Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко
мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу».
Я так и обомлел. «Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой
части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей
части, а
я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
То же
я должен вам заметить и об учителе по исторической
части.
«
Я не ропщу, — сказала
я, —
Что Бог прибрал младенчика,
А больно то, зачем они
Ругалися над ним?
Зачем, как черны вороны,
На
части тело белое
Терзали?.. Неужли
Ни Бог, ни царь не вступится...
—
Я очень рада, что уговорила его завтра собороваться, — говорила она, сидя в кофточке пред своим складным зеркалом и расчесывая
частым гребнем мягкие душистые волосы. —
Я никогда не видала этого, но знаю, мама
мне говорила, что тут молитвы об исцелении.
— Отчего?
Мне — кончено!
Я свою жизнь испортил. Это
я сказал и скажу, что, если бы
мне дали тогда мою
часть, когда
мне она нужна была, вся жизнь моя была бы другая.
— Да,
я пишу вторую
часть Двух Начал, — сказал Голенищев, вспыхнув от удовольствия при этом вопросе, — то есть, чтобы быть точным,
я не пишу еще, но подготовляю, собираю материалы. Она будет гораздо обширнее и захватит почти все вопросы. У нас, в России, не хотят понять, что мы наследники Византии, — начал он длинное, горячее объяснение.
— Мой главный грех есть сомнение.
Я во всем сомневаюсь и большею
частью нахожусь в сомнении.
— Положим, какой-то неразумный ridicule [смешное] падает на этих людей, но
я никогда не видел в этом ничего, кроме несчастия, и всегда сочувствовал ему», сказал себе Алексей Александрович, хотя это и было неправда, и он никогда не сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем
чаще были примеры жен, изменяющих своим мужьям.
—
Я тебе говорю, чтò
я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но
я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по
части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
― Да
я тебе говорю, что это не имеет ничего общего. Они отвергают справедливость собственности, капитала, наследственности, а
я, не отрицая этого главного стимула (Левину было противно самому, что он употреблял такие слова, но с тех пор, как он увлекся своею работой, он невольно стал
чаще и
чаще употреблять нерусские слова), хочу только регулировать труд.
«Только при таком решении
я поступаю и сообразно с религией, — сказал он себе, — только при этом решении
я не отвергаю от себя преступную жену, а даю ей возможность исправления и даже — как ни тяжело это
мне будет — посвящаю
часть своих сил на исправление и спасение ее».
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту
часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо
мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Остальную
часть вечера
я провел возле Веры и досыта наговорился о старине… За что она
меня так любит, право, не знаю! Тем более что это одна женщина, которая
меня поняла совершенно, со всеми моими мелкими слабостями, дурными страстями… Неужели зло так привлекательно?..
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович,
я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все
чаще и
чаще… «Нехорошо, — подумал
я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая
часть из них, к счастию для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастию для
меня, остался цел.
Присутствие энтузиаста обдает
меня крещенским холодом, и,
я думаю,
частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из
меня страстного мечтателя.
[Текст начинается с новой страницы, начало фразы в рукописи отсутствует.] — …хлебом в местах, где голод;
я эту
часть получше знаю чиновников: рассмотрю самолично, что кому нужно.
— Да как вам сказать, Афанасий Васильевич?
Я не знаю, лучше ли мои обстоятельства.
Мне досталось всего пя<тьдесят> душ крестьян и тридцать тысяч денег, которыми
я должен был расплатиться с
частью моих долгов, — и у
меня вновь ровно ничего. А главное дело, что дело по этому завещанью самое нечистое. Тут, Афанасий Васильевич, завелись такие мошенничества!
Я вам сейчас расскажу, и вы подивитесь, что такое делается. Этот Чичиков…
Когда дорога понеслась узким оврагом в
чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли
я был доселе?
— О, вы еще не знаете его, — отвечал Манилов, — у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкид, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, так уж у него вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас обратит внимание.
Я его прочу по дипломатической
части. Фемистоклюс, — продолжал он, снова обратясь к нему, — хочешь быть посланником?
«Нет,
я не так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет,
я не так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком,
я поступлю тогда совсем иначе: будет у
меня и повар, и дом, как полная чаша, но будет и хозяйственная
часть в порядке. Концы сведутся с концами, да понемножку всякий год будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во
мне какой-нибудь
части Чичикова?» Да, как бы не так!
Изредка доходили до слуха его какие-то, казалось, женские восклицания: «Врешь, пьяница!
я никогда не позволяла ему такого грубиянства!» — или: «Ты не дерись, невежа, а ступай в
часть, там
я тебе докажу!..» Словом, те слова, которые вдруг обдадут, как варом, какого-нибудь замечтавшегося двадцатилетнего юношу, когда, возвращаясь из театра, несет он в голове испанскую улицу, ночь, чудный женский образ с гитарой и кудрями.
