Неточные совпадения
— Сдаюсь, — выл Варавка и валился на диван, давя своих врагов.
С него брали выкуп пирожными, конфектами, Лида причесывала его растрепанные волосы,
бороду, помуслив палец свой, приглаживала мохнатые брови отца, а он, исхохотавшийся до изнеможения, смешно отдувался, отирал платком потное лицо и жалобно упрекал...
Из-за границы Варавка вернулся помолодевшим, еще более насмешливо веселым; он стал как будто легче, но на ходу топал ногами сильнее и часто останавливался перед зеркалом, любуясь своей
бородой, подстриженной так, что ее сходство
с лисьим хвостом стало заметней.
Иногда, вечерами, если не было музыки, Варавка ходил под руку
с матерью по столовой или гостиной и урчал в
бороду...
Но почти всегда, вслед за этим, Клим недоуменно,
с досадой, близкой злому унынию, вспоминал о Лидии, которая не умеет или не хочет видеть его таким, как видят другие. Она днями и неделями как будто даже и совсем не видела его, точно он для нее бесплотен, бесцветен, не существует. Вырастая, она становилась все более странной и трудной девочкой. Варавка, улыбаясь в лисью
бороду большой, красной улыбкой, говорил...
Из окна своей комнаты он видел: Варавка, ожесточенно встряхивая
бородою, увел Игоря за руку на улицу, затем вернулся вместе
с маленьким, сухоньким отцом Игоря, лысым, в серой тужурке и серых брюках
с красными лампасами.
Макаров находил, что в этом человеке есть что-то напоминающее кормилицу, он так часто говорил это, что и Климу стало казаться — да, Степа, несмотря на его
бороду, имеет какое-то сходство
с грудастой бабой, обязанной молоком своим кормить чужих детей.
Криво улыбаясь, он часто встряхивал головой, рыжие волосы, осыпая щеки, путались
с волосами
бороды, обеими руками он терпеливо отбрасывал их за уши.
Через день Лидия приехала
с отцом. Клим ходил
с ними по мусору и стружкам вокруг дома, облепленного лесами, на которых работали штукатуры. Гремело железо крыши под ударами кровельщиков; Варавка, сердито встряхивая
бородою, ругался и втискивал в память Клима свои всегда необычные словечки.
Когда, приехав
с дачи, Вера Петровна и Варавка выслушали подробный рассказ Клима, они тотчас же начали вполголоса спорить. Варавка стоял у окна боком к матери, держал
бороду в кулаке и морщился, точно у него болели зубы, мать, сидя пред трюмо, расчесывала свои пышные волосы, встряхивая головою.
Студент университета, в длинном, точно кафтан, сюртуке, сероглазый,
с мужицкой, окладистой
бородою, стоял среди комнаты против щеголевато одетого в черное стройного человека
с бледным лицом; держась за спинку стула и раскачивая его, человек этот говорил
с подчеркнутой любезностью, за которой Клим тотчас услышал иронию...
Он был выше Марины на полголовы, и было видно, что серые глаза его разглядывают лицо девушки
с любопытством. Одной рукой он поглаживал
бороду, в другой, опущенной вдоль тела, дымилась папироса. Ярость Марины становилась все гуще, заметней.
Видел он и то, что его уединенные беседы
с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал
бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое в кожаное кресло, он пил зельтерскую воду
с коньяком, размачивал
бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
— Не попа-ал! — взвыл он плачевным волчьим воем, барахтаясь в реке. Его красная рубаха вздулась на спине уродливым пузырем, судорожно мелькала над водою деревяшка
с высветленным железным кольцом на конце ее, он фыркал, болтал головою,
с волос головы и
бороды разлетались стеклянные брызги, он хватался одной рукой за корму лодки, а кулаком другой отчаянно колотил по борту и вопил, стонал...
У него даже голос от огорчения стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду
с волос головы и
бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
Тут Вера Петровна, держа голову прямо и неподвижно, как слепая, сообщила ему об аресте Дмитрия. Клим нашел, что вышло это у нее неуместно и даже как будто вызывающе. Варавка поднял
бороду на ладонь, посмотрел на нее и сдул
с ладони.
Утром подул горячий ветер, встряхивая сосны, взрывая песок и серую воду реки. Когда Варавка, сняв шляпу, шел со станции, ветер забросил
бороду на плечо ему и трепал ее.
Борода придала краснолицей, лохматой голове Варавки сходство
с уродливым изображением кометы из популярной книжки по астрономии.
— Мне дали свидание
с ним, он сидит в тюрьме, которая называется «Кресты»; здоров, обрастает
бородой, спокоен, даже — весел и, кажется, чувствует себя героем.
Сняв пальто, он оказался в сюртуке, в накрахмаленной рубашке
с желтыми пятнами на груди, из-под коротко подстриженной
бороды торчал лиловый галстух бабочкой. Волосы на голове он тоже подстриг, они лежали раздвоенным чепчиком, и лицо Томилина потеряло сходство
с нерукотворенным образом Христа. Только фарфоровые глаза остались неподвижны, и, как всегда, хмурились колючие, рыжие брови.
Возникали нелепые вопросы: зачем этот, скуластый, бреет
бороду, а тот ходит
с тростью, когда у него сильные, стройные ноги?
У Варавки болели ноги, он стал ходить опираясь на палку. Кривыми ногами шагал по песку Иван Дронов, нелюдимо посматривая на взрослых и детей, переругиваясь
с горничными и кухарками. Варавка возложил на него трудную обязанность выслушивать бесконечные капризы и требования дачников. Дронов выслушивал и каждый вечер являлся к Варавке
с докладом. Выслушав угрюмое перечисление жалоб и претензий, дачевладелец спрашивал, мясисто усмехаясь в
бороду...
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый,
с курчавой
бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то высокий,
с черными усами и острой
бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за другим пришло еще человека четыре, они столпились у печи, не подходя к столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то...
Через час он шагал по блестящему полу пустой комнаты, мимо зеркал в простенках пяти окон, мимо стульев, чинно и скучно расставленных вдоль стен, а со стен на него неодобрительно смотрели два лица, одно — сердитого человека
с красной лентой на шее и яичным желтком медали в
бороде, другое — румяной женщины
с бровями в палец толщиной и брезгливо отвисшей губою.
Человек
с оборванной
бородой и синим лицом удавленника шагал, положив правую руку свою на плечо себе, как извозчик вожжи, левой он поддерживал руку под локоть; он, должно быть, говорил что-то, остатки
бороды его тряслись.
В столовой за завтраком сидел Варавка, в синем
с золотом китайском халате, в татарской лиловой тюбетейке, — сидел, играя
бородой, озабоченно фыркал и говорил...
Самгин пошел за ним. У стола
с закусками было тесно, и ораторствовал Варавка со стаканом вина в одной руке, а другою положив
бороду на плечо и придерживая ее там.
Изнеженные персы
с раскрашенными
бородами стояли у клумбы цветов, высокий старик
с оранжевой
бородой и пурпурными ногтями, указывая на цветы длинным пальцем холеной руки, мерно, как бы читая стихи, говорил что-то почтительно окружавшей его свите.
Даже прежде, когда Кутузов носил студенческий сюртук, он был мало похож на студента, а теперь, в сером пиджаке, туго натянутом на его широких плечах, в накрахмаленной рубашке
с высоким воротником, упиравшимся в его подбородок,
с клинообразной, некрасиво подрезанной
бородой, он был подчеркнуто ни на кого не похож.
Первым втиснулся в дверь толстый вахмистр
с портфелем под мышкой,
с седой, коротко подстриженной
бородой, он отодвинул Клима в сторону, к вешалке для платья, и освободил путь чернобородому офицеру в темных очках, а офицер спросил ленивым голосом...
Среди них оказался знакомый рабочий Дунаев,
с его курчавой
бородой и неугасимой улыбочкой.
— Ну — и что же отсюда следует? — спросил Кутузов, спрыгнув
с койки и расправляя плечи. Сунув в рот клок
бороды, он помял его губами, потом сказал...
И, взяв Прейса за плечо, подтолкнул его к двери, а Клим, оставшись в комнате, глядя в окно на железную крышу, почувствовал, что ему приятен небрежный тон, которым мужиковатый Кутузов говорил
с маленьким изящным евреем. Ему не нравились демократические манеры, сапоги, неряшливо подстриженная
борода Кутузова; его несколько возмутило отношение к Толстому, но он видел, что все это, хотя и не украшает Кутузова, но делает его завидно цельным человеком. Это — так.
— Что ж, выпейте, — разрешил Кутузов, шагнул в лавчонку, явился оттуда
с папиросой, воткнутой в
бороду, и сказал благосклонно...
В пестрой ситцевой рубахе, в измятом, выцветшем пиджаке, в ботинках, очень похожих на башмаки деревенской бабы, он имел вид небогатого лавочника. Волосы подстрижены в скобку, по-мужицки; широкое, обветренное лицо
с облупившимся носом густо заросло темной
бородою, в глазах светилось нечто хмельное и как бы даже виноватое.
Лицо тоже измятое, серое,
с негустой порослью волос лубочного цвета, на подбородке волосы обещали вырасти острой
бородою; по углам очень красивого рта свешивались — и портили рот — длинные, жидкие усы.
Самгин молча отстранил его. На подоконнике сидел, покуривая, большой человек в полумаске,
с широкой, фальшивой
бородой; на нем костюм средневекового цехового мастера, кожаный передник; это делало его очень заметным среди пестрых фигур. Когда кончили танцевать и китаец бережно усадил Варвару на стул, человек этот нагнулся к ней и, придерживая
бороду, сказал...
— Выпейте
с нами, мудрец, — приставал Лютов к Самгину. Клим отказался и шагнул в зал, встречу аплодисментам. Дама в кокошнике отказалась петь, на ее место встала другая, украинка,
с незначительным лицом, вся в цветах, в лентах, а рядом
с нею — Кутузов. Он снял полумаску, и Самгин подумал, что она и не нужна ему, фальшивая серая
борода неузнаваемо старила его лицо. Толстый маркиз впереди Самгина сказал...
— Эх, дубинушка, ухнем! — согласно и весело подхватывали грузчики частым говорком, но раньше, чем они успевали допеть, другой запевала, высокий, лысый,
с черной
бородой, в жилете, но без рубахи, гулким басом заглушал припев, командуя...
Среди них особенно заметен был молчаливостью высокий, тощий Редозубов, человек
с длинным лицом, скрытым в седоватой
бороде, которая, начинаясь где-то за ушами, росла из-под глаз, на шее и все-таки казалась фальшивой, так же как прямые волосы, гладко лежавшие на его черепе, вызывали впечатление парика.
Ему было лет сорок, на макушке его блестела солидная лысина, лысоваты были и виски. Лицо — широкое,
с неясными глазами, и это — все, что можно было сказать о его лице. Самгин вспомнил Дьякона, каким он был до того, пока не подстриг
бороду. Митрофанов тоже обладал примелькавшейся маской сотен, а спокойный, бедный интонациями голос его звучал, как отдаленный шумок многих голосов.
Ветер нагнал множество весенних облаков, около солнца они были забавно кудрявы, точно парики вельмож восемнадцатого века. По улице воровато бегали
с мешками на плечах мужики и бабы, сновали дети, точно шашки, выброшенные из ящика. Лысый старик,
с козлиной
бородой на кадыке, проходя мимо Самгина, сказал...
Он видел, что Варвара особенно отличает Нифонта Кумова, высокого юношу,
с головой, некрасиво удлиненной к затылку, и узким, большеносым лицом в темненьком пухе
бороды и усов.
Он человек среднего роста, грузный, двигается осторожно и почти каждое движение сопровождает покрякиванием. У него, должно быть, нездоровое сердце, под добрыми серого цвета глазами набухли мешки. На лысом его черепе, над ушами, поднимаются, как рога, седые клочья, остатки пышных волос;
бороду он бреет; из-под мягкого носа его уныло свисают толстые, казацкие усы, под губою — остренький хвостик эспаньолки. К Алексею и Татьяне он относится
с нескрываемой, грустной нежностью.
— Революция — не завтра, — ответил Кутузов, глядя на самовар
с явным вожделением, вытирая
бороду салфеткой. — До нее некоторые, наверное, превратятся в людей, способных на что-нибудь дельное, а большинство — думать надо — будет пассивно или активно сопротивляться революции и на этом — погибнет.
Через час он сидел в маленькой комнатке у постели, на которой полулежал обложенный подушками бритоголовый человек
с черной
бородой, подстриженной на щеках и раздвоенной на подбородке белым клином седых волос.
В купе вагона, кроме Самгина, сидели еще двое: гладенький старичок в поддевке,
с большой серебряной медалью на шее,
с розовым личиком, спрятанным в седой
бороде, а рядом
с ним угрюмый усатый человек
с большим животом, лежавшим на коленях у него.
Он воткнул горлышко бутылки в рот себе, запрокинул голову, и густейшая
борода его судорожно затряслась. Пил он до слез, потом швырнул недопитую бутылку в воду, вздрогнул,
с отвращением потряс головой и снова закричал...
Раза два мелькнул на дворе Дунаев,
с его незабываемой улыбочкой в курчавой
бороде, которая стала еще более густой и точно вырезанной из дерева.
Самгин осторожно оглянулся. Сзади его стоял широкоплечий, высокий человек
с большим, голым черепом и круглым лицом без
бороды, без усов. Лицо масляно лоснилось и надуто, как у больного водянкой, маленькие глаза светились где-то посредине его, слишком близко к ноздрям широкого носа, а рот был большой и без губ, как будто прорезан ножом. Показывая белые, плотные зубы, он глухо трубил над головой Самгина...
Когда Самгин очнулся, — за окном, в молочном тумане, таяло серебряное солнце, на столе сиял самовар, высоко и кудряво вздымалась струйка пара, перед самоваром сидел,
с газетой в руках, брат. Голова его по-солдатски гладко острижена, красноватые щеки обросли купеческой
бородой; на нем крахмаленная рубаха без галстука, синие подтяжки и необыкновенно пестрые брюки.
Говорил он через плечо, Самгин видел только половину его лица
с тусклым, мокрым глазом под серой бровью и над серыми волосами
бороды.