, такие явления, как Нил Сорский и старец Артемий, как Максим Грек, Филофей, Крижанич и князь Курбский представляют интерес для философа и заслуживают полного внимания, но следует признать, что потребность в философии на Руси до восемнадцатого века была невелика, и она удовлетворялась переводной литературой и разными азбуковниками, – своего рода реальными словарями или энциклопедиями, в которых среди различных практических сведений попадались также и сведения по части философии. Более систематические занятия философскими науками начались в школах Киева и Москвы в семнадцатом веке. В двух высших классах преподавалась диалектика, физика, этика и метафизика в духе Аристотеля. Образцом преподавания могут служить лекции Иоасафа Краковского, или же учебники, какие были в ходу в начале шестнадцатого столетия на западе, например, Фомы Posnaniensis'a или Михаила de Vratislavia или Иоанна Glogoviensis'a. Из числа наиболее известных преподавателей в Киевской Могилянской академии назовем Феофилакта Лопатинского, Феофана Прокоповича и Вишневского. В Московской Греко-латинской академии братья Лихуды преподавали риторику, комментировали логику Аристотеля и “введение” Порфирия. Они комментировали также и первые две книги “Физики” Аристотеля. Впрочем в 1694 г. преподавание Лихудов в академии было прервано, а в 1702 г. они сосланы в Ипатьевский монастырь.

Э. Л. Радлов, Очерки истории русской философии, 1912

Свою лепту в изучение религиозной и философской мысли рассматриваемой эпохи внесли работы Я. С. Лурье, Н. А. Казаковой, Я. Н. Щапова, А. А. Горского, М. Н. Громова, В. В. Милькова и других историков, философов, религиоведов.[29] Они охватили своими исследованиями все сферы древнерусской мысли, народных представлений и фольклора. Историки русской философии затрагивали Древнюю Русь в трудах обобщающего характера, написанных в основном в качестве учебных пособий или научно-популярных книг. Наряду с этим в последние годы усиленно изучается сугубо религиозная и историко-церковная проблематика.[30]

Л. А. Черная, Антропологический код древнерусской культуры, 2008

Большевизм для Степуна явление «не случайное, не наносное, не искусственно вздутое, а почвенное и первичное». Ссылаясь на Достоевского, Степун призывал к необходимости углубленного религиозного подхода к большевизму. Такой подход, писал он, требует прежде всего понимания связи, которая существует между «мистической бесформенностью русского пейзажа, варварством мужицкого хозяйства, идейностью и бездельностью русской интеллигенции, религиозностью и антинаучностью русской философии, с одной, и изуверским науковерием и сектантским фанатизмом коммунизма, с другой стороны»[75]. Большевистский дух, писал Степун, определил строй, который он называл сатанократией. «В кривом зеркале большевистского синтеза», по мысли Степуна, своеобразно переплелись и были искажены все главные течения общественно-политической России. К ним относились народническая традиция социалистического мессианизма, «бакунинско-бланкистская направленность бунта», идеи научного социализма.

М. Г. Вандалковская, Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.), 2015

Изобретательство в гуманитарной сфере следует отличать от просто творчества или сочинительства. Даже великое литературное произведение далеко не всегда является изобретением – и наоборот, изобретением может стать текст, далеко не выдающийся по своим художественным достоинствам. Например, «Анна Каренина» – великий роман Л. Толстого, но литературным изобретением не является. А «Бедная Лиза» Н. Карамзина – простенькая назидательно-чувствительная повесть – была изобретением нового литературного направления – русского сентиментализма. П. Чаадаев в своем первом «Философическом письме» изобрел «русскую философию», положил начало рефлексии нации о самой себе, хотя вряд ли можно считать этот текст великим философским сочинением. С другой стороны, «Оправдание добра», самое значительное сочинение величайшего русского философа Вл. Соловьёва, несет в себе много глубоких идей, но не изобретательских черт.

М. Н. Эпштейн, От знания – к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир, 2016

С противоположного – православно-религиозного – крыла сразу же после появления в печати первых выпусков «Логоса» раздается боевой возглас в защиту христианского понимания Логоса. В статье В. Эрна «Нечто о Логосе, русской философии и научности» (1910), а затем в его же книге, характерно названной «Борьба за Логос» (1911), рационализму «западников» противополагается «логизм», исконно присущий, по мнению автора, русскому православному миросозерцанию. На вооружение Эрном берется «божественная» концепция Логоса, ведущая к ап. Иоанну и Филону Александрийскому. «?όγος, – пишет Эрн, – это предвечное определение Самого Абсолютного. <…> Бог, непостижимость Которого даже над новой землей грядущего Царства навеки раскинется таинством нового неба – Бог христианства изначально был Логосом εν αρ?η ην ο ?όγος. Предвечно сущее Слово, Которое Само о Себе говорит: Аз есмь сый, явилось тем творческим принципом, в Котором и Которым сотворено все существующее. Вселенная, космос, есть раскрытие и откровение изначально сущего Слова. Будучи этим раскрытием и откровением, мир в самых тайных недрах своих „логичен“, т. е. сообразен и соразмерен Логосу, и каждая деталь и событие этого мира есть скрытая мысль, тайное движение всепроникающего божественного Слова. Логос как начало человеческого познания не есть Логос другой, отличный от Логоса существенно-божественного. Это тот же самый Логос, только в разных степенях осознания». Таким образом, логология христианской традиции здесь выступает в поддержку «логизма» как иррационального опыта познания мира в противовес «логицизму», отрицающему божественный промысел в пользу рационального метода постижения реальности.

В. В. Фещенко, Лаборатория логоса. Языковой эксперимент в авангардном творчестве, 2009

Возвращаясь к творчеству К. Д. Ушинского, отметим, что он смог аккумулировать прогрессивную русскую философию и направить ее на служение русскому образованию и, стало быть, человеку и Отечеству.

Е. П. Белозерцев, Образование. Историко-культурный феномен, 2004

Развитие российской гуманитарной танатологии сейчас входит в русло «нормальной науки», т. е., как писал историк науки Т. Кун, опирается на «достижения», признанные «определенным научным сообществом» как «основа для его дальнейшей практической деятельности» [Кун 2003: 30]. В. Варава, подводя предварительные итоги этого развития в статье «Современная российская танатология (опыт типологического описания)» (2008), характеризует сложившуюся ситуацию как «танатологический ренессанс» [Варава 2008: 61]. Он выделяет несколько направлений в отечественной танатологии: исследования в сфере эмпирической танатологии (А. Гуревич, Ю. Лотман, Ю. Смирнов, П. Калиновский, И. Вишев и др.), исследования философских аспектов смерти (М. Мамардашвили, П. Гайденко, П. Гуревич, В. Рабинович, А. Демичев, М. Уваров и др.), исследования, ориентированные на англо-американскую танатологию (Институт танатотерапии в Москве), исследования в области истории русской философии (В. Сабиров, О. Пугачев, К. Исупов и др.), художественную и эзотерическую литературу (Ю. Мамлеев, Л. Петрушевская, А. Проханов и др.)[10].

Р. Л. Красильников, Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию., 2015