Нужно заметить, что у некоторых дам, —
я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая
часть лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг заговорят в один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
«Нет, это все не по
мне», — сказал Чичиков и оборотился к третьему шкафу, где были книги всё по
части искусств.
Я и в университете был, и слушал лекции по всем
частям, а искусству и порядку жить не только не выучился, а еще как бы больше выучился искусству побольше издерживать деньги на всякие новые утонченности да комфорты, больше познакомился с такими предметами, на которые нужны деньги.
— О! Павел Иванович, позвольте
мне быть откровенным:
я бы с радостию отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь
часть тех достоинств, которые имеете вы!..
Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли в глуши,
Исполнены страстей и лени
И снов задумчивой души.
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй мое воображенье,
Дремоту сердца оживляй,
В мой угол
чаще прилетай,
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами
яКупаюсь, милые друзья!
Отъехав с версту,
я уселся попокойнее и с упорным вниманием стал смотреть на ближайший предмет перед глазами — заднюю
часть пристяжной, которая бежала с моей стороны.
Видел
я, как подобрали ее локоны, заложили их за уши и открыли
части лба и висков, которых
я не видал еще; видел
я, как укутали ее в зеленую шаль, так плотно, что виднелся только кончик ее носика; заметил, что если бы она не сделала своими розовенькими пальчиками маленького отверстия около рта, то непременно бы задохнулась, и видел, как она, спускаясь с лестницы за своею матерью, быстро повернулась к нам, кивнула головкой и исчезла за дверью.
Наталья Савишна, которая всю ночь 11 апреля провела в спальне матушки, рассказывала
мне, что, написав первую
часть письма, maman положила его подле себя на столик и започивала.
Следующая
часть письма была написана по-французски, связным и неровным почерком, на другом клочке бумаги.
Я перевожу его слово в слово...
Нужно, чтобы он речами своими разодрал на
части мое сердце, чтобы горькая моя участь была еще горше, чтобы еще жалче было
мне моей молодой жизни, чтобы еще страшнее казалась
мне смерть моя и чтобы еще больше, умирая, попрекала
я тебя, свирепая судьба моя, и тебя — прости мое прегрешение, — Святая Божья Матерь!
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока… не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в
чаще. А насчет алых парусов думай, как
я: будут тебе алые паруса».
Погодя немного минут, баба в коровник пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал; стал на обрубок и хочет себе петлю на шею надеть; баба вскрикнула благим матом, сбежались: «Так вот ты каков!» — «А ведите
меня, говорит, в такую-то
часть, во всем повинюсь».
Херувимов это по
части женского вопроса готовит;
я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по полтиннику.
А зачем дворников сбивали и в
часть, к квартальному поручику, подзывали?» Вот как бы следовало
мне поступить, если б
я хоть капельку на вас подозрения имел.
Очень, очень оригинально, но…
меня, собственно, не эта
часть вашей статейки заинтересовала, а некоторая мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно…
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут,
я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то
части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
— Да чего ты так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от кого ж бы
я про тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся. Ведь
я в эту
часть переехал. Ты не знаешь еще? Только что переехал. У Лавизы с ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
— Отнюдь не в
часть и непременно к Порфирию! — крикнул в каком-то необыкновенном волнении Разумихин. — Ну, как
я рад! Да чего тут, идем сейчас, два шага, наверно застанем!
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели.
Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил
часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Кулигин. Никакой
я грубости вам, сударь, не делаю, а говорю вам потому, что, может быть, вы и вздумаете когда что-нибудь для города сделать. Силы у вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело. Вот хоть бы теперь то возьмем: у нас грозы
частые, а не заведем мы громовых отводов.
Кабанов. Собрался совсем, и лошади уж готовы. Так тоскует, беда! Уж
я вижу, что ему проститься хочется. Ну, да мало ли чего! Будет с него. Враг ведь он
мне, Кулигин! Расказнить его надобно на
части, чтобы знал…
Кнуров. Ну,
я думаю, не одни женихи платятся, а и вам, например,
частое посещение этого семейства недешево обходится.
Ты, узнав мои напасти,
Сжалься, Маша, надо
мной;
Зря
меня в сей лютой
частиИ что
я пленен тобой.
Чем
чаще прихлебывал
я от моего стакана, тем становился отважнее.
Ах! боже мой! неужли
я из тех,
Которым цель всей жизни — смех?
Мне весело, когда смешных встречаю,
А
чаще с ними
я скучаю.
Ваш век бранил
я беспощадно,
Предоставляю вам во власть:
Откиньте
часть,
Хоть нашим временам в придачу;
Уж так и быть,
я не поплачу.