Неточные совпадения
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели,
с небритою
бородою, раздутою губою и перевязанною щекою; за нею в перспективе показывается несколько других.
С большущей сивой гривою,
Чай, двадцать лет не стриженной,
С большущей
бородой,
Дед на медведя смахивал,
Особенно как из лесу,
Согнувшись, выходил.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то голова
с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в
бороду усмехается.
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз
с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая свою
бороду большими худыми ладонями.
Старичок-священник,
с редкою полуседою
бородой,
с усталыми, добрыми глазами, стоял у аналоя и перелистывал требник.
Левин вошел в залу, получил беленький шарик и вслед за братом Сергеем Ивановичем подошел к столу, у которого стоял
с значительным и ироническим лицом, собирая в кулак
бороду и нюхая ее, Свияжский.
― И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик
с взъерошенною
бородой, маленький и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там…
— Нешто вышел в сени, а то всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека
с курчавою
бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз
с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на Облонского.
— И ее закопают и Федора подавальщика
с его курчавой, полною мякины
бородой и прорванной на белом плече рубашкой закопают.
Лысый, свежий старик,
с широкою рыжею
бородой, седою у щек, отворил ворота, прижавшись к верее, чтобы пропустить тройку.
На платформе раздалось Боже Царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из добровольцев, высокий, очень молодой человек
с ввалившеюся грудью, особенно заметно кланялся, махая над головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь тоже, два офицера и пожилой человек
с большой
бородой в засаленной фуражке.
Адвокат был маленький, коренастый, плешивый человек
с черно-рыжеватою
бородой, светлыми длинными бровями и нависшим лбом. Он был наряден, как жених, от галстука и двойной цепочки до лаковых ботинок. Лицо было умное, мужицкое, а наряд франтовской и дурного вкуса.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей в сновидениях еще до связи
с Вронским, представился ей опять и разбудил ее. Старичок
с взлохмаченной
бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас), чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею. И она проснулась в холодном поту.
Красивый старик
с черной
с проседью
бородой и густыми серебряными волосами неподвижно стоял, держа чашку
с медом, ласково и спокойно
с высоты своего роста глядя на господ, очевидно ничего не понимая и не желая понимать.
Садись, дядя Митяй!» Сухощавый и длинный дядя Митяй
с рыжей
бородой взобрался на коренного коня и сделался похожим на деревенскую колокольню, или, лучше, на крючок, которым достают воду в колодцах.
В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик
с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был
с черною как смоль
бородою.
Но тут увидел он, что это был скорее ключник, чем ключница: ключница, по крайней мере, не бреет
бороды, а этот, напротив того, брил, и, казалось, довольно редко, потому что весь подбородок
с нижней частью щеки походил у него на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей.
— Садись-ка ты, дядя Митяй, на пристяжную, а на коренную пусть сядет дядя Миняй!» Дядя Миняй, широкоплечий мужик
с черною, как уголь,
бородою и брюхом, похожим на тот исполинский самовар, в котором варится сбитень для всего прозябнувшего рынка,
с охотою сел на коренного, который чуть не пригнулся под ним до земли.
Я ему в глаза это говорил: «Вы, говорю,
с нашим откупщиком первые мошенники!» Смеется, бестия, поглаживая
бороду.
Запятки были заняты лицом лакейского происхождения, в куртке из домашней пеструшки,
с небритой
бородою, подернутою легкой проседью, — лицо, известное под именем «малого».
Дамы наперерыв принялись сообщать ему все события, рассказали о покупке мертвых душ, о намерении увезти губернаторскую дочку и сбили его совершенно
с толку, так что сколько ни продолжал он стоять на одном и том же месте, хлопать левым глазом и бить себя платком по
бороде, сметая оттуда табак, но ничего решительно не мог понять.
Купец, который на рысаке был помешан, улыбался на это
с особенною, как говорится, охотою и, поглаживая
бороду, говорил: «Попробуем, Алексей Иванович!» Даже все сидельцы [Сиделец — приказчик, продавец в лавке.] обыкновенно в это время, снявши шапки,
с удовольствием посматривали друг на друга и как будто бы хотели сказать: «Алексей Иванович хороший человек!» Словом, он успел приобресть совершенную народность, и мнение купцов было такое, что Алексей Иванович «хоть оно и возьмет, но зато уж никак тебя не выдаст».
Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах,
с собачьей мордой,
Другой
с петушьей головой,
Здесь ведьма
с козьей
бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла
с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
Староста, в сапогах и армяке внакидку,
с бирками в руке, издалека заметив папа, снял свою поярковую шляпу, утирал рыжую голову и
бороду полотенцем и покрикивал на баб.
Они шли
с открытыми головами,
с длинными чубами;
бороды у них были отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но
с какою-то тихою горделивостию; их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел Остап.
Будет, будет бандурист
с седою по грудь
бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово.
Старик
с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская
бороду в большой жилистой горсти.
Ассоль смутилась; ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение
с яхтой, непонятная речь старика
с сверкающими глазами, величественность его
бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного
с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
— А что скрывается в моем «тур-люр-лю»? — спросил подошедший флейтист, рослый детина
с бараньими голубыми глазами и белокурой
бородой. — Ну-ка, скажи?
Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой
бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вяло-прозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь,
с взглядом смелым и сильным.
Сколько можно было разглядеть сквозь мигавшие ресницы, человек этот был уже немолодой, плотный и
с густою, светлою, почти белою
бородой…
Это было какое-то странное лицо, похожее как бы на маску: белое, румяное,
с румяными, алыми губами,
с светло-белокурою
бородой и
с довольно еще густыми белокурыми волосами.
Остались: один хмельной, но немного, сидевший за пивом,
с виду мещанин; товарищ его, толстый, огромный, в сибирке [Сибирка — верхняя одежда в виде короткого сарафана в талию со сборками и стоячим воротником.] и
с седою
бородой, очень захмелевший, задремавший на лавке, и изредка, вдруг, как бы спросонья, начинавший прищелкивать пальцами, расставив руки врозь, и подпрыгивать верхнею частию корпуса, не вставая
с лавки, причем подпевал какую-то ерунду, силясь припомнить стихи, вроде...
Волосы его, очень еще густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве
с проседью, а широкая, густая
борода, спускавшаяся лопатой, была еще светлее головных волос.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику
с седою
бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик
с черной
бородою, весело на меня поглядывая.
— Очинно они уже рискуют, — как бы
с сожалением произнес отец Алексей и погладил свою красивую
бороду.
Говорил очень высокий старик,
с длинной остроконечной
бородой, она опускалась
с темного, костлявого лица, на котором сверкали круглые, черные глаза и вздрагивал острый нос.
Изнеженные персы
с раскрашенными
бородами стояли у клумбы цветов, высокий старик
с оранжевой
бородой и пурпурными ногтями, указывая на цветы длинным пальцем холеной руки, мерно, как бы читая стихи, говорил что-то почтительно окружавшей его свите.
Макаров находил, что в этом человеке есть что-то напоминающее кормилицу, он так часто говорил это, что и Климу стало казаться — да, Степа, несмотря на его
бороду, имеет какое-то сходство
с грудастой бабой, обязанной молоком своим кормить чужих детей.
— Выпейте
с нами, мудрец, — приставал Лютов к Самгину. Клим отказался и шагнул в зал, встречу аплодисментам. Дама в кокошнике отказалась петь, на ее место встала другая, украинка,
с незначительным лицом, вся в цветах, в лентах, а рядом
с нею — Кутузов. Он снял полумаску, и Самгин подумал, что она и не нужна ему, фальшивая серая
борода неузнаваемо старила его лицо. Толстый маркиз впереди Самгина сказал...
Его окружали люди, в большинстве одетые прилично, сзади его на каменном выступе ограды стояла толстенькая синеглазая дама в белой шапочке, из-под каракуля шапочки на розовый лоб выбивались черные кудри, рядом
с Климом Ивановичем стоял высокий чернобровый старик в серой куртке, обшитой зеленым шнурком, в шляпе странной формы пирогом,
с курчавой сероватой
бородой. Протискался высокий человек в котиковой шапке, круглолицый, румяный,
с веселыми усиками золотого цвета, и шипящими словами сказал даме...
У окна сидел и курил человек в поддевке, шелковой шапочке на голове, седая
борода его дымилась, выпуклыми глазами он смотрел на человека против него, у этого человека лицо напоминает благородную морду датского дога — нижняя часть слишком высунулась вперед, а лоб опрокинут к затылку, рядом
с ним дремали еще двое, один безмолвно, другой — чмокая
с сожалением и сердито.
Сняв пальто, он оказался в сюртуке, в накрахмаленной рубашке
с желтыми пятнами на груди, из-под коротко подстриженной
бороды торчал лиловый галстух бабочкой. Волосы на голове он тоже подстриг, они лежали раздвоенным чепчиком, и лицо Томилина потеряло сходство
с нерукотворенным образом Христа. Только фарфоровые глаза остались неподвижны, и, как всегда, хмурились колючие, рыжие брови.
У Варавки болели ноги, он стал ходить опираясь на палку. Кривыми ногами шагал по песку Иван Дронов, нелюдимо посматривая на взрослых и детей, переругиваясь
с горничными и кухарками. Варавка возложил на него трудную обязанность выслушивать бесконечные капризы и требования дачников. Дронов выслушивал и каждый вечер являлся к Варавке
с докладом. Выслушав угрюмое перечисление жалоб и претензий, дачевладелец спрашивал, мясисто усмехаясь в
бороду...
В купе вагона, кроме Самгина, сидели еще двое: гладенький старичок в поддевке,
с большой серебряной медалью на шее,
с розовым личиком, спрятанным в седой
бороде, а рядом
с ним угрюмый усатый человек
с большим животом, лежавшим на коленях у него.
Самгин, почувствовав опасность, ответил не сразу. Он видел, что ответа ждет не один этот,
с курчавой
бородой, а все три или четыре десятка людей, стесненных в какой-то барской комнате, уставленной запертыми шкафами красного ‹дерева›, похожей на гардероб, среди которого стоит длинный стол. Закурив не торопясь папиросу, Самгин сказал...
Самгин пошел за ним. У стола
с закусками было тесно, и ораторствовал Варавка со стаканом вина в одной руке, а другою положив
бороду на плечо и придерживая ее там.
У него даже голос от огорчения стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду
с волос головы и
бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
— Эх, дубинушка, ухнем! — согласно и весело подхватывали грузчики частым говорком, но раньше, чем они успевали допеть, другой запевала, высокий, лысый,
с черной
бородой, в жилете, но без рубахи, гулким басом заглушал припев, командуя